Олимпии Фульвии Морато, итальянской женщине-учёному ХVI века, было отмерено всего двадцать девять лет жизни. За столь короткий срок ей пришлось пережить как взлёты, так и падения, и познать настоящую любовь. Но самым загадочным событием в её биографии было то, что историки назвали «позором Олимпии Морато». Надеюсь, мне удастся хоть немного приоткрыть завесу тайны…
Олимпия родилась в 1526 году в городе Ферраре в семье известного итальянского гуманиста Фульвио Пеллегрино Морато и некоей Лукреции Гоци. Её отец поддерживал дружеские связи со многими учёными Италии, благодаря чему девочка с самого раннего возраста впитывала в себя научные знания и в двенадцать лет уже свободно говорила по-гречески и по-латыни. Однако развивать свои умственные способности в полной мере ей мешали ограниченные средства её отца. Стихотворение того периода отражает устремление Олимпии:
И я, хотя и родилась женщиной, оставила женские вещи,
пряжу, челнок, нити для ткацкого станка и рабочие корзины.
Я восхищаюсь цветущим лугом муз,
и приятными напевами Парнаса с двумя вершинами.
Другие женщины, возможно, наслаждаются другими вещами,
Но это моя слава, это моё наслаждение.
К счастью, отец Олимпии получил назначение на должность наставника двух незаконнорождённых сыновей Альфонсо I д’Эсте, герцога Феррары, и его любовницы Лауры Дианти. Правда, вскоре семья Морато переехала в Венецию, но спустя шесть лет вернулась обратно, уже при новом герцоге Эрколе II. Фульвио удалось восстановить свои прежние позиции. В период между 1539 и 1541 годами Олимпия была представлена ко двору Феррары и стала компаньонкой и наставницей старшей дочери герцога Анны д’Эсте. Несмотря на пятилетнюю разницу в возрасте, девочки быстро подружились и продолжали поддерживать связь через переписку, даже когда судьба развела их по разным странам.
Замок Эстенсе, который был настоящим храмом муз, стал желанным приютом для Олимпии. Добросердечная герцогиня Рене Французская заменила ей мать, а её родной отец получил привилегию обучать свою дочь при дворе герцога. Там, в обществе принцессы Анны, она быстро продвинулась в изучении классической музыки и в развитии своих врождённых талантов импровизации, композиции и декламации. Благодаря чему Олимпия, столь богато одарённая природой, стала объектом восхищения учёных, живших при феррарском дворе. Правда, опасная болезнь на некоторое время вынудила её вернуться в отчий дом. Рене с трудом смогла решиться расстаться с ней, и следующий отрывок из письма к девушке профессора греческого языка Жана Синапи, друга её отца, указывает на высокое положение, занимаемое ею при дворе: «Все присутствующие очень рады узнать, что Вы восстановились и избавились от опеки врача. Немедленно согласуйте со своим отцом день и способ Вашего возвращения к нам. Герцогиня (Рене) заявила, что ей будет очень приятно увидеть Вас снова, как бы это ни обернулось. Она предоставляет в Ваше распоряжение носилки, на которых Вас привезли в дом Вашего отца».
Двор герцогини Рене, к которому вернулась Олимпия, служил убежищем для религиозных реформаторов, бежавших из Франции и других стран. В том числе, его посещал и Кальвин. Среди «набожных и благородных женщин» при дворе, которых Олимпия числила среди своих старших подруг, следует назвать Лавинию делла Ровере, жену кондотьера Паоло Орсини, связавшую свою судьбу с Реформацией. «Я не знаю более образованной или, что ещё выше похвалы, более набожной женщине в Италии», - говорила о ней Олимпия. Была ещё одна придворная дама, которая слушала проповедь Кальвина в личных апартаментах герцогини. Это Франческа Буцирония, соединившая свою судьбу с судьбой учёного немца Жана Синапи, которого дочь Фульвио называла своим вторым отцом. Дружба, которая завязалась между Олимпией и Франческой в яркую весеннюю пору их жизни, позже окрепла «под менее ярким небом и при менее блестящих обстоятельствах». Однако пока все мысли девушки были заняты собственными литературными произведениями и придворными увеселениями. В шестнадцать лет она уже читала лекции в университете, занимая должность преподавателя риторики, ораторского искусства и латинских авторов, и ей аплодировали как «гордости Феррары».
В 1546 году Фульвио Морато тяжело заболел, и Олимпия снова покинула двор, чтобы ухаживать за ним. Вероятно, в это время девушка сблизилась с отцом, который перед смертью перешёл в кальвинизм и стремился показать дочери «более совершенный путь». После его кончины в 1548 году Олимпия попыталась вернуться ко двору, но ей наотрез отказали. Это событие, названное историками «позором Олимпии Морато», сильно омрачило её судьбу. Совсем ещё недавно девушка была предметом восхищения герцогини и её дочерей, но эта яркая «страница книги её жизни» вскоре была перевёрнута. Вероятной причиной называют интерес её отца к новой религии. Так как Анна д'Эсте вышла замуж за будущего герцога Гиза и уехала во Францию, за её подругу некому было заступиться. Придворные, ранее восхищавшиеся девушкой, теперь отвернулись от неё. Больная мать, три юные сестры и малолетний брат в её бедном доме, охваченном трауром, надеялись только на Олимпию, гордость семьи. И вот как раз в тот момент, когда её родня так нуждалась в деньгах, на голову девушки обрушилось это несчастье.
Недовольство герцога может быть объяснено религиозными мотивами. Но равнодушие Рене к судьбе Олимпии не могло быть вызвано этим. По предположениям историков, Жером Больсек, мнимый приверженец Реформации, укрывшийся в Ферраре, решил посеять недостойные подозрения в умах Эрколе и Рене в отношении некоторых друзей Олимпии. Возможно, что сама девушка также стала жертвой клеветы. Её старшая подруга, Лавиния делла Ровере, тогда отсутствовала, а Франческа Буцирония уехала с мужем в Германию. Поэтому гнев герцога безудержно обрушился на девушку, с позором навсегда изгнанную со двора Феррары. Правда, Лавиния по возвращении приложила все усилия, чтобы смягчить недовольство Эрколе II семьёй Морато, и «посетила сироту и вдову в их горе» с великодушным мужеством. Но всё было напрасно. Именно несчастья Олимпии привели к тому, что вместе с матерью она приняла кальвинизм. «Если бы я подольше оставалась при дворе, – признавалась Олимпия ещё одному другу своего отца, Челио Курионе, – со мной и моим спасением было бы покончено. Ибо, пока я оставалась там, я никогда не могла обрести знания о чём-либо возвышенном или божественном или прочитать книги любого из Заветов».
К счастью, от любых дальнейших преследований девушку спас в 1550 году брак с Андреасом Грундлером, немецким студентом-медиком, который восхищался её талантом, а также разделял её веру. Олимпия была глубоко тронута бескорыстностью ухаживания своего возлюбленного. «Ни негодование герцога, – много лет спустя засвидетельствовала она в письме всё тому же Курионе, – ни все несчастные обстоятельства, которые меня окружали, не могли заставить его отказаться от своего желания сделать меня своей женой. Столь великая и истинная любовь никогда не была превзойдена». Почти сразу после женитьбы Грундлер решил отправиться один в Германию, чтобы обустроить для своей семьи дом. Он надеялся получить профессорскую кафедру в какой-нибудь из медицинских школ Баварии или Пфальца. Олимпия же осталась под защитой Лавинии делла Ровере. «Твой отъезд, – жаловалась она в письме мужу, – был для меня большим горем, а последовавшее за ним долгое отсутствие – величайшим несчастьем, которое могло со мной случиться. Ибо, когда ты рядом со мной, меня не терзают тревоги, которые сейчас одолевают меня». Но более интересно то, что Олимпия пишет дальше: «Что касается моих платьев, я не думаю, что было бы уместно подавать на них в суд». Когда девушка впала в немилость при дворе, Рене неожиданно отказалась вернуть ей ранее подаренные платья. Если учесть доброту и щедрость герцогини, кажется просто невероятным, что она могла забрать назад собственные дары! «Она (Рене), - жаловалась Олимпия мужу, - однако, сказала, что разрешит это сделать… но что она (Лавиния делла Ровера) выпросила для меня только одно платье, которое она (герцогиня) не отдаст мне до её возвращения. Я думаю, она ответила так, чтобы я поняла, что она делала это не ради меня, а ради Лавинии; и чтобы доставить удовольствие Лисиппе, которая, я полагаю, была с ней в то время. Но лучше промолчать о том, что очевидно всем. В любом случае, я вряд ли получу платья». И всё-таки есть здесь какая-то тайна. Объяснить поведение Рене в этом деле, как считают все историки, практически невозможно. И, всё-таки, я попытаюсь. Лисиппа в древнегреческой мифологии – это амазонка, сверх меры обожавшая собственного сына. Может, речь идёт о молодом человеке, влюбившемся в юную Олимпию, что вызвало гнев его матери, которая пожаловалась герцогине?
Кто же он? Отец Олимпии был учителем сыновей Лауры Дианти, старший из которых, Альфонсо, был всего на год младше «звезды» феррарского двора. По завещанию своего отца-герцога он получил титул маркграфа и феод Монтеккьо, старый дворец в Ферраре с 7 000 золотых скудо на его ремонт и ренту в 60 скудо. В этом самом дворце предполагаемый возлюбленный Олимпии воспитывался вместе с младшим братом Альфонсино под присмотром матери и показал особенные успехи в области математики. Правда, Эрколе II, несмотря на то, что его единокровные братья были узаконены, относился к ним с презрением. Так, герцог называл Альфонсо «славным ублюдком» и не допускал к управлению государством. Но всё равно, дочь бедного учителя была ему, явно, не пара. Если моя версия верна, поведение Рене вполне объяснимо. В том же 1546 году Эрколе II вдруг даровал Альфонсо чин капитана кавалерии и отправил в имперскую армию. В Феррару маркграф Монтеккьо вернулся только в 1549 году с молодой женой Джулией делла Ровере, дочерью герцога Урбино. Возможно, Рене и простила бы Олимпию, если бы речь шла не о сыне Лауры Дианти, которую герцогиня, как и её супруг, в душе презирала. Что же касается платьев, то, в глазах бывшей покровительницы Олимпии, они были символом «суеты сует», ибо с их помощью её любимица прельстила молодого человека и, таким образом, сбилась с праведного пути. Хотя, если верить одному из стихотворений девушки, её отношения с Альфонсо остались платоническими:
Девственница, которая не такова в своей душе,
Небольшую похвалу своей девственности может иметь,
Если только Христос не владеет целостностью её существа,
Она всего лишь рабыня Венеры.
Вот почему, на мой взгляд, до самой своей смерти герцогиня ничего не хотела слышать об Олимпии Морато. Вернувшись весной 1551 года, Грундлер убедил жену поменять некогда любимую Феррару на более безопасное убежище в его отечестве. Взяв с собой в Германию своего младшего брата Эмилио, она попрощалась со своей овдовевшей матерью и сёстрами и уехала из Италии, чтобы больше никогда туда не возвращаться.
Однако «позор» Олимпии Морато был, так сказать, «началом печалей», которые вскоре обрушились на саму Рене из-за её религиозных убеждений. По доносу супруга, Эрколе II, она предстала перед судом инквизиции и, чтобы выйти из заключения, вскоре объявила себя преданной дочерью католической церкви. Узнав об этом, Олимпия строго прокомментировала «акт слабости» Рене в письме епископу Капо д'Истрии: «Я огорчена, но не удивлена падением этой принцессы, которую я знала в другие времена и всегда считала слабоумной. Меня больше удивляет печальное отклонение некоторых других. Моя мать твёрдо стоит посреди бури. Слава Богу, которому подобает всяческая хвала!» Это письмо наводит на мысль о том, что Олимпия не забыла про нанесённую ей обиду. Как же жилось ей самой в Германии после отъезда из любимой Феррары? Сначала она с мужем хотела поселиться в Аугсбурге, где получила почётный приём от Фуггеров, немецких купцов и банкиров с королевским состоянием. Легко представить, с каким удовольствием Олимпия рассматривала их знаменитую коллекцию античных скульптур. «Мои дни проходят в восхитительном общении с музами, от которых меня ничто не отвлекает, - написала она Курионе. – Я также посвящаю себя изучению священного слова, чтение которого приносит столько покоя и удовлетворения». Из Аугсбурга супруги переехали в Вюрцбург, где Жан Синапи, бывший наставник Олимпии, и его жена Франческа Буцирония гостеприимно приняли странников в свой дом. Молодая женщина была со старыми и дорогими друзьями, которые любили её и доверяли ей, и где она могла спокойно заниматься своими любимыми занятиями. Однако в начале октября 1551 года Грундлер получил скромную должность врача в испанском гарнизоне в Швайнфурте, его родном городе, расположенном на задворках Баварии. Тем не менее, Олимпия одобрила отказ своего мужа от более выгодной должности профессора медицины в Академии Линца, столице Верхней Австрии, – принятие которой потребовало бы компромисса с религиозными принципами. «Наше твёрдое решение, – утверждала она, – оставаться верными доктрине, которую мы приняли». В Швайнфурте Олимпия посвятила себя своим домашним обязанностям и «посещению сирот и вдов в их скорби». Кроме того, она обучала своего младшего брата Эмилио и Теодору, дочь Жана Синапи и Франчески Буциронии, а также возобновила перевод на греческий язык псалмов, которые были положены на музыку. Таким образом, супруги вскоре стали очень популярны в Германии. Однако в 1553 году маркграф Альбрехт Бранденбургский во время одного из своих грабительских походов захватил Швайнфурт, и Олимпии с мужем и братом пришлось спасаться бегством. В результате этих перипетий их имущество, в том числе, и многие сочинения Олимпии, было утеряно. «У нас есть только одно утешение, – пишет она, – под тяжестью стольких бед, молитва и размышление о Святом Слове».
В итоге беженцам удалось в 1554 году добраться до Гейдельберга, где, благодаря покровительству графини Эрбах, Грундлер получил профессорскую кафедру в местном университете. Но, хотя всё это время Рене ни разу не вспомнила о своей бывшей протеже, дружба Олимпии с Анной д'Эсте не пострадала из-за её «позора». В том же году в письме она пыталась побудить герцогиню де Гиз заступиться за преследуемых во Франции реформаторов: «Хотя, прославленная принцесса Анна, нас долгое время разделяло большое расстояние… я не переставала помнить тебя… Ибо ты знаешь, как тесно (ведь ты была моей принцессой и любимицей) мы прожили столько лет друг с другом и как мы вместе занимались литературными исследованиями… Однако нет ничего, чего я жажду больше, чем того, чтобы ты серьёзно посвятила себя изучению Священного Писания, которое единственное может привести тебя к единению с Богом и утешить тебя во всех страданиях этой жизни… А потому, моя сладчайшая принцесса, поскольку Бог так высоко облагодетельствовал тебя, что открыл тебе Свою истину, и что ты знаешь, что многие из тех людей, которых сейчас сжигают там, где находишься ты, совершенно невиновны и подвергаются всевозможным пыткам во имя Евангелия Христа, несомненно, твой долг проявить свой разум, либо обратившись в их защиту к королю, либо ходатайствуя перед ним. Ибо, если ты молчишь или потворствуешь этим деяниям и подвергаешь своих собратьев-христиан таким мучениям и сожжениям, ни словом не показываешь, что это тебя огорчает, из-за этого молчания ты кажешься соучастницей их резни и соглашаешься с врагами Христа…» Увы, если поначалу Анна д'Эсте прислушивалась к советам подруги, то после того, как один из гугенотов (французских кальвинистов) застрелил её мужа, герцога де Гиза, она стала одним из самых ярых их преследователей.
К сожалению, Олимпия так и не оправилась от последствий той ужасной ночи, когда бежала из горящего Швайнфурта. Потеря библиотеки её отца во время разграбления города было, пожалуй, её самым большим горем. Друзья напрасно пытались утешить несчастную женщину нежными письмами. Смертельная болезнь, от которой она страдала, усилилась летом 1555 года и 7 ноября следующего года смерть унесла Олимпию на двадцать девятом году её жизни. «Незадолго до смерти пробудившись ото сна, она показалась мне, - писал её скорбящий муж Курионе, - под влиянием какого-то радостного ощущения смеющейся как бы украдкой. Я подошёл к ней и спросил, что она увидела такого милого. «Я только что видела, - сказала она, - во сне пятно, полное самого красивого и яркого света». «Что ж, жена моя, - сказал я, - ты будешь жить в этом прекрасном свете». Снова улыбнувшись, она кивнула головой и вскоре после этого сказала: «Я сама радость». И больше она ничего не говорила, за исключением того, что, когда её глаза затуманились, она произнесла: «Я тебя уже почти не различаю, но всё вокруг кажется усыпанным прекраснейшими цветами». Это были её самые последние слова. Вскоре после этого, погружаясь в сладкий сон, она испустила последний вздох». Сам Грундлер и Эмилио, младший брат Олимпии, пережили её всего на несколько недель, став жертвами эпидемии, опустошившей Гейдельберг. Все трое были похоронены в часовне церкви Святого Петра в этом городе, где по сей день сохранилась надпись, повествующая о благочестии, добродетелях и талантах изгнанницы из Феррары. Спустя три года после её смерти в Базеле был издан большой сборник ряда её греческих писем, латинских диалогов и стихов, которые её муж передал писателю Курионе. #ОльгаКраева
Уважаемые читатели! Если хотите, можете читать мои книги на Литрес: https://www.litres.ru/author/eva-ark/?lfrom=1174843145
В 2025 году на Литрес выйдет моя серия книг «Проклятие Лалена»:
1)Ева Арк. Лоренца дочь Великолепного
2)Ева Арк. Тайна короля
3)Ева Арк. Роза из Лотарингии
4)Ева Арк. Бургундская монахиня
5)Ева Арк. Кузина Екатерины Медичи
6)Ева Арк. Мальтийский рыцарь
