Весенний Петербург 1888 года утопал тумане. На улицах было непривычно тихо и пустынно. Казалось, сама столица империи погрузилась в тягостное оцепенение, будто в преддверии некой беды.
В одном из корпусов Михайловской клинической больницы, в палате номер одиннадцать, на узкой койке лежал человек. Обтянутое желтоватой кожей лицо его было неподвижно, глаза закрыты. Лишь неровное, прерывистое дыхание и легкие подрагивания век выдавали, что в измученном болезнью теле еще теплится жизнь.
У постели сидела женщина. Молодая, но какая-то увядшая, с покрасневшими от слез глазами. Она держала больного за руку и что-то тихо шептала ему на ухо. То была Маргарет Робертсон, дочь известного австралийского политика. А умирающий пациент приходился ей мужем. Мужем, с которым она обвенчалась всего четыре года назад, преодолев сопротивление родных. И вот теперь ей суждено было овдоветь во второй раз...
Маргарет знала, что у Николая нет шансов. Все эти годы он боролся с тяжелейшими недугами, подхваченными в тропиках - малярией, лихорадкой денге, дизентерией. Не раз оставался на волосок от гибели. Казалось, одной только силой духа и упрямым нежеланием сдаваться удерживал свой уход в мир иной. Но в последние месяцы даже его могучая воля начала сдавать. Теперь жизнь покидала Миклухо-Маклая с каждым вздохом.
Она ощутила слабое шевеление пальцев в своей ладони. Наклонилась ниже, стараясь уловить еле слышный шепот:
- Обещай мне, Рита... Дневники, бумаги... сожги все... не дай им попасть к Финшу...
Маргарет только крепче стиснула холодеющую руку. Николай постоянно бредил об этом коварном немце, своем давнем недруге. О своих записях, картах, научных отчетах - бесценных свидетельствах многолетних странствий по неведомым землям. Ей и самой порой казалось, что вокруг больничной палаты рыщут темные личности, алчущие заполучить наследие ее мужа. Слишком много могущественных особ было заинтересовано в том, чтобы эти документы исчезли навсегда.
- Клянусь тебе, милый. Я сделаю все, как ты велишь. Твои труды не достанутся никому. Я сохраню и детей, и память о тебе...
Договорить она не смогла - горло сдавили рыдания. Ей вспомнилось, как еще совсем недавно Николай рвался к императору Александру III, в его ливадийскую резиденцию. Он так надеялся убедить царя в необходимости закрепиться на далеких тихоокеанских берегах, присоединить открытые им земли к короне, продолжить исследования. Но все, чего удостоился великий путешественник - вежливый отказ, да обещание пенсиона вдове. О, если бы русский престол внял мольбам Маклая! Но увы...
---------------------------------------------------------------------------------------------
Начало пути
В апреле 1846 года в семье инженера путей сообщения Николая Ильича Миклухи родился второй сын, нареченный также Николаем. Появился он на свет в родовом имении Рождественском, затерянном среди лесов и полей Боровичского уезда Новгородской губернии.
Ребенок рос любознательным и своенравным. С малых лет его манили дальние страны, неизведанные края. Как зачарованный слушал он рассказы странствующих монахов и бродяг, что частенько захаживали в их усадьбу. А более всего будоражили воображение мальчика письма двоюродного деда, сосланного на Камчатку. В них рисовались невероятные картины: девственные леса, скалистые утесы, штормы, ревущие на просторах безбрежного океана. Эти образы навсегда покорили юную душу.
Миклуха-старший души не чаял в сыне. Часами просиживал с ним за атласами и картами, даря надежду, что и он пойдет по стопам отца - станет военным инженером, будет строить дороги, мосты, плотины во благо империи. Увы, ранний уход из жизни родителя спутала все планы. Вдова с пятью детьми на руках перебралась в Петербург - там было больше возможностей дать сыновьям достойное образование.
Николай же, едва успев окончить гимназию, ринулся прочь из ненавистной столицы. Его влекли дальние дороги, неизведанные дали. Прихватив скудный скарб, юноша подался в Германию - изучать медицину и слушать лекции прославленных ученых в Гейдельбергском, Лейпцигском, Йенском университетах. Но главным его увлечением стала антропология - наука о происхождении и эволюции человека.
С жаром начинающего естествоиспытателя Миклуха штудировал труды Дарвина и Геккеля, пропадал в анатомических театрах, препарируя человеческие останки. Сокурсники сторонились мрачноватого русского, дни и ночи просиживавшего над черепами и костями. Злые языки судачили, что "Миклухина морда" - так звали его недруги - не брезгует и могилы потрошить ради новых "образчиков". Николай не обращал внимания на пересуды. У него была цель - раскрыть тайну многообразия человеческих рас и культур. А путь к ней лежал через практику, через полевые исследования в местах, где цивилизация еще не стерла древних различий.
Обуреваемый мечтой, он засобирался в экспедицию. Арена будущих изысканий вырисовывалась сама собой - острова Тихого океана, неизвстные для европейской науки. Но где взять деньги на затею? Отчаявшись найти спонсоров среди немецких профессоров, Миклуха решил попытать счастья на родине, в Петербурге. Там действовало Императорское Русское географическое общество, объединявшее путешественников, картографов, этнографов. Николай рассчитывал если не на покровительство августейших особ (среди членов Общества было немало Романовых), то хотя бы на снисхождение к своим научным прожектам.
Снарядившись рекомендательными письмами, молодой ученый вернулся в Россию. И сразу окунулся в атмосферу придворных интриг, великосветских приемов, закулисных игр. Ему претило заискивать перед сильными мира сего. Но выбора не было - без высокой протекции об экспедиции можно было забыть.
И удача улыбнулась настойчивому правдоискателю! По ходатайству вице-председателя РГО, знаменитого адмирала Федора Литке, Миклуха был представлен ко двору. Его экзотическая внешность (рыжая окладистая борода, пронзительный взгляд, мужицкая манера держаться) произвела фурор в высшем обществе. Дамы, зачарованные рассказами о предстоящем вояже к людоедам, прозвали его "рыцарем науки". А великая княгиня Елена Павловна, известная покровительница искусств и наук, лично ходатайствовала перед царем о выделении субсидии "отважному исследователю человеческой природы".
Александр II милостиво согласился спонсировать экспедицию Миклухи на Новую Гвинею и близлежащие острова. Конечно, бюджет был урезан втрое против запрошенного. Зато Морское министерство предоставило путешественнику место на корвете "Витязь", готовившемся к отплытию на Дальний Восток.
Николай ликовал - заветная мечта начинала сбываться! С лихорадочной поспешностью он принялся собирать снаряжение, инструменты, провиант. Составил подробнейшую программу будущих изысканий. Но главное - заручился секретной инструкцией Александра II и великого князя Константина Николаевича, главы РГО. В ней, помимо чисто научных задач, перед Миклухой ставились и практические цели - разведать "удобные гавани и бухты" для базирования русских кораблей, завязать отношения с туземными правителями, оценить возможность учреждения опорных пунктов для длительного присутствия России в регионе.
Ах, если бы ретивый естествоиспытатель мог предвидеть, какими несчастьями обернется для него эта роковая бумага! Но он был молод, самонадеян и как в огне горел своей идеей. А пока бравый корвет "Витязь" покидал родные берега, увозя навстречу неведомому мичмана Миклуху и великие надежды, возлагаемые на него державой...
Земля Маклая
Нелегким выдалось путешествие в края папуасов. Едва "Витязь" вышел из Кронштадта осенью 1870 года, как Миклуха занемог. Приступы морской болезни, перемежаемые лихорадкой, терзали его на протяжении всего долгого перехода. А ведь вдобавок нужно было готовиться к высадке на Новой Гвинее! Штудировать добытые в европейских архивах старинные карты, составлять списки необходимых припасов и даров для туземцев, договариваться с командой о всяческом содействии.
Капитан корвета, Павел Николаевич Назимов, поначалу скептически отнесся к затее "с гулькин нос мичмана" в одиночку высаживаться на дикие берега. Но, ознакомившись с бумагой, подписанной самим императором, смирился. И даже проникся невольным уважением к упорству молодого Миклухи. Кто знает, может и впрямь далеко пойдет мичман, коли его поход удастся?
Вот наконец впереди по курсу показались очертания огромного острова. Новая Гвинея! Маклай, с трудом поднявшись на шканцы, жадно всматривался в приближающуюся громаду суши. То тут, то там над зеленым покровом джунглей поднимались дымки костров. Значит, там живут люди! Его будущие подопечные...
И как же встретили чужака эти люди?
Поначалу - с опаской, граничащей со страхом. Еще бы - диковинный пришелец, белокожий, в невиданных одеждах, с таинственными предметами непонятного назначения! Папуасы даже прозвали Миклуху "каарам-тамо" - человек с Луны.
Но Маклай быстро завоевал их доверие. Своим бесстрашием, готовностью лечить больных, мирить враждующих, делиться с голодными последним куском. А главное - умением находить общий язык с любым дикарем. Знание английского и немецкого здесь не помогало. Зато выручали терпение, наблюдательность, феноменальная лингвистическая память. Вскоре Николай уже изъяснялся с аборигенами на причудливой смеси местных наречий, жестов и мимики.
День за днем он постигал жизнь и обычаи папуасов. Описывал их утварь и орудия труда, записывал легенды и предания, собирал образцы флоры и фауны. Благодаря Миклухе мир узнал, как выглядят обитатели этого затерянного уголка планеты, как устроены их жилища, какие ритуалы сопровождают рождение, свадьбы и похороны в племенах тупи-тупи, бонгу, горендо.
Постепенно белый исследователь стал для "детей природы" не просто другом, но почти божеством. Ведь он умел исцелять раны, утишать боль, разрешать споры, мирить кровников.
Дошло до того, что однажды к Маклаю подошел мальчик-сирота по имени Ахмат и попросил: "Возьми меня к себе сыном, тамо-рус! Научи своим секретам, чтобы я стал таким же сильным и мудрым, как ты".
Польщенный и растроганный Николай не раздумывая согласился. С того дня Ахмат стал его верным спутником и помощником. Смышленый подросток быстро освоил грамоту, а вскоре начал помогать Маклаю в научных изысканиях.
По вечерам, сидя у костра и потягивая терпкий напиток кеу из кокосового ореха, учитель и ученик вели долгие беседы. Николай рассказывал о далекой холодной стране, откуда прибыл, о премудростях белых людей и чудесах цивилизации. Ахмат завороженно слушал, впитывая каждое слово. А после начинались расспросы:
— Скажи, Маклай, а почему у вас кожа такая светлая? Вы что, больны?
— Нет, что ты! Просто мы живем далеко от экватора, где мало солнца. Вот и не загораем.
— А-а, понятно... А правда, что в России шесть месяцев длится ночь, а потом столько же - день? И что по улицам там ходят белые медведи?
— Ну, это уже сказки. Хотя насчет полярной ночи ты не так уж не прав. Есть у нас такие края...
Подобные вечера длились без счета. Постепенно в голове Ахмата сложилась причудливая картина мира - огромного, непостижимого, полного удивительных созданий и явлений. И затерянный в океане Берег Маклая представлялся лишь крохотным осколком этой безбрежной вселенной.
Между двух миров
Годы, проведенные бок о бок с папуасами, не прошли даром. Маклай многое перенял от своих подопечных - привычку ходить босиком и полуобнаженным, питаться саго и кокосами, спать на циновках в хижине. Каждое утро он совершал ритуальное омовение в море, подставляя лицо и тело ласковым волнам. А затем брался за дела - осматривал больных, помогал возделывать огороды, улаживал распри между соседними деревнями.
Туземцы платили белому другу искренней любовью и признательностью. Для них он был не просто очередным чужеземцем, заглянувшим на огонек, а почти родичем. Ведь Маклай жил рядом, делил с ними кров и пищу, радости и тревоги. Не гнушался даже участвовать в священных церемониях, как та памятная ночь, когда старейшины тупи-тупи посвятили его в тайны шаманского культа.
При этом Николай не терял связи с цивилизацией. Он регулярно отправлял в Европу пакеты с отчетами, зарисовками, гербариями, минералогическими коллекциями. Вел обширную переписку с учеными разных стран. Его статьи и доклады с жадностью ловили и комментировали специалисты по этнографии, антропологии, зоологии, ботанике. Имя Миклухо-Маклая все чаще мелькало на страницах научных изданий.
Но среди почитателей были и недруги. Далеко не всем нравились гуманистические идеи русского путешественника о равенстве рас и народов. Кое-кто усматривал в его затее прикрытие для политических и военных планов России на Тихом океане. Особенно усердствовал в злопыхательствах немецкий ученый Отто Финш - давний конкурент Маклая. Дескать, якобы независимые исследования - просто ширма, за которой скрывается истинная цель: захватить остров для царя-батюшки!
Финш как в воду глядел. Ведь, сам того не желая, Николай и впрямь стал первопроходцем колониальной экспансии в Океании. Ему приходилось лавировать между интересами Петербурга, Лондона, Берлина, Вашингтона. Каждая из великих держав стремилась застолбить лакомый кусок Меланезии. И Миклуха невольно оказывался в эпицентре большой игры - ведь он лучше кого бы то ни было знал здешние земли и порядки.
Пребывание на Берегу Маклая дорого далось Николаю. Тропические болезни подтачивали здоровье, одиночество и враждебность чиновного мира удручали дух. Но он упорно продолжал свое дело - собирал бесценную информацию о крае и людях, жил бок о бок с "каарам-тамо".
Увы, все когда-нибудь кончается. В начале 1875 года Маклай тяжело занемог - вероятно, малярия или черная оспа. Папуасы выхаживали его как могли - жевали для него листья и травы, поили настоями, растирали мазями. Но улучшения не наступало. И тогда преданные туземцы решились на отчаянный шаг - погрузили полумертвого "тамо-русса" в лодку и повезли на британскую миссионерскую станцию.
Самоотверженность дикарей спасла Миклухе жизнь. Два месяца провалялся он в лихорадке под присмотром колониальных врачей. А едва встав на ноги, засобирался в обратный путь. Ему не терпелось вернуться к полюбившимся папуасам, довершить труд по изучению их уклада и верований.
Увы, не судьба. На Берегу Маклая русского исследователя ждало страшное известие. За время его отсутствия на побережье высадились работорговцы. Под видом вербовки батраков для плантаций Квинсленда и Фиджи они увели в неволю десятки молодых мужчин и женщин. Процветающие деревни опустели, возделанные поля заросли джунглями. Напрасно Миклуха пытался помешать бесчинствам, грозил разоблачениями, апеллировал к властям - никто не внял мольбам "белого папуаса".
И тогда Маклай понял - медлить больше нельзя. Надо спешить в Европу, бить в колокола, привлекать внимание мировой общественности к трагедии островитян. Дикари беззащитны перед алчностью и жестокостью "цивилизованных" держав. Если не принять экстренных мер, обитателям Океании грозит вымирание и в лучшем случае ассимиляция. Он, русский ученый, обязан спасти своих друзей, вырвать из лап работорговцев, оградить от эксплуатации и произвола!
Так завершился первый, самый плодотворный период скитаний Миклухо-Маклая. Он покидал гостеприимные рифы Новой Гвинеи, оставляя за спиной утраченный рай, уголок нетронутой природы и исконного бытия. Впереди маячила неизвестность. Сумеет ли он убедить сильных мира сего пощадить и сберечь этот заповедный остров? Николай не знал. Но другого пути не было...
Под флагом империи
Первым делом Миклуха устремился в Батавию, центр голландской администрации в Ост-Индии. Он рассчитывал заручиться поддержкой генерал-губернатора, заинтересовать колониальные власти идеей протектората над Берегом Маклая. Но просчитался. Чиновникам было плевать на судьбу дикарей, они и слышать не хотели об ограничении работорговли, уже ставшей доходным промыслом.
Потерпев фиаско, Николай перебрался в Сингапур - оплот Великобритании в Юго-Восточной Азии. И здесь напоролся на глухую стену равнодушия и враждебности. Проклятый Финш уже успел очернить русского конкурента в глазах губернатора Стрейтс-Сетлментса. Сэру Эндрю Кларку нашептали, будто бы Миклуха - тайный агент царизма, засланный с подрывной миссией. Куда уж тут взывать к гуманизму и справедливости!
В отчаянии Маклай подался в Сидней. Он знал, что премьер-министр Нового Южного Уэльса, сэр Джон Робертсон - либерал и филантроп, покровитель наук и искусств. Может, хоть он поймет и поддержит благородный замысел? Увы, и тут вмешался злой рок в лице неутомимого Финша. Дотошный немец каким-то образом пронюхал о визите Миклухи к Робертсону и нанес упреждающий удар. Явившись к премьеру, он долго и елейно расписывал коварные происки "панславистских агентов", рвущихся в Океанию ради раздела британской "сферы влияния".
Сэр Джон выслушал русского антрополога с ледяной учтивостью. Да, плохо, плохо то, что творится с несчастными туземцами. Работорговля - позор для христианской цивилизации. Надо подумать, как помочь беднягам. Но, увы, Австралия бессильна, у нее нет ни флота, ни армии. Все в руках метрополии - а лорды в Лондоне сейчас озабочены войной с зулусами. И вообще, не лучше ли господину Миклухо-Маклаю вернуться домой и описывать свои похождения? Публика любит экзотику, глядишь, читатели и возмутятся произволом колонизаторов...
Удрученный Николай собрался было последовать совету, тем паче, что здоровье стремительно сдавало. Но тут произошло невероятное. В Сиднее объявилась Маргарет Робертсон - дочь премьера, особа своенравная и решительная. Прослышав о миклухинских перипетиях, она вознамерилась лично познакомиться со "страдальцем за правду".
Маргарет была потрясена и очарована рассказами путешественника. Она и сама давно мечтала о дальних странах, необычайных приключениях. И вот перед ней - герой, титан, почти святой! Без оглядки на родительские увещевания, Маргарет стала верной соратницей Николая. Ее связи, деньги, энтузиазм открыли ему многие двери. Самые влиятельные люди Австралии узнали о судьбе папуасов, зазвучали голоса в их защиту.
Окрыленный успехом, Маклай устремился в Россию. Он уже не сомневался, что августейшее семейство будет тронуто его мольбами и свершениями. Ведь он, от ничтожного мичмана, дослужился до статуса лучшего знатока Океании, затмив хваленых Миклух и Финшей. Его авторитет признан передовыми умами Европы. Так неужто отчизна не оценит по достоинству сына своего?
Увы, надежды оказались тщетны. Прибыв в 1882 году в Петербург, Николай с первых же шагов ощутил, что попал в чуждый мир. Александр II к тому времени был убит народовольцами. На престоле воцарился его сын, консерватор и ретроград Александр III. Новые веяния в политике гнали прочь всяких вольнодумцев и чудаков вроде "белого папуаса".
О да, Миклухо-Маклая принимали, выслушивали, даже награждали. В Русском географическом обществе с помпой зачитывались его отчеты. Публика валом валила на лекции о дикарях-людоедах. Пресса смаковала байки о невероятных похождениях "рыжего дьявола". Но как только речь заходила о практических мерах - создании заморской колонии, посылке военных кораблей, организации протектората над Берегом Маклая - следовал вежливый, но непреклонный отказ.
Формально Петербург не мог пойти на прямую конфронтацию с Лондоном и Берлином из-за клочка тропических джунглей. Россия оправлялась после войны с Турцией, ей хватало хлопот на Балканах и в Средней Азии. К тому же Александр III взял курс на союз с Францией против Германии. Ссориться с британцами из-за папуасов? Увольте! Но истинные причины крылись глубже...
На самом деле царь побаивался энергичного правдолюбца, ведь тот был в дружбе со всякими либералами и сочувствовал сепаратистам в колониях. Неровен час, еще заразит подданных бунтарским духом! Да и великий князь Константин, опекавший Миклуху в начале пути, ныне впал в немилость. Брат-государь заподозрил его в вольтерьянстве и чуть ли не в революционном заговоре. Куда уж тут протежировать экзотическим прожектам...
Маклай бился как рыба об лед. Он засыпал канцелярии прошениями и меморандумами, рвался на аудиенции к сановникам, тщетно надеясь образумить бюрократов. Не брезговал и закулисными методами - плел интриги, заводил "полезные связи", ловчил и изворачивался. Все впустую! Стена казенного равнодушия была несокрушима.
Последней каплей стало сватовство к Маргарет. Узнав о матримониальных планах дочери, сэр Джон пришел в ярость. Отдать единственную наследницу за "русского варвара"? Ни за что! Но своенравная девица и слышать не хотела о расставании с возлюбленным. Скандал гремел на всю Австралию и даже достиг берегов туманного Альбиона.
В конце концов родительская воля была сломлена. В январе 1884 года Миклухо-Маклай и Маргарет Робертсон обвенчались в сиднейской англиканской церкви. Медовый месяц молодожены провели на Яве - подальше от сплетен и пересудов. Там, в имении одного из голландских друзей Николая, и родился их первенец Александр, прозванный Олландом.
Но семейное счастье было недолгим. Болезни и тревоги подорвали здоровье Миклухо-Маклая. Он стремительно терял силы, мучимый приступами малярии и нестерпимыми головными болями. Маргарет делала все возможное, чтобы облегчить страдания супруга - выписывала лучших докторов, возила на модные курорты, не отходила от постели. Но недуг брал свое.
Закат мечты
А беды все множились. В начале 1886 года пришло страшное известие - папуасы Берега Маклая подверглись нападению германских колонизаторов. Десятки туземцев были убиты или угнаны в рабство. Деревни сожжены, огороды вытоптаны, святилища осквернены. Уцелевшие в бойне аборигены разбежались по джунглям, проклиная белых пришельцев.
Это был сокрушительный удар для Николая. Дело всей его жизни - защита и просвещение "детей природы" - оказалось разрушено. Враги и хулители торжествовали, друзья и почитатели отворачивались. Казалось, сама судьба ополчилась на русского праведника, стремясь добить и втоптать в грязь.
Но Миклуха не сдавался. Из последних сил он засел за письменный стол, намереваясь обличить германских варваров перед всем миром. Строчил пламенные письма в газеты, научные журналы, государственные канцелярии. Бомбардировал телеграммами лично Бисмарка и кайзера Вильгельма. Тщетно! Железный канцлер и его венценосный патрон оставались глухи к мольбам "назойливого русского варвара".
В отчаянии Николай Николаевич обратился к соотечественникам. Поместил в петербургской прессе объявления, зазывая добровольцев переселяться на острова и основать там вольную русскую колонию. "Только так мы спасем Берег Маклая от алчных колонизаторов, - втолковывал он немногочисленным энтузиастам. - Создадим общину свободных тружеников, живущих в мире с природой и туземцами. И весь мир убедится в правоте нашего дела!".
Увы, призыв этот разбился о стену непонимания и равнодушия. Даже самые горячие сторонники Миклухи не решались бросить насиженные места и пуститься в авантюру с непредсказуемым концом. Кого прельщала участь Робинзона на затерянном в океане клочке суши?
Да и правительство быстро пресекло "подрывную активность". По личному распоряжению Александра III вся затея с "вольным заморским поселением" была признана "неуместной и нежелательной". Маклаю недвусмысленно указали на неприемлемость его прожектов. А самые ретивые "папуасофилы" удостоились визитов жандармов и профилактических бесед в Третьем отделении.
Лишившись последней надежды, Николай впал в уныние. Ему казалось, что жизнь прожита зря, а великая цель защиты и просвещения "диких" народов безнадежно провалена. И в этот миг отчаяния грянул страшный удар. В декабре 1884 года германская канонерка высадила на Берегу Маклая военный десант. Кайзеровский флаг взвился над бухтой Астролябия, возвестив миру о новом колониальном приобретении Второго рейха.
Это было предательство и вероломство высшей пробы. Отто Финш, якобы друг и коллега, бессовестно воспользовался докладами и картами Маклая, чтобы направить экспедицию к заветным берегам. Он даже сорвал медную табличку, некогда прибитую русскими моряками в память о высадке Миклухи. Теперь это был не Берег Маклая, а Земля Кайзера Вильгельма. Папуасы отныне переходили под германский сапог.
Это известие окончательно сломило Николая. Его и без того расшатанные силы стали таять на глазах. Нервное истощение вкупе с малярийной интоксикацией делали свое черное дело. Маклай почти не вставал с постели, целыми днями глядя в одну точку потухшим взглядом. Ни заботы любящей Маргарет, ни крики новорожденного Владимира (Олланда) не могли расшевелить впавшего в прострацию исследователя.
Последний приступ случился в марте 1888 года. Борясь за каждый вздох, Миклуха слабеющим голосом умолял жену: "Документы... дневники... сожги... не дай Финшу". Едва договорив, он забился в конвульсиях и испустил дух. Маргарет, рыдая, закрыла ему глаза. Ей было всего 33, а она уже второй раз становилась вдовой...
Верная данному слову, Маргарет предала огню значительную часть бумаг покойного мужа. Только самые важные материалы - отчеты, карты, зарисовки аборигенов - она сохранила для будущих биографов. А после с детьми покинула неласковую Россию и вернулась на родину. Там ей была назначена вдовья пенсия от царского двора, которую Романовы исправно платили до самой революции.
Увы, кончина Миклухо-Маклая не вызвала в Петербурге ни скорби, ни сожалений. Блестящий антрополог, пророк и подвижник был тихо погребен на Волковом кладбище. На могильной плите скупо значилось: "Николай Николаевич Миклухо-Маклай, естествоиспытатель и путешественник". Ни дат жизни, ни эпитафия. Словно в спешке хоронили опасного злоумышленника, а не национального героя...
Зато Отто Финш в своих берлинских мемуарах превознес "дорогого друга" до небес. Конечно, умолчав о собственных гешефтах в Океании. А германский МИД щедро профинансировал публикацию финшевских "Путешествий и открытий", дабы увековечить приоритет Германии на Новой Гвинее. Так в последний раз отомстил Николаю его злой гений.
Но молва о "тамо-рус", великом заступнике папуасов, не умерла. На Берегу Маклая и сто лет спустя старики рассказывают внукам о белом человеке, который пришел с моря и стал им братом. Который верил, что все люди - дети единого Творца, будь они хоть черны, хоть желты, хоть смуглы лицом. И эта память для одинокого праведника, быть может, лучший монумент...
Эпилог
...В 1979 году советский теплоход "Каллисто", везший научную экспедицию из Владивостока на острова Тихого океана, бросил якорь у северных берегов Папуа-Новой Гвинеи. Капитан распорядился спустить шлюпку и послал гребцов к ближайшей деревне бонгу. Матросы, сойдя на песок, с удивлением узрели толпу туземцев, радостно приплясывавших при виде гостей.
Из задних рядов вынырнул древний старик. Приблизившись к морякам, он с важностью приложил ладонь к груди и отчетливо произнес: "Моя - Туй. Моя знай, кто такой есть Маклай. Он наша тамо-рус, он наша старший брат. Мы его всегда ждать, всегда любить".
Ошеломленные русские не нашлись, что ответить. Только один, белобрысый паренек, неуверенно протянул аборигену руку. Тот крепко пожал ее, просияв беззубой улыбкой. А после весь берег грянул нестройно, но искренне: "Ур-ра! Мак-лай! Ур-ра! Рос-си-я!"
Вот так спустя без малого век воскресло на далеких рифах эхо миклухинской мечты. Мечты о дружбе и братстве разноликого человечества, о праве каждого народа жить по совести и справедливости, о торжестве добра над алчностью и корыстью. Мечты неистового правдоискателя Николая Миклухо-Маклая, всю жизнь положившего на то, чтобы эта надежда однажды воплотилась наяву...
