Так себе история

Крик "Дают! Дают!" пронесся над Ходынским полем в 6 утра 18 мая 1896 года, как сигнал к последней атаке. Полмиллиона человек, ночевавших под звездами в предвкушении царских подарков, шарахнулись к деревянным буфетам. За двадцать минут тишина московского утра превратилась в какофонию человеческого страха. Крики, треск ломающихся досок, звук падающих в овраги. Когда пыль улеглась, на поле осталось 1389 тел. А виновницей этой бойни стала самая обычная эмалированная кружка высотой в десять сантиметров...

— Эй, господин, пожалуйте! У нас наилучший товар! В другом месте такого не найдете! Зазывала буквально впился в рукав ничего не подозревающего провинциала. Тот попытался вырваться, но куда там, опытные руки уже тащили его в полутемную лавку, где за прилавком маячили фигуры в долгополых сюртуках. — Да я только посмотреть... — Посмотрите, посмотрите! Вот этот товарчик специально для вас приберегали! Через полчаса измученный покупатель выходил с тюком ненужного ему барахла, переплатив втридорога. А приказчики уже поджидали следующую жертву...

В Москве XIX века жил человек, которого боялись больше холеры, пожаров и французских войск вместе взятых. Это был Граф Арсений Андреевич Закревский, прозванный москвичами «пашой». Этот генерал-губернатор правил древней столицей одиннадцать лет, и за это время превратил город в свою личную вотчину, где единственным законом была его воля. «Закон — это я», — любил повторять граф, когда кто-то осмеливался ссылаться на юридические нормы. И москвичи ему верили. Ходили слухи, что у Закревского лежат подписанные...

Андрей Николаевич Стратилатов складывал чертежи и недоуменно качал головой. За тридцать лет работы ему доводилось проектировать особняки для аристократов, доходные дома для разбогатевших купцов, даже храмы. Но такого заказа он еще не получал. — Понимаете, Андрей Николаевич, — купец Бубнов наклонился через стол, понизив голос. — Нам нужно здание особое. Сверху все как положено, солидно, респектабельно. А вот внизу... — Внизу что? — Место, где можно забыть, кто ты такой. 1873 год. Москва бурно строилась после пожара двенадцатого года...

Театр на Арбатской площади замер. В императорской ложе сидел сам Александр I, рядом великая княгиня Екатерина Павловна. А внизу, у самой рампы, семидесятилетняя дама в черном платье закатывала рукава и готовилась к бою. — Довольно воровать, голубчик! — гремел голос Настасьи Офросимовой на весь зал. — Видите ли, государь, как этот сенатор народные деньги в карман себе прячет! Взгляды тысячи зрителей метались между императором и старухой. Тот самый сенатор, только что кланявшийся в ложе, теперь сжался в кресле, словно мышь под взглядом кота...

Париж, июльская ночь 1810 года. Во дворце австрийского посла бушует пожар, гости в панике бегут к выходам, толкаются, падают. И только один человек остается в горящем зале до последнего — высокий русский в мундире, сверкающем тысячами бриллиантов. Князь Александр Куракин галантно выводит перепуганных дам, не позволяя себе их обогнать. Толпа сбивает его с ног, топчет, золото на мундире плавится и обжигает кожу. Когда все заканчивается, француженки рыдают от восторга, а газеты подсчитывают ущерб: русский потерял драгоценностей на семьдесят тысяч франков...

Когда в 1730 году в семье петровского денщика, дослужившегося до сенатора и генерал-аншефа Василия Суворова, родился сын, никто не предрекал младенцу военной карьеры. Слабый, хилый мальчик казался отцу пригодным разве что для гражданской службы. Но у самого Александра были другие планы. Хроники утверждают, что однажды он подслушал разговор отца с гостем: — Куда такому доходяге в армию! В писари его, в писари. Мальчик, мечтавший о подвигах, решил доказать, что способен на большее. Он разработал собственную...

Великий художник Левицкий знал толк в женской красоте. Он писал первых красавиц империи – фрейлин, графинь, княгинь. Но даже среди этого блестящего собрания одна модель поразила его особо. С полотна смотрит юное создание с точеным лицом, тонкими чертами и загадочным взглядом из-под соболиных бровей. Глаза прикрыты, словно красавица не хочет выдать все свои тайны. Кто же она? Знатная дама? Столичная львица? Как бы не так! Перед нами провинциальная помещица Агафоклея Полторацкая, та самая, что превратит захолустное имение в настоящую империю и войдет в историю как "царица Тверской губернии"...

— Будьте добры, принесите плаху в мою камеру, — попросила молодая женщина с той же легкостью, словно речь шла о чашке чая. Комендант Тауэра Кингстон, повидавший немало знатных узников, опешил. — Я хочу потренироваться, — пояснила Екатерина Говард, пятая жена Генриха VIII. — Неловко получится, если в последний момент я неправильно положу голову. Ей было всего девятнадцать. Через несколько часов палач оборвет ее короткую жизнь, добавив еще одну трагическую главу в историю династии Тюдоров. Всего два года назад никто не мог предположить такой финал...

Екатерина II была женщиной решительной. Разгромив турок, поделив Польшу и прибрав к рукам Крым, она вдруг обнаружила, что упустила из виду важнейшее семейное дело – устройство личной жизни сына Павла. А дело не терпело отлагательств, наследник престола превратил дворец в подобие французского заведения, не пропуская ни одной юбки. — Что будем делать с Павлушей? — спросила она как-то за ужином у Григория Орлова. — А что с ним делать? — пожал плечами фаворит. — Жениться пора, самое время. А то ведь скоро и служанки разбегутся...

Есть у нас на Первом канале свадебное ток-шоу "Давай поженимся", где герой программы поочередно встречается с одной из трех потенциальных невест, а потом делает свой выбор. Так вот, это шоу просто меркнет перед историей знакомства короля Дагобера и юной послушницы Нантильды. Судите сами: могущественный монарх случайно слышит в церкви божественное пение, через пять минут сажает певицу на коня, а на следующий день делает её королевой. Такой сценарий даже Голливуду не снился! Дело было в 630 году в соборе Ромийи...