Глава 42
Следующий день начинается с сущего кошмара, иными словами не описать происходящее. Сразу после обхода (и на том спасибо) на территорию клиники влетает «Скорая». Когда двери открываются, изнутри выскакивает фельдшер и, глядя на меня обезумевшими глазами, говорит:
– Вам понадобится помощь.
Это первое, что слышу вместе с Марьяной Завгородной, а второе – истошные мужские вопли. Когда смотрим внутрь, на пару секунд обе цепенеем от охватившего ужаса и отвращения. На койке мечется человек, всё тело которого от лба до живота залито кровью. Доктор из «неотложки» пытается прижать к его лицу повязку, но мужчина мотает головой так сильно, что ничего не получается.
– Жёсткие ремни! – выдаю первую команду после того, как беру себя в руки и начинаю действовать. Первым делом необходимо зафиксировать пациента, иначе он ничего не даст сделать, а себе навредит ещё больше.
– Обезболивающее дали? – спрашивает Марьяна.
– Двадцать кубиков, ещё до отъезда, – сообщает фельдшер.
Когда бригада «Скорой» оставляет нас в смотровой с пациентом, мне кажется, они выдыхают с огромным облегчением – удалось избавиться от этой напасти. Да уж, теперь нам предстоит понять, что же тут случилось. Для этого приходится вызвать Звягинцева, и ещё сегодня первый рабочий день нашего новенького – Бориса Володарского. Вот уж кто-то, а он совершенно не удивляется тому, что видит. Понятное дело: человек побывал в Сирии, где много лет идёт война, и там подобные вещи не в новинку.
Помимо обезболивающего, приходится ввести пациенту лошадиную, иначе не скажешь, дозу успокоительного. Попутно вызываем хирурга, поскольку самим тут явно не справиться.
– Мы вам поможем, сейчас обезболивающее подействует, – пытаюсь хоть немного уговорить мужчину не дёргаться. От уже не кричит, а хнычет.
– Давление 100 на 80, пульс 150, – говорит медсестра.
– Трубку семь и пять, – говорит Володарский. – Надо интубировать.
– Ни к чему. Будем открывать горло, – решаю сама. – Борис, держите руку. Скальпель!
– Кислород в маску, быстрее! – требует Звягинцев.
– Ввожу, – отвечает медсестра. – Что мы делаем?
– Вскрываем, – отвечаю ей.
– Интубируем, – добавляет Володарский. Потом смотрит на меня. – Хочу взглянуть.
Коротко киваю, позволяя новенькому действовать. Пусть попробует, если получится.
– Сердце замедляется, – сообщает медсестра.
– Вот же… он наглотался крови, – недовольно произносит Борис, морщась. – Марьяна, отодвиньте челюсть.
– Что?
– Чтобы видеть надгортанник.
– Атропин, – добавляю я.
– Эллина Родионовна, палец ему под язык, – просит Володарский.
– Я не могу, – вымученно произносит Марьяна.
– Давайте, коллега! – сквозь зубы говорит Борис.
– Мне нужно сесть, – отвечает Завгородная, сильно бледнея.
– Тахикардия.
– Я вошёл, – наконец произносит Володарский и забирает у Марьяны кислородный мешок. Ординатор тут же отходит в сторону и наклоняется, словно её вот-вот стошнит. Упирается руками в колени и так стоит, тяжело дыша.
– Заряд 200, – беру дефибриллятор.
– Гипервентиляция, – сообщает Борис. – Стойте! Кровь на травмы, рентген торса и таза.
– Марьяна, иди на улицу, – выпроваживаю ординатора. Потом смотрю на Володарского. – Томограмма лица?
– Хорошая мысль, – улыбается он. – А лучше всей головы.
Состояние пациента мы смогли стабилизировать. Мужчина не умер от шока, испытанного им сразу после получения страшной раны. Он работал с бензопилой в саду. Забрался на дерево, ветка надломилась, и цепь врезалась ему в левую сторону лица, пройдя под щекой от скулы почти до височной области. Там месиво, и хирургам придётся очень постараться, чтобы вернуть пострадавшему человеческий облик.
Выхожу из палаты, а потом иду во двор. Марьяна стоит там, опершись одной рукой на берёзу, и глубоко дышит, глядя себе под ноги. Вижу, как девушке тяжело. Увидеть такие повреждения даже в нашем отделении – большая редкость, а уж работать с ними…
– Непривычно? – участливо спрашиваю ординатора.
– Да… да… – прерывисто отвечает она. – Простите. Я думала, меня стошнит. Извините.
– Голову не поднимай, – советую ей.
– Нет-нет, я в порядке. Просто не ожидала…
– Передохни.
– Иногда я думаю, что не справляюсь, – печально признаётся Марьяна.
– Есть два вида врачей. Первые подавляют чувства, вторые проявляют их, – говорю ей, вспоминая слова своего учителя, Осипа Марковича Швыдкого. Он сказал мне их на этом самом месте несколько лет назад, когда я вот так же стояла тут, среди деревьев парка, и пыталась привести себя в чувство после того, как мы спасали женщину, пострадавшую в ДТП. Она была роженицей, но удар был такой силы, что выбросил плод из матки. Малыш погиб, и молодую мамочку нам спасти тоже не удалось. Я в слезах, с жуткой тошнотой выскочила сюда и думала, что хочу бросить медицину раз и навсегда.
В тот жуткий момент подошёл Осип Маркович и начал говорить. Поначалу я не особенно вслушивалась, но потом, под воздействием его слов, мне стало намного легче. Смогла вернуться к работе, и теперь стою и говорю то же самое Марьяне.
– Если ты из вторых, тебя будет тошнить, – поясняю ей. – Иначе никак. К нам приходят люди, им плохо. У них идёт кровь. Иногда они умирают. Мы им необходимы. Наша помощь важнее наших чувств, Марьяна. Знаешь, я здесь почти десять лет. Но и меня тошнит. Постой ещё.
Возвращаюсь в отделение, в регистратуре подходит Борис и сообщает, что пострадавшего забрали хирурги. Сонная и ярёмная целы, – мужчина успел каким-то чудом отвернуться немного, когда пила летела ему в голову.
– Как Марьяна? – Володарский кивает в сторону выхода.
– Нормально, – отвечаю ему, не желая вдаваться в подробности.
Новый вызов, и на этот раз бригада «Скорой» ввозит на каталке сразу двоих. Сидят рядом, но обращены в разные стороны. Ступни перебинтованы.
– Лечите их отдельно, – говорит коллега из «неотложки». – Ожоги подошв ног. Ходили по углям.
– Йоги? – обращаюсь сразу к обоим – это мужчина и женщина лет 40.
– Юристы, – дуэтом отвечают они.
– А угли зачем? Ничего не понимаю.
– Это сплачивает, – с недовольным лицом произносит мужчина. – Мы работаем в одной компании…
– Не болели бы ноги, дала бы тебе пинка! – прерывает его женщина.
– Она меня толкнула! – жалуется её коллега.
– У меня ноги горели! – возмущается дама.
Стою рядом, принюхиваюсь. Потом тревожно посматриваю по сторонам.
– Пахнет дымом?
– Конечно! – бурчит женщина. – Мы же поджарились!
– Нет-нет, здесь что-то не так… Ой! – вижу, что дым идёт от пострадавшего, точнее от его пятой точки. – Уголь попал под штанину.
– Боже! Я горю! – начинает истерить юрист, подпрыгивая на койке. Он бы с радостью спрыгнул и побежал, да ноги перебинтованы. Но жар становится настолько нестерпимым, что коллеги, подёргавшись, всё-таки решаются убежать. Со стонами отбегают от каталки, и та вскоре вспыхивает. Все разбегаются кто куда, я же снимаю халат, пытаюсь сбить пламя. Не получается, но выручает Володарский – быстро сорвав огнетушитель со стены неподалёку, направляет поток углекислого газа на источник огня.
Пожар потушен, даже сигнализация сработать не успевает. Бригада, которая меня бросила, тут же кидается к пациентам, усаживает на другие койки и быстренько увозит в смотровые. Я теперь за ними не пойду – халат безнадёжно испорчен, прожжён в нескольких местах. Его только выбрасывать. Иду переодеваться, попутно благодаря Володарского за помощь.
В кабинете переодеваюсь, а когда иду в регистратуру, подходит некий гражданин бомжеватого вида и говорит:
– Разрешите представиться, Ираклий Аристархович Пшеничный, к вашим услугам.
Поднимаю брови, оглядывая его. Он выглядит, как профессор, который ночевал на помойке несколько дней подряд: пальто, костюм-тройка, рубашка и галстук, фетровая шляпа в руках – все жутко мятое и грязное. Да и сам гражданин пахнет неприятно, зарос щетиной и лохмат.
– Простите за назойливость, сударыня. Я близкий друг Дормедонта Ферапонтовича Феоктистова, который о вас много рассказывал. Мне с прискорбием сообщили, что он отбыл в мир иной. Покорнейше прошу меня простить, но у меня имеется к вам, любезная Эллина Родионовна, две просьбы. Первая – отдать мне его тележку, а вторая… я даже не осмеливаюсь это произнести… Можно мне тут переночевать? Я сильно замёрз, поскольку на моё скромное жилище случайно наехал бульдозер.
– Очень приятно познакомиться, – чуть улыбаюсь бродяге. – Насчёт тележки – можете её забрать на парковке, она там так и осталась. А вот насчёт второго – увы. Здесь клиника, а не гостиница.
– Простите, Эллина Родионовна, но как же мне быть? У меня зуб на зуб не попадает, а на помойке теперь стало ужасно неуютно.
– Ираклий Аристархович, повторяю: здесь клиника, а не ночлежный дом.
– Доктор, а как же ваша клятва Гиппопотама? Будьте добрее, нежнее…
– Вы, случайно, не простыли?
Поняв намёк, Пшеничный шмыгает носом.
– Кажется, да.
– Отлично! Сегодня вами будет заниматься доктор Лебедев, – говорю это, когда Валерий оказывается рядом.
– Это почему? – пытается он сопротивляться.
– Потому что я так сказала. Осмотрите пациента, выработайте план лечения, на утверждение принесёте мне.
– Хорошо, – со вздохом отвечает Лебедев.
Иду проведать, как там юристы. Рядом Сауле наполняет шприц и спрашивает:
– Кого уколоть первым?
– Меня, – требует женщина, – чтобы отвязаться от него.
Пока ожоги обрабатывает пришедшая в себя Марьяна, сообщаю пострадавшим, что завтра им придётся вернуться на перевязку.
– Лучше отрежьте мне ноги, – хмуро говорит мужчина.
– Приходите по-одному, – советую им.
– Принимать душ? – интересуется дама.
– Тоже можно по-одному, – шучу в ответ. – Но лучше не стоит. Грязная вода может вызвать заражение. Ноги не мочите.
– Миритесь скорее, – к нам подходит наш Добрыня – санитар Миша, здоровяк и добряк. – Везут большую аварию.
Едва успеваю всё закончить, как начинается наш привычный регламентированный хаос. Первая пострадавшая – Людмила, женщина 50-ти лет, была за рулём. Гортань открыта, пульс 98, давление 110 на 80. Тупая травма грудной области, возможно гематома.
– Она везла стариков, – сообщает фельдшер.
– Сколько?
– Не знаю.
Иду к следующему. Виталий Михайлов, 21 год, – собственно, он и есть виновник ДТП, поскольку влетел в автобус. Не был пристёгнут, грудью сломал руль.
– Мы его интубировали. 120 на 70, пульс 96, – слушаю быстрый доклад.
Дальше на кресле везут старика. Голова окровавлена, рука на подвязи, но он не обращает на это внимания и сразу спрашивает:
– Как Люся, наш водитель?
– Фёдор Тимурович, 73 года, перелом предплечья, – сообщает коллега из «Скорой».
– Боли в животе и груди есть?
– Нет, – мотает старик головой.
Ещё пациентка. Очень пожилая, перевязана голова, на лице порезы. Неврология в порядке. Зовут Купава Ивановна.
– Возраст?
– 79 годов мне, доченька, – слабо произносит старушка.
Вскоре всё отделение оказывается заполнено до отказа.
– Надеюсь, все целы, – шепчет во время осмотра водитель автобуса. – Они такие старые…
– Как состояние?
– Средней тяжести. Гематотимпанума нет, – отвечает Марьяна Завгородная.
– Напомни? – спрашиваю её в обучающих целях.
– Скопление крови в барабанной полости среднего уха. Это состояние может возникнуть после травмы или хирургического вмешательства на ухе, – быстро отвечает ординатор, заслуживая мою одобрительную улыбку.
– Операция нужна?
– Пока нет.
«Девочка молодец, быстро пришла в себя и смогла вернуться к работе», – думаю о ней.
Иду посмотреть, как там Купава Ивановна. Человека с таким именем мне встречать не доводилось.
– У неё гипотензия? – спрашиваю Елену Севастьянову.
– Простите, она отключилась, когда я брала кровь. А вот у её соседа что-то с давлением, – показывает на соседнюю койку.
– Это мы ехалі спакойна, а потым як бабахне! Я так моцна стукнулася! – начинает говорить старушка, и мне становится понятно, откуда у неё такое имя – она из Белоруссии.
– Для иностранцев надо было выделить другой автобус, – ворчит Фёдор Тимурович с переломом.
– Это хто іншаземец? Я іншаземец?! Ды ты чаго такое кажаш?! – начинает закипать пожилая пациентка. Это з якіх гэта часоў беларусы ў Расіі замежнікамі сталі?
– Вот-вот, и так всю дорогу, – жалуется на белорусскую бабушку Фёдор Тимурович. – Она так болтала, что мешала Люсе. И та дёргалась всю дорогу.
– Дёргалась? – хмурюсь, уточняя.
– Ну да.
– Простите, – и срочно бегу в смотровую, где лежит водитель автобуса. – У неё был припадок!
– После аварии? – уточняет Марьяна.
– До!
– Да, вы правы, – замечает стоящий рядом Борис Володарский, глядя на кардиомонитор. – Состоянии и впрямь, как после припадка.
– Кровь на анализ, – делаю назначение. – Спазмов нет.
– Эллина Родионовна, там двум детям плохо! – заглядывает администратор.
Приходится оставить Людмилу и поспешить в вестибюль. Пока иду, телефон вибрирует. Достаю его и читаю сообщение от Никиты: «Несмотря ни на что, ты – самая прекрасная женщина на свете».