- Наконец-то, наконец-то ты в себя пришел! Дай, Боже, тебе сил! Родненький… сердце уж все изорвалось у меня!
Мечислав с трудом разомкнул глаза и увидал перед собой лицо Найды. Она плакала, глядя на него, и утирала бегущие по щекам слезы. Встрепанные косы ее падали на плечи, свет лучины озарял лицо тихим желтым светом.
- Я… - попытался было проговорить дружинный, но вместо голоса из груди его вырвался хрип.
- Молчи, молчи лучше покамест! – приказала Найда. – День и ночь ты в беспамятстве пролежал! Малуша долго у нас пробыла… Но теперь уж все позади… мы все раны залечим! Я больше не отойду от тебя…
Невзирая на девичьи протесты, Мечислав собрал все свои силы и проговорил отрывисто:
- Что… что со мной… я разве… не мертвый… Радим ведь… убил меня… моим мечом… я… отца видал… он меня… с собой звал… отец же… помер… я, стало быть… тоже помереть должен…
Неожиданно грудь Мечислава выгнулась, он закашлялся и в горле его что-то заклокотало. Найда снова заплакала:
- Тише, тише! Нельзя тебе говорить… молчи лучше… сил нужно набираться!
- Сил… не помираю я, разве…
- Живой, живой ты! – с жаром убеждала Найда. – Ведагор тебя спас! Он не дал тебе погибнуть… заговор какой-то прочитал, потому выжил ты! Ох, бедный мой… душа рвется… ежели бы что с тобой случилось, не жить мне на этом свете! Я не вынесла бы такого горя!
И она разрыдалась еще пуще, упав головой на постель Мечислава. Тот усилием воли заставил свою руку пошевелиться и коснулся ладонью волос Найды.
- Не говори… глупости… - проговорил он непослушным языком, - тебе жить надобно… что бы ни приключилось…
- Без тебя – это не жизнь! – всхлипывала Найда. – И не хочется мне даже помышлять о таком!
- Не надо, - Мечислав попытался улыбнуться, но вышло плохо. – О хорошем нынче мыслить надобно…
Внезапно он поморщился, меж бровей его снова обозначилась знакомая складка. С трудом сглотнув, дружинный облизал пересохшие губы:
- Где Радим? Что с ним?
Найда спохватилась, метнулась к столу, поднесла Мечиславу напиться травяного отвара. Она любовно приподняла его голову и осторожно поднесла плошку к губам. За каждым сделанным им глотком Найда наблюдала, на отрываясь.
Напившись, дружинный обессиленно уронил голову на постель. Дыхание его выровнялось, хрипы в груди стихли. Найда с радостью приметила, что Мечиславу полегчало. Однако, в глазах его читалось неприкрытое беспокойство. Он повторил, с усилием выдавливая из себя слова:
- Так где… Радим? Что с ним… расскажи…
- Мертвый он, - жестко отозвалась Найда, и взгляд ее потемнел. - В битве с чародеем пал! Отец сказывал, что жестокая битва у них была.
- Неужто… все позади…
- Забыть это все хочу, как страшный сон… да вот смогу ли? Нам Радим столько горя принес, что жалости нет в моем сердце. Грех так думать, мне ведомо, но иначе никак...
Найда опустила голову.
- Значится… нет его больше…
- Нет. А вот мать Радима, Любаву, мне жалко очень, не скрою! Несчастная… она же двоих сыновей схоронила, да мужа впридачу! Врагу такого не пожелаешь…
- Его… схоронили уж?
- Как же? Еще время не подошло. Завтра поутру, на третий день схоронят.
В горницу с шумом вошла Матрена с полными ведерками воды. Завидев, что Мечислав очнулся, она воскликнула:
- Ох ты, Господи! Никак наш сердешный-то в себя пришел?
- Пришел! – отвечала Найда. – Я уж отваром его напоила. Но слаб он больно.
- Ох! Хвала Небесам! – Матрена перекрестилась и подошла ближе. – Дай Бог, сынок, все и наладится! Мы тебя на ноги поставим, не горюй! Чай, не впервой нам, тебя подымать-то! Ох… кликну-ка деда Сидора… дед Сидор! Слыхал? Молодец наш очнулся!
Из дальней горницы послышался слабый голос старика:
- С…с…сла-ва Бо-гу! Чу…чу…чуд-ны де..де-ла Тво…Твои… Г…Господи!
Найда со слезами радости на глазах сказала Мечиславу:
- А у нас вот что еще случилось-то! Господь милостив: деду Сидору полегчало!
- Добрая весть… - прохрипел дружинный, - воистину…
- Вчера, как в избу тебя принесли, всего окровавленного, мы страху-то натерпелись! Отец рассказал, что было у вас там, возле ворот… дед Сидор все слыхал, родимый, плакал лежал… вдруг как прихватило его, он слово-то и вымолвил! «Господи, спаси!» проговорил – с трудом, но проговорил! Нынче, родимый, потихонечку, по словечку выдает. Это дед Сидор, видать, от тревоги большой, от потрясения дар речи обрел! Слава Господу!
Найда самозабвенно осенила себя крестным знамением и, закрыв глаза, прошептала молитву.
- Ты молчи, не утруждай себя, сил набирайся! – гладила она по голове Мечислава, точно ребенка. – Скоро отец с Любимом воротятся – то-то обрадуются! Я только с делами сбегаю управиться, и снова подле тебя буду! Лежи, родненький, силы береги! Я молочка надою, и вернусь!
С этими словами Найда запечатлела на его губах быстрый, но нежный поцелуй, и метнулась на двор.
Мечислав снова закрыл глаза, и, едва впал в забытье, как его разбудил голос Малуши:
- Очнись, Мечислав, очнись!
Дружинный нехотя разлепил веки и увидал перед собой травницу. Она приложила ладонь к его лбу и сказала:
- Жар спал! Дай Бог, на поправку пойдешь! Все дурное позади… сказывай, родимый, где болит более всего, и мы раны осмотрим.
- Мне… - голос Мечислава никак не хотел прорезаться, и он беззвучно шевелил губами.
Малуша поднесла ему напиться, что-то приговаривая себе под нос. Опустошив плошку отвара до дна, дружинный почуял, как приятное тепло растеклось по всем его внутренностям.
- Ну как, теперь полегче? – участливо спросила травница.
Мечислав глянул на Малушу еще раз и невольно отметил, что она как будто осунулась и постарела. Ведь прошел всего день, недоумевал он про себя. Но и для него, и для нее этот день, похоже, тянулся вечность. Непослушным языком дружинный проговорил:
- Ма… Малуша… расскажи все, как было… после того, как… он убил меня… ты была там…
Травница улыбнулась, но это была вымученная улыбка, призванная сдержать набежавшие на глаза слезы.
- Была… все видала я, Мечислав… тебе не надобно нынче о дурном думать… набирайся сил…
- Нет… сказывай… прошу… я должен знать… как все случилось… и что с Ведагором…
- Ведагора больше нет, - отвечала Малуша.
Крупные слезинки, подобно дождевым каплям, сорвались с ее глаз на колени. Она глубоко вздохнула, стараясь сдержаться и не расплакаться, отвела от лица выбившиеся пряди седых волос. Затем потихоньку начала разбирать принесенные снадобья и повела свой рассказ:
- Тяжко мне о том вспоминать, Мечислав… думалось, вчерашний день никогда не кончится… но ты должен знать, как все было. Когда Радим нежданно вскочил на ноги и пронзил тебя мечом, сердце у меня оборвалось. Да не у меня одной. Горазд взвыл, Любим – тот и вовсе рыдал, будто девица… да и как иначе? Страшные то мгновения были… черные мгновения отчаяния… все, кто видал, как Радим тебя убивает, испытали ужас. А после… после схватка между Радимом и Ведагором случилась… Ты не ведал от том, что настоящее имя чародея – Велимир? Так нарекли его при появлении на свет… он позволял меня называть его этим именем – тогда, давно… когда встречались мы с ним на лесной поляне, много лет назад… но для людей он был Ведагором. И мне тоже надлежало называть его так…
Малуша замолчала, сглотнув комок, подступающий к горлу. На мгновение руки ее, сжимающие пучок сухой травы, застыли на коленях. Затем она снова торопливо смахнула слезу и продолжила:
- Так вот, ежели припоминаешь, Радим не прошел испытания огнем. Это значило, что недостало ему сил душевных побороть пламя искушений, соблазнов. А ведь настоящим лесным ведуном может стать лишь тот, кто имеет в себе силу не поддаться искушению власти, не идти на поводу у своих темных желаний. Сердце ведуна должно быть твердым, как камень, но подчиняться разуму. Ведь превыше всего - служба делу чародейскому, а уж после - собственные прихоти. Но Радим оказался не готов смириться с этим. Он поднял руку на Ведагора, хотел уничтожить его, спалив огнем… Ведагор выстоял, и ненависть Радима его же и погубила…
- Его погубил… огонь? – прохрипел Мечислав.
- Не простой огонь, а чародейское пламя. Радим сгорел, но следов такое пламя на теле не оставляет.
- Страшно… вот так, сгореть… - с трудом проговорил дружинный. – Я сам воин… всю жизнь… с оружием в руках… но огонь… страшен и мне… лютая смерть…
- Лютая, - согласилась Малуша, и глаза ее, наполнившиеся слезами, заблестели.
- А что Ведагор…
Травница, казалось, собиралась с духом, чтобы продолжить свой рассказ. Помолчав, она заглушила в себе прорывающуюся боль и произнесла:
- А Ведагора заколол вилами Прошка… появился он, откуда ни возьмись, во всей этой суматохе, и – прямиком на него… отомстить ему вздумал за отца да брата…
Мечислав не изменился в лице, но поперечная складка на его лбу снова стала заметна. Это означало, что горькие мысли им завладели – горькие или тяжелые.
- Как… как так… - прохрипел он, - что Прошка-то… что сотворил… а как он сам… теперь…
- А его тоже больше нет, - ответила Малуша, и голос ее дрогнул. – Сгорели они оба в избе Завида. Прошка Ведагора огню предал и сам вместе с ним почил…
Мечислав молчал, но дышал тяжело и часто. Глянув на Малушу, он все понял. Он осознал, как тяжело было ей пересказывать вчерашние события, которые касались не чужого ей человека. Казалось, травница едва сдерживает рыдания, разрывающие ей грудь.
- Прости, Малуша… - еле слышно проговорил он, - прости… не ведал я, что жизнь Ведагора… оборвалась так жестоко…
По щекам травницы покатились слезы:
- Он пребывал на пороге смерти… иначе и быть не могло… но мне хотелось… я бы предпочла, чтобы он ушел иначе… тихо, на моих руках… я представляла, что будет так… что я сама закрою ему глаза в последний раз… но Прошка лишил меня этого… огонь поглотил их…
Мечислав с трудом произнес:
- Понимаю… но мы не в силах… выбирать… как покинем этот мир… Ведагор чуял, что уходит… это было предопределено…
- Верно, - кивнула Малуша, - все в руках Божьих…
На какое-то время они замолчали, покуда травница занималась обработкой ран и растирала травы. Затем она сказала:
- Мне покоя не дает день минувший… не только потому, что для Ведагора он стал последним… но потому, что он не поспел сказать мне чего-то важного… он хотел… но не поспел – Прошка вторгся меж нами… все случилось так быстро… я не верила, что Прошка осмелится на такое…
- Что… он хотел сказать… как ты мыслишь? – вопросил Мечислав.
Малуша облепила рану дружинного толчеными травами, сверху прикрыла чистым сукном, осторожно разгладила руками. Закрыв глаза, прочитала какой-то заговор над Мечиславом, затем дала ему напиться отвара. Покуда он пил, Малуша отвечала:
- Не ведаю даже, родимый… чего только я не предполагала – все думы в уме перебрала, а уразуметь так и не смогла…
- Покаяться в чем-то желал… быть может…
- Один Бог о том ведает…
- Не вини себя, Малуша… ты была с ним рядом… в его последний день… ты… облегчила его муки…
Травница не ответила, только накрыла своей ладонью руку Мечислава.
- Как же… их нынче с Прошкой… тоже схоронят? – с усилием проговорил он.
- Сгорела изба Завида дотла, ни полешка живого не осталось. Крыша обрушилась и погребла под собой их обоих… мужики наши говорят, некого хоронить-то… пепелище думают разобрать, да в ином месте избу ставить… на костях-то людям жилище негоже возводить…
Малуша говорила это отстраненно, будто бы сама не наведывалась на то страшное место. Меж тем, она была там. Уже к вечеру, когда дым от большого пожарища заметно рассеялся, она отправилась на площадь возле ворот, собравшись с духом.
Деревенские мужики вовсю орудовали на пепелище. Малуша поспела как раз к тому времени, когда из-под сгоревших обломков извлекли почерневшие останки Ведагора с Прошкой. Правильнее было бы назвать это даже не останками, а угольками. Ни следов плоти, ни одежды не было заметно на них. Только кости – обугленные, будто головешки из печи, напоминали об их человеческом происхождении. Когда эти останки попытались вынести с места пожарища, они рассыпались в прах. Поднявшийся ветер тут же разметал золу по всему пепелищу, и собрать ее не смог никто. Тогда и порешили расчистить это гиблое место до голой земли, и на нем ничего более не строить…
Возвращаясь с места пожарища на одеревеневших ногах, Малуша краем глаза увидала Авдотью, мать Прошки, стенающую по сыну. Рядом с ней была и Голуба, единственная дочь. Малуша сознавала всю глубину боли, которую испытывала тогда бедная баба, потерявшая своих кормильцев. «Лютую смерть выбрал себе Прошка, - думала про себя травница, - ой, лютую… а ведь он волен был выбирать! Он мог остаться в живых, коли бы не возникшая в нем тяга к отмщению…»
В иное время Малуша подошла бы к Авдотье и утешила. В иное время она не осталась бы равнодушной к чужой беде. Но ее собственное сердце тогда рвалось на части… и скорбь ее была так велика, что казалось, тот злосчастный день будет тянуться вечность…
Назад или Читать далее (Глава 73. Темная страсть)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть
