**Лика
Лика и сама не заметила, как получилось так, что они с Владом стали встречаться. Сначала она позволила ему звонить себе, потом подвозить с работы. Дальше – больше. Его внимание и привязанность были приятны и действовали, как обезболивающее.
Её совсем не смущало, что он женат. Ведь она не собиралась уводить его из семьи, не видела его в своём будущем, наивно полагая, что их отношения – это просто так. Не понимала она и своего нового положения.
Однажды, когда поделилась с подругой подробностями очередной встречи с Владом (так уж женщины устроены, и горестями, и радостями им непременно нужно делиться, иначе зашкаливающие эмоции сведут их с ума), подруга сказала:
– Он, наверное, на седьмом небе от того, что у него такая молоденькая, красивая любовница.
«Любовница! – резануло Лику. – Я что – любовница?»
Это мерзкое слово стало преследовать её повсюду, точно кто-то специально подсовывал ей душераздирающие истории и оскорбительные посты обманутых жён. Из телевизора, интернета, из случайно услышанных разговоров на неё сыпались слова, заставлявшие снова и снова испытывать стыд и отвращение к себе.
«Любовница – это игрушка, которая рано или поздно надоест».
«Любовница – это воровка. Брать чужое – низость».
«Любовница – это туалет, куда ходят справлять нужду».
Она чувствовала себя так, будто у неё на лбу при встрече с каким-либо человеком проступало клеймо «Я любовница», и все люди: клиенты, продавцы в магазинах и даже случайные прохожие на улице – смотрят на неё с брезгливостью.
– Я не могу больше, – сказала она Владу. – Мы должны расстаться.
Он, ссутулившись, сидел на кровати и смотрел перед собой невидящим взглядом. Она стояла у окна, и можно было подумать, что вся её убедительная и на несколько раз отрепетированная речь предназначена не ему, а кому-то там, за окном.
Они находились в маленьком гостиничном номере.
– Понимаю, – сказал наконец Влад, голос его прозвучал неестественно глухо. – Я не могу предложить тебе других отношений. Мог бы, конечно, наврать, что уйду от жены, но не стану этого делать, потому что хочу быть честным с тобой. Мне жаль, что всё так… – он запнулся и добавил совсем тихо: – Я не знаю, как буду без тебя.
Она по-прежнему стояла к нему спиной, не могла заставить себя повернуться. Так было легче.
– Ты появилась, и мою жизнь словно солнцем осветило… – продолжал он, с усилием выталкивая из себя слова. – Я почувствовал, что живу. Что дышу… Ты воскресила меня! У меня чувства, понимаешь? Я полюбил тебя всем сердцем! – Последние слова получились скомканными, такие обычно получаются на улице в мороз, скатываются неловко с замёрзших, непослушных губ. – Ты мне веришь?
Лика верила. Но молчала.
Это «полюбил» обдало её с головы до ног пронзительной болью. Не её болью – его. Она не могла объяснить, почему так происходит, но откуда-то знала, что чувствует его боль.
Порядок, что навела внутри себя, готовясь к сегодняшнему разговору, рухнул.
Она слишком хорошо знала, как это, когда тебя отвергает тот, кого ты любишь. Как нестерпимо изо дня в день гореть в этом всепожирающем чувстве. Гореть зря, впустую.
Имела ли она право сейчас оттолкнуть его?
И хватит ли у неё теперь на это духу?
Противоречия разрывали её на части. С одной стороны – презрение к самой себе, с другой – сострадание к Владу. Прекратив отношения, она избавится от своего клейма и сможет честно смотреть людям в глаза. Но сможет ли спокойно жить, зная, что собственноручно обрекла человека на страдания, лишила солнца, лишила воздуха? Это как «мы в ответе за тех, кого приручили».
Где же оно, где единственно правильное решение?
– Ну скажи хоть что-нибудь, – не выдержал Влад, порывисто поднялся и развернул Лику к себе.
– Я не знаю, что сказать, – простонала она, прячась от его глаз у него же на груди.
Он обнял её, будто мудрый родитель своё неразумное дитя и попросил, поцеловав в пшеничные волосы:
– Если ты всё же решишь бросить меня, давай это будет не сегодня.
