(перевод с французского)
К графу Пётру Христиановичу Витгенштейн, 31 августа 1812 года
Граф, я была очень тронута тем, что, среди важных трудов, которые наполняют всё ваше время, вы захотели сами сообщить мне о них. Рассказ о непрерывном ряде ваших побед и о мудрых мерах способствовавших этим победам, доставил мне живейший интерес, и нечего говорить о том, с каким чувством удовлетворения слышу, что вас по справедливости называют Спасителем Петербурга и соседних губерний, которые вы предохранили вашей осторожностью, вашим мужеством и доблестью храброго войска, которым вы командуете.
Нас уверяют, что вскоре корпус, находящейся под вашей командой, будет подкреплён и вы можете возобновить активные действия. Да поможет вам Небо во всех ваших предприятиях и да охраняет оно вас постоянно, дабы сыновья ваши когда-нибудь узнали от вас, как служат своему Государю и своей родине.
Более чем когда либо благословляю ту минуту, в которую вы согласились, чтобы я приняла участие в образовании всех шестерых. Примите, граф, уверение в молитвах, которые ежедневно возношу за вас, и отличном моем к вам расположении. К вам благосклонная Елизавета.
К графине Антуанетте Станиславовне Витгенштейн, Петербург, 16 марта 1820 г. (на смерть сына Станислава, поручика Кавалергардского полка)
Дорогая графиня!
Очень счастлива была узнать, что ваше трудное путешествие окончено и что вы и все ваши приехали в Тульчин здоровыми; тронута вашим письмом больше, чем умею это выразить вам. Когда я его читала, мне казалось, что я слышу вас. Не бойтесь, чтобы когда-либо мне подумалось, что вы поступаете безрассудно, когда говорите мне о причине своей скорби. Я так хорошо понимаю её во всех её подробностях, что всё, что видела и слышала от вас по этому поводу, кажется мне только совершенно естественным.
Предайтесь утешительной мысли, что тот, о ком вы будете скорбеть всю свою жизнь, любит вас еще там, где он находится и думает о вас; но пусть эта мысль скорей смягчит ваше горе, так как для него может быть только мукою чувствовать, что вы столько за него страдаете.
Если бы служба или другие обстоятельства разлучили вас с ним на несколько лет на этом свете, ваша разлука не показалась бы вам столь жестокой, а между тем вы имели бы основание терзаться мыслью, что с ним могло бы случиться несчастье, или что он может страдать так или иначе, но вас питала бы надежда увидеть его снова. Эту надежду вы имеете, конечно, гораздо больше теперь, и навеки, и вы можете себе сказать, что он существует и что ему хорошо там, где он находится.
Недавно я прочла очень удовлетворительную статью насчет убежденности, какую вера позволяет нам иметь в том, что после смерти мы соединимся с теми, кого любим. Я, прежде всего, подумала о вас и, не имея возможности послать вам книгу, поручила кому-то переписать эту статью, но так как я не предвидела, что буду иметь случай писать к вам раньше 1-го апреля, копия эта не была окончена к сегодняшнему дню.
Вы получите ее одновременно с портретом Станислава; художник принес мне его накануне того дня, как я получила ваше письмо. Как и вы, я нахожу, что он далеко не безукоризнен, но вполне дает то, чего можно требовать. Нахожу также, что лицо недостаточно продолговато, цвет лица, пожалуй, слишком яркий; но это со временем пройдет.
Что касается выражения, какой портрет может когда-либо всецело передать нам выражение лица тех, кого мы любим? Когда доходишь до этого опытом настолько, что это становится действительно мучительно, перестаешь любить портреты, потому что всегда находишь в них плохую копию с того, что мы носим в глубине нашего сердца.
Скажите от меня графу всё, что найдете самого сердечного: вы никогда не скажете достаточно. Тысячу нежностей вашим детям, старшим особенно. Что касается младших, я не думаю даже, что они меня помнят. От времени до времени присылайте мне известия обо всех вас: мне необходимо знать о том, что вас касается. Говорите мне о своих воспоминаниях, о том, что будете делать в деревне для устройства грота Станиславу, как вы предполагали. Я так часто мысленно с вами и хорошо знаю, что когда вместе плачешь, это еще больше привязывает людей друг к другу.
Прощайте, дорогая графиня, берегите свое здоровье, и да пошлеть вам Господь силы! Он один может это; к Нему одному вы должны прибегать. Да не покидает вас эта мысль; мне хотелось сказать вам это при расставании, но я была слишком растрогана. Прощайте от всего моего сердца. Елизавета.
Царское Село, 29-го мая 1821 г.
Дорогая графиня!
То, что вы сообщаете мне о возможности подходящего для вашей дочери (здесь Эмилия Петровна Витгенштейн) выхода замуж, уверяю вас, доставляете мне истинную радость, потому что сведения, которые я получила с разных стороне о князе Трубецком (Петр Иванович) и об его семье очень благоприятны для него. Мнения согласуются в том, что мать молодого князя женщина с большими достоинствами (здесь Наталья Сергеевна Трубецкая, урожд. Мещерская) и что дети ее превосходные молодые люди.
Они в родстве с графиней Строгановой (Софья Владимировна), и оба брата, начиная службу в полку корпуса гренадеров, были поручены матерью графине Строгановой, которая вследствие этого имела даже некоторый надзор над ними.
Она говорит, что всё, что она видела от этих двух молодых людей, доказывало хорошие нравственные правила и заботливое воспитание. Еще две особы, свидетельство которых достойно уважения, Апраксина (Екатерина Владимировна), сестра графини Строгановой и их невестка княгиня Голицына, очень хорошо знают княгиню Трубецкую и ее детей и весьма хвалят все семейство.
Что касается до меня, если я и видела её в Москве, то это могло ограничиться одним лишь представлением, потому что я не помню, чтобы познакомилась с нею. Странно, что мне не говорили об отце; но, конечно, если бы было что сказать невыгодное на его счет, не упустили бы случая это заметить.
Государь (Александр Павлович) знает и молодого человека, и его семью и тоже говорит о них хорошо. Поверьте, дорогая графия, что я не сделала на этот счет нескромностей; кажется, генерал Киселев или кто-то другой сообщил Государю о намерениях князя Трубецкого; потому что он приехал сюда, зная уже об этом, что и облегчило мне справки, которые я хотела получить от него.
Так как Эмилия кажется, склонна в пользу этого брака и не обольщена красивой наружностью, нужно надеяться, что, при благословении её дорогих родителей, она может быть счастлива. Нетерпеливо жду, что скажет мне следующее письмо ваше по этому поводу.
Для меня будет большим успокоением знать, что Эмилия хорошо выдана замуж, и я вполне разделяю все причины, заставляющие вас склониться к принятию предложения, которое вам собираются сделать; но я также понимаю сколько волнений вы переживете, прежде чем, согласиться и сколько у вас их будет ещё до того времени, как бракосочетание будет совершено.
Мне нет надобности обещать вам, дорогая моя графиня, что в отношении Императрицы-матери (Мария Фёдоровна) буду хранить молчание, о котором вы меня просите и которое необходимо, дабы вас не поставить в неловкое положение.
Хоть я вас не поблагодарила за ваши два последние письма, но не была от этого менее чувствительна во всему, что вы мне говорите и к радости, какую вы мне выказываете по поводу счастливого исхода бесконечных трудов, которые Государь принял на себя, дабы восстановить порядок на юге Европы.
Наконец-то, 24-го, он благополучно вернулся сюда. Он перенес большое утомление, много трудов и кратковременные неудобства, которые, слава Богу, надеюсь, будут иметь только хорошие последствия в будущем для его здоровья. Хороший прием, оказанный им вашему сыну в Лайбахе, в чем я заранее была уверена, доставил мне, тем не менее, большое удовольствие. Надеюсь, что Людвиг (здесь Лев Петрович Витгенштейн) вернулся к вам совершенно здоровым.
И зачем после стольких приятных предметов, которыми я могла наполнить свое письмо, мне приходится говорить о причине справедливого огорчения? О вашем племяннике (?) очень сильно сожалели, не только знавшие его близко, но и все, умеющие оценить надежды, подаваемые молодым человеком его лет на службе своей родине. Аналогия со Станиславом, вместе с другими причинами, пробудила снова ваши печали и смешала их в вашем сердце.
Мне представляется, что он соединился с вашим сыном, и что оба окружают вас и они стали вашими ангелами-хранителями. Говорите мне, пожалуйста, о памятнике Станиславу и скажите, остановились ли вы на какой-либо надписи или какие, из которых вы выбираете.
А теперь шлю дружеские приветы вашему мужу, а затем детям. Надеюсь, что граф чувствовал себя хорошо от паровых ванн, но боюсь, как бы он, не щадя себя ими, не повредил действие тех лекарств, которые его заставляют принимать.
Прощайте, дорогая моему сердцу графиня. Елизавета.
Каменный Остров, 30-е сентября 1821 г.
Дорогая графиня!
Сегодня пишу вам с двойным удовольствием, потому что ваш сын будет подателем моего письма, и я воображаю, как вы будете рады увидать его; я счастлива за вас, и за него, что он уезжает отсюда (здесь Лев (Людвиг) Петрович Витгенштейн).
Мне кажется, что главная квартира отца ему пригодна более чем столица, где он очень спустил привезенную им туда полноту (?). Препоручаю ему также ящик, в котором вы найдете кусок белого атласа для подвенечного платья.
Кроме того, я присовокупила всё, могущее служить к дополнению туалета в этот день до башмаков включительно. Не знаю, каковы ваши обычаи относительно прически у невесты. Так как здесь некоторые употребляют цветок померанца, а в Германии мирт, посылаю вам то и другое, но если у вас существует еще иной обычай, надеюсь, вы не обратите внимания на мою посылку и усмотрите в ней лишь желание украсить Эмилию, которое я себе позволила мысленно исполнить.
Что касается маленькой косынки из блонд, которая, в сущности, не подобает такой молоденькой особе, я прибавила её только потому, что вспомнила, как однажды на балу бедная Эмилия плакала (или чуть не плакала) оттого, что платье ее слишком низко спускалось с ее плеч.
Хотелось бы иметь возможность послать вам со всеми этими вещами горячие пожелания и благословения, но, надеюсь, Бог их услышит. Тысячу благодарностей, дорогая моя графиня, за ваше последнее письмо и за дружбу, которую вы мне выказываете. Вы доказываете мне её своим согласием на то, чтоб я исполнила ваше поручение касательно статуи для памятника Станиславу. Я надеюсь, что она может быть сделана и отправлена по санному пути.
Я только одного боюсь, что она не удастся вполне так хорошо, как я того желала. Я поручила Людвигу передать на словах отцу и всему его семейству уверения в дружбе, которые я так люблю вам повторять, и я нетерпелива узнать, что он прибыл благополучно.
Прощайте, дорогая моя графиня. Елизавета.
Петербург, 30-е ноября 1823 г. (на смерть своей сестры Амалии Баденской)
Кому же больше, как не вам, дорогая графиня, могу я говорить о том, чем полно мое сердце, вам, жизнь которой, к несчастью, переполнена печалью! Поэтому вы были одной из первых моих мыслей в первый минуты моей скорби. Я хотела вам написать, но ваше письмо меня предупредило, так что теперь могу говорить вам о чувствительной признательности за участие, в котором заранее была уверена от вас и графа.
Вы знаете, что испытываешь при потере нежно любимого существа. Сестра моя была для меня больше чем сестра: она была моим лучшим другом; никогда мне не приходила мысль, что переживу её, настолько здоровье её мне казалось крепким до жестокой болезни, отнявшей ее у нас, и я почти столько же страдала от необходимости поверить в возможность её, как и от самой утраты, положившей, по крайней мере, конец её тяжелым страданиям.
Я стараюсь в своем горе применить к себе всё то, о чем часто вам писала и для себя, как и для вас; самым утешительным нахожу уверенность в счастье, которое она испытывает и надежду, которую мне даёт милосердие Божье в том, что когда-либо я опять встречу её и я говорю себе: "еще немного терпения и я войду в эту вечность, где нет ни печали ни разлуки!".
Не умею достаточно возблагодарить Бога за то, что Он поддержал здоровье и силы моей матери (здесь Амалия Гессен-Дармштадтская), которая теряет третьего ребенка в зрелом возрасте и пятого из своих детей. Из-за неё я упрекаю себя за каждое слишком сильное движение скорби, заставляющее меня желать последовать за сестрой; я смотрю на это как неблагодарность Провидению, сохранившему столь для меня драгоценное благо, как жизнь моей матери.
Без сомнения, это вызывает во мне борьбу, которую вы поймете; но вся наша жизнь ни из чего другого не состоит. Не извиняюсь перед вами за то, что долго говорю о том, что испытываю. Мне кажется, наоборот, что я в долгу у вашей дружбы, которую вы мне доказали, поступив таким же образом в отношении ко мне. Верьте, что моя печаль не помешала мне с удовольствием принять ваших детей и с тем же чувством узнать, что здоровье графа хорошо перенесло утомление последовавшее за его злоключением; тысячу раз благодарю вас за письмо, которое вы мне написали по этому поводу.
Да будут мои молитвы услышаны и да минуют вас обоих отныне всякое горе и тревога. Прощайте, от всего моего сердца, дорогая моя графиня, и с чувствами, в которых мне нет больше надобности уверять вас. Елизавета.
