Глава 4.
1895-96 год
- Куда это он? — Лёнька бросил ручку пилы и по-взрослому, сквозь зубы, плюнул в сторону.
- Кто? — переспросил Прошка, оглядываясь. — А, Вольдемар! Я знаю, куда. За артелью плотницкой. Ты чего пилить бросил? Работы ещё непочатый край. Эвон сколь хлыстов навалили!
- Кудаааа? — удивился Лёнька, берясь за пилу. — За какой такой артелью?
- Плотников нанимают хозява. Дома для нас строить.
- Да ну! Какие дома! По договору наши мужики сами жильё строить будут.
- Не, в договоре такого не было, - помотал головой Прохор. — В том-то и дело. Когда по рукам били, говорили про то, чтобы делянку от леса очистить, поле вспахать, а весной засеять.
Прохор Татанкин был почти на год моложе тринадцатилетнего Лёньки, однако гораздо пронырливее и сообразительнее. Он быстро сдружился с детьми из поселения Шёнервальд, держался в курсе местных дел и даже запомнил несколько немецких фраз. Лёнька же — Алексей Крупенкин, сын Фёдоров, самый старший из Клашкиных братьев, в чужую жизнь совать нос стеснялся, лишний раз ничего ни у кого не расспрашивал. Разве что только у кого-то из своих, как теперь:
- Это тебе рассказал Пауль, сын Вольдемара?
- Не, Йохан Мюллер. Белобрысый такой…
- Которого ты Ванькой называешь?!
- Он самый.
- Почему Ванькой?
- Мне сказали, что Иоганн — то же самое, что Иван. Дядька Силантий сказал. Ну вот, я однажды взял и назвал Йохана Ваней, а он даже обрадовался. Я, говорит, всегда думал, что я немного русский. Ну вот, мы с ним теперь дружим, и он мне всё-всё рассказал. Только ты смотри, никому ни гу-гу пока!
- Ладно.
- Ну вот, Йохан говорит, что они долго спорили, как нас устроить. Скоро морозы начнутся…
- Это точно, по утрам уже ледок на лужах хрустит, - вздохнул Лёнька, отирая пот.
- Значит, нас нужно заселять в дома с печками, потому что в амбаре холодно, и тепла от галанки* уже не хватает.
--------
* - голландка, голландская печь.
--------
- Пора.
- А работы на делянке много покудова. И строить дома мужикам некогда. Вот они, немцы, и решили, что раз в договоре про дома ничего не говорилось, к тому же дома потом им останутся, то строить они станут сами. Ну, не сами, а артель, которую Вольдемар наймёт. И мы там будем жить, а когда срок наш выйдет, то в тех домах хлева да амбары будут. И не из тех деревьев, которые мы напилили, а из старых бревен, уже высохших.
- Вона что… - задумчиво сказал Лёнька, - значит, нашим-то работы поменьше останется. А я, знаешь, Проша, всё думал — когда это мы себе дома строить будем. Столько дел ещё до зимы успеть надо… Козам веток наготовили — на всю зиму достанет, а чем курей кормить, чем лошадей… Они ведь, кони-то, родимые, тоже на этой делянке натрудились. Их теперь всю зиму холить да лелеять, чтобы к весне сил набрались…
- А ты чего голову-то ломаешь, без нас найдется, кому думать! — хмыкнул Прошка.
Вольдемар вернулся через два дня. Следом за ним на двух телегах приехали неулыбчивые бородатые мужики. Они сгрузили инвентарь, осмотрели сложенные на пустыре толстые бревна и участок, где им предстояло работать. В разговоры с батраками они не вступали, с немцами тоже не особо любезничали, только по делу, коротко и чётко.
На другой день они начали поднимать первые два дома.
- Ой, как-то далеко один от другого! — заволновалась Ефросинья. — Нам бы поближе жить, в одной куче!
- Никак не возможно! — покачал головой старик Хельмут. — Огонь… Если с одним домом что-то случится, то другие могут от него загореться! Надо строить далеко и безопасно.
- Ты-то чего шебутишься! — осадил жену Митрофан. — Для себя люди строят. Мы съедем, а им эти постройки на век останутся!
- Точно, - подтвердил Кузьма. — А нам что же… Радоваться да благодарить. Зима уже близко, эвон как ночами морозом дышит…
Дома получились кряжистые, тяжеловесные, надёжные. По левую сторону от входа находилась жилая половина, по правую — хлев. Между ними пространство, по привычке именуемое сенями, однако больше похожее на просторный амбар. Из хлева маленькая дверца в сени и широкие двустворчатые ворота на улицу — хоть телегу ставь, хоть сани. В глубине стойло для лошади, загоны для мелкого скота и насесты для кур.
- Эка… - чесал затылок Филимон. — Чтобы скотину прибрать, не нужно даже на улицу выходить!
- Зимой, небось, морозы изрядные! А так и не застудишься… - радовались бабы.
В жилой половине русская печка с лежанкой, под потолком полати для ребятишек, вдоль стен лавки, в красном углу стол.
Перебирались в новые дома с радостью, сперва съездив на воскресную службу в церковь соседнего села. Оно, правда, так говорится — соседнего, а на самом деле за двадцать вёрст от Шёнервальда. Вернулись поздно, тут же благословили заветными иконами жилища свои да взялись хлопотать с переносом скарба.
Первыми Крупенкины впустили в дом кошку, привезённую за тысячи вёрст, сбережённую в трудностях дальнего пути. Кошка та в дороге ещё и выводок котят принесла среди коробов со скарбом. Выжило два малыша, которых с великим удовольствием взяли себе Татанкины да Кузьмины. У Степана Гордеева был старый кот, развлекавший ребятишек всю дорогу до Сибири, а Аглая с Силантиевой женой приглядели себе мурлык у немцев.
- А как же без кошки-то в доме! — приговаривала Аглая, запуская в дом пушистую красавицу. — Кошка и от мышей убережет, и от всякой прочей нечисти.
Старика Тихона Фрол разместил на печи, ребятишек определили на полати. А те и рады — доски новые, пахнут свежестью, от печи идёт наверх уютное тепло. Это тебе не в кирпичном амбаре на соломе зябнуть!
- Гляди-ка, вроде неказисты избушки получились, а всё к месту! — удивлялись бабы. — Когда своё хозяйство заводить время придёт, вы, мужики, такие же дома рубите!
Правда, после переезда в отдельное жильё возникла проблема — раньше стряпались на всех в одной печи, и на это каждый день освобождали от работы какую-то бабу, а теперь у каждой хозяйки своя забота появилась. Сама хлеб пеки, сама кашу вари, а от общей работы отлынивать не моги. Пришлось учить старших ребятишек готовкой заниматься, а хлеб печь по субботам на всю неделю.
Дедушка Тихон по-прежнему ходил к реке добывать рыбу, а с ним и меньшие ребята, которым серьёзная домашняя работа была пока не под силу. Старик мастерски плёл из лозы вентери, знал секреты — куда и как лучше поставить снасти, а парнишкам всё интересно — что да как.
- Погодите, детушки, вот придёт зима, я вас научу силки на зайцев ставить, - улыбался Тихон. — Без добычи не останетесь!
- А зимой рыбу ловить будем? — спрашивал кто-нибудь из детей.
- Будем! Обязательно будем! — кивал седой головой старик.
Правда, по осени, перед самым снегом, случилась со стариком беда. Оступился он и упал в воду. Ребятишек рядом с ним в тот день не было, а силёнок сразу выбраться не хватило. Пока пробултыхался, пока на берег вышел — продрог. До дома добежал — ветерком морозным прохватило. Он на тёплую печку влез, там и грелся. Была бы дома Аглая — другое дело, она бы похлопотала, дала бы горячего чего выпить, или, к примеру, самогону стопочку налила, но все женщины были на делянке, и старику ничего не оставалось, как просто лежать на печи. Аглая, обнаружив вечером Тихона, ахнула, кинулась к старосте Вильгельму за помощью, и тот, вздохнув, послал за доктором.
Врач приехал, старика осмотрел, велел растирать его спину гусиным жиром, а потом, отозвав Фрола в сенцы, о чём-то с ним тихо разговаривал. После отъезда доктора Фрол ходил озабоченный, молчаливый, от вопросов жены только отмахивался.
Долго проболел Тихон. Анфиса приносила для него какие-то травяные отвары, Аглая шептала над ним молитвы, Любушка ластилась к старику, чувствуя его беспомощность, а он только грустно улыбался — не тревожьтесь, мол, ничего мне не сделается!
Прибегали проведать старика ребятишки:
- Дедушка Тихон, а я вентерь сплёл точь-в-точь как ты учил!
- А Васятка вчерась здорового такого сазана прихватил, маманька-то евойная рада была!
- Вот какой молодец! — Фрол гладил русую голову мальчонки, - помощник отцу да матери вырос!
Васятка смущался, опускал глаза:
- Да я что, я ничего… Это всё дедушка Тихон научил!
Навещали больного и немцы. Жена Хельмута принесла баночку сливового варенья, такого неожиданного в этих местах, какие-то молодые фрау — крошечный, но выглядящий совсем как настоящий, деревянный бочонок, наполненный мёдом, а Вольдемар несколько раз привозил из города поддерживающие микстуры.
Лёг первый снег, и старик стал выходить на улицу. Садился на толстую сосновую плаху и подолгу смотрел на дальние холмы, лес, на веселящихся детишек, улыбался светло и покойно.
Зимой работы у мужиков было ничуть не меньше, чем раньше. Каждое утро от старосты приходил посыльный, передавал очередное поручение — то нужно было нарезать у реки камыши, то помочь женщинам трепать коноплю, то устроить заграждения вокруг делянок, чтобы ветер не сносил с них снег. За всё платили провиантом, как будто и не слишком богато, но приезжие всему были рады. Всё лучше, чем сидеть на печи и проедать запасы. Совместными усилиями мужики приобрели двое саней, без которых было бы совсем тяжело.
Здешняя зима оказалась гораздо суровее, чем на старой родине — и началась раньше, и морозы давили крепче.
- Эх, красота! — вздыхали бабы, глядя на заиндевевшие деревья. — Вот только одежонку бы ребятишкам потеплее справить!
К Рождеству у Ефросиньи Татанкиной округлился вдруг живот.
- Мать честная! — ахнула Анфиса, узнав новость. — Когда же успели-то?! Всё время ведь на глазах у людей были! По нужде и то тайком не ходили!
Аглая улыбнулась:
- Что же, жизнь идёт. Настоящий сибиряк родится. Или сибирячка, - прислушалась к своему чреву — нет, не торкается ещё дитё, значит, и говорить ещё рано. — Вы-то со Степаном когда дочку затеете?
Анфиса удивлённо посмотрела на родственницу, приметила особую улыбку, лёгкую припухлость под глазами и прикусила язык:
- А что ж, в отдельный дом переселились, теперь можно и подумать.
Ночами подходили к поселению волки, выли долго и тоскливо.
- Едрить твою… - ругались мужики, просыпаясь. — Надо же, как выводят…
- Господи, Исусе Христе… - крестились бабы. — Хорошо, что на улицу выходить не нужно ни по нужде, ни по хозяйству. И за скотину душа не болит.
- Сибиряки строили, знали, что делают. Бревна вон какие толстые, ни один зверь не раскатает! И крыша крепкая. Неказисто, да надёжно.
Иногда, если стаи приближались совсем уж близко, выходили из своих домов немцы, стреляли в воздух, отпугивая хищников, и те уходили — не сразу, с достоинством, будто бы не по принуждению, а исключительно по собственному желанию.
Оружие было в нескольких домах — у старосты Вилли Оденбаха, у его сына Вольдемара, да ещё у двух-трёх мужчин, имеющих страсть к охоте. Иногда они собирались и отправлялись в ближайшие леса, чтобы пострелять зверя. Возвращались довольные, нагруженные добычей, в окружении своих собак, радостно скулящих и лающих.
В такие дни с самого утра приходил кто-нибудь от старосты и предупреждал мужиков, чтобы в лес за дровами никто не ездил. Мало ли, на охоте всякое случиться может, а всё же лучше, чтобы чужих там не было.
Поэтому и всполошился Фёдор Крупенкин, когда услышал далёкий звук выстрела однажды морозным днём, а следом ещё два:
- Марья, сегодня посыльный был от старосты?
- Был. Баб звали картошку в подвале у старика Хельмута перебрать.
- Нет, я не о том… На охоту немцы сегодня не собирались?
- Нет.
- Клашка за сухостоем в лес поехала, а там стреляют!
- Показалось, может?
- Может, и показалось…
Однако спокойнее на душе у Фёдора не стало. Он непрестанно выходил на улицу, смотрел на санный след, ведущий в лес.
- Что ты скачешь туда-сюда? — ворчала Марья, - Всю избу уже выстудил.
- Дел у меня мало? — огрызался Фёдор. — Надо, вот и хожу.
- Вернётся Клавдия, ничего ей не сделается! — делала вид, что сердится, Марья.
- Знамо дело, вернётся! — отвечал Фёдор и снова выходил из дома.
Когда показались сани, он облегчённо вздохнул, но потом снова забеспокоился — уж слишком гнала Клавдия коня. Не случилось ли чего? Сама ли правит?
- Клаша! — кинулся он навстречу.
- Батя! К старосте скорее! Пускай за доктором посылает!
- Что стряслось-то?!
Клашка осадила коня:
- Вот!
Позади неё на санях лежал мужчина. Глаза его были закрыты, а лицо бледно.
- Кто это? Казак? Откуда он?
- Лежал на снегу. Коня под им застрелили и самого ранили.
- Кто?!
- Разве я знаю? Да скорее же к Оденбахам!
Раненого внесли в дом Крупенкиных, уложили на широкую лавку. Прибежал, охая и шепча что-то по-своему, Вилли. Ах, ты, Господи, угораздило же! Тут одним доктором не обойдёшься, тут и полицию следует вызывать. Шутка ли, нападение на дозорного казака!
Помчались санки за врачом, помчались санки в полицейский участок. Суета поднялась в Шёнервальде, случай-то непонятный — кто стрелял, зачем…
- Ну, Клашка, наскребла ты горя и нам, и немцам! — с укором сказал Филимон. — Теперь затаскают по судам!
- Надо было оставить его в лесу помирать?! — Клашка гневно сверкнула глазами в его сторону. — И вот что… А ну, брысь все отседова! Ишь, натащили снега и грязи в избу, холода напустили! Вчерась только полы намыла, а вы их изгадили!
- Смотри-ка, изгадили! — Филька попятился к двери. — Сейчас полиция приедет, ещё не так изгадит!
Клашка собственноручно сняла с казака полушубок, стараясь не сделать ему больно, осмотрела тело.
- Вот она, рана-то! Чуть пониже левой ключицы! — озабоченно пробормотала она, осматривая другие части тела. — И нога распухла, видно ударился, когда падал.
Приехал доктор, осмотрел казака, вытащил из раны пулю, благо недалеко она вошла — защитила парня толстая шкура полушубка, наложил повязку.
- Это не страшно? — спросила Клашка.
- Нет, ему ничего не угрожает! — ответил врач, осматривая ногу раненого.
- Тогда почему он без памяти? Давно бы должен в себя прийти!
- Экая ты быстрая! — хмыкнул врач. — Ты вот руку ножиком порежешь, больно?
- Больно.
- А тут не порез, тут свинец в тело вошёл. Тут тебе и нервы, и сосуды затронуты, и мышцы.
«Нервы, сосуды, мышцы...» - уважительно подумала Клашка.
- Крови опять же сколько потерял. Нога вывихнута. Сейчас мы её поправим… Сейчас…
Доктор резким движением вернул конечность в нормальное положение. Казак дёрнулся, застонал, но глаз не открыл.
- Ну вот и всё, - сказал доктор, поднимаясь. — Всё, что мог, я сделал. Теперь нужно время и хороший уход.
- Благодарствуем, - поклонилась Клашка врачу.
- Кланяться мне не нужно, - сухо сказал доктор. — Визит мой уже оплачен старостой поселения. Кстати, как поживает тот дедушка?
- Какой дедушка? — рассеянно переспросила Клашка. — А… Тихон? Ничего, живой…
Доктор кивнул и направился к выходу.
- Так он скоро оклемается? — спохватилась Клашка.
- Скоро. Но ноге нужно дать покой, - оглянулся врач. — Ему нужно лежать хотя бы пару дней.
- Благодарствуем…
Доктор вышел. Клашка подошла к окну, подышала на замерзшее стекло, поскребла иней ногтем. На улице Вольдемар усаживал доктора в санки, улыбался ему учтиво, закутывал в толстую доху.
За спиной раздался стон.
- Оклемался? - Клашка рванулась к раненому.
Казак молча осматривал жилище, пытаясь понять, где он. Он переводил взгляд с потолка на полати, на печку, на иконы… Наконец он дошёл до Клашкиного лица и принялся разглядывать его без тени смущения.
Клашка покраснела, залепетала что-то, однако парень продолжал молча разглядывать её. Взгляд его тёмно-карих глаз был спокойным и уверенным. Сердце Клавдии колотилось — вот оно… Вот такого человека ждала она…
- Ты кто? — спросил казак.
- Я? — растерялась девушка. — Меня Клашкой зовут… Клавдией…
- Аааа… - насмешливо сказал казак. — И в какой деревне Клашка-Клавдия проживает?
- В немецкой… В Шёнервальде.
- Аааа… - казак закрыл глаза.
Клашка сползла по стене на пол. Ноги её держать не хотели.
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В пути 3) Когда счастье рядом ходит
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет удалён, то продолжение повести ищите на сайте одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
