Глава 1.
1895 год
Телега плавно катила по зелёной, ещё не выжженной жарким солнцем траве. Впереди маячила широкая спина брата, сзади возились сыновья, дразнили привязанных к повозке коз.
- Фрол, а Фрол! — позвал Степан.
- Что? — обернулся брат.
- Не пора ли отдыха дать коням?
- А что же, и пора! — согласился Фрол. — Вот там, смотри, как будто овражек какой, там и встанем. Может, и ручей на дне его есть, али речушка какая. Что соседи-то наши? Согласны привал сделать?
- Согласны, Фролушка, согласны! — подала голос Клашка, девка крепкая и задорная, верховодившая в своей семье и над родителями, и над меньшими братьями. — Пора уже!
- Ну и славно, - согласился Фрол. — Там полуденный зной переждём, там и горячего сготовим.
Степан передал вожжи жене, ускорил шаг:
- Фрол, а Фрол!
- Чего тебе? — оглянулся брат.
- Гложет ведь меня…
- Что? — не понял Фрол.
- Да вот… - замялся Степан, понижая голос. — Понять я одного не могу. Ты всё время говорил, что нет у нас таких денег, чтобы на переселенье идти. Что и подводы собирать дорого, и на дорогу нужно, и там, на месте, на обзаведенье немалые средства потребуются…
- Так и есть, - невозмутимо отозвался Фрол. — Сколь мы вложили в коней хороших, в телеги добрые! Ну, скарб ладно, что было, то и захватили. А с бумагами улаживать пришлось. Оно ведь, знаешь как — не подмажешь, не поедешь. Харчи с собой опять же.
- Вот-вот… - почти шёпотом подхватил Степан. — А откуль они, деньги-то на всё это?
- А не твоего ума дело, - усмехнулся Фрол. — Я тебе их в долг не записывал, вот и не суй носа своего куда не след.
- Ты мне скажи, Фролушка, за чью душу мне молиться? — со страхом в голосе прошептал Степан.
- Ты об чём это? — с подозрением посмотрел на него брат.
- Да ведь такие деньги без душегубства не достать! Чтобы вчера их не было, а сегодня есть!
- Ах ты, дурень! — всплеснул руками Фрол. — Ты чего мелешь-то, голова твоя пустая? Ты чего несёшь-то? — а потом, перейдя на злой шёпот, продолжил, - Ты, никак, дурень, на каторгу меня упечь надумал?! Какое такое душегубство? Откладывал я заначку, а ещё прадедову копилку в погребушке откопал, вот и появились они, деньги-то!
- Отчего же раньше говорил, что никак не можно нам переселенье, если откладывал? — недоверчиво переспросил Степан.
- Оттого что неча заране горланить о том, что затеваешь. При себе держать свои думки нужно. А уж когда заполучил денег сколько нужно, тогда и сказал!
- Значит, не было душегубства? — повеселел Стёпка.
- Не было, вестимо! — Фрол перекрестился.
- Хорошо! — улыбнулся Степан, а потом спохватился. — Постой, а что ты про дедову копилку сказал?
- Прадедову. Да хотел я как-то в погребушке бутыль самогону прикопать, а там горшок с серебром старинным. Не сказать, чтобы шибко много было, а всё в дело. Так я горшок-то в банк свёз, мне их обменяли на ассигнации.
Фрол незаметно оглянулся — Клашка старательно прислушивалась к их разговору, делая при этом вид, что чужие дела ей совершенно безразличны. С такой соседкой ушки держи на макушке, иначе бед не оберёшься.
- Вона чего! — удивлённо покачал головой Степан. — Хучь бы показал мне, я бы поглядел на старинные деньги.
- Я и Аглае своей не показывал. Чем меньше народу знает, тем надёжнее.
- Так-то оно так… - почесал затылок Степан. — А всё же чудно. И деды наши, и прадеды богачами на слыли. С хлеба на квас перебивались. А тут погляди — клад…
- Оттого и перебивались, что прадед кажду лишнюю копейку в кувшинчик складывал. Знал, видно, что придётся нам с насиженных мест сниматься.
- Эх, кабы землицы побольше было, так разве же снялись бы! — уныло вздохнул Степан.
- Что ж поделать, не мы одни такие, - спокойно ответил Фрол.
Степке Гордееву прошедшей весной двадцать четыре года стукнуло. Был он высок, тонок, будто юноша, светло-русая борода изящна, серые глаза ласковы и улыбчивы. Не умел Степан скрывать от окружающих свои чувства — всё сразу на лице читалось — и тревоги, и радости. Фролу по зиме двадцать восемь исполнилось. Этот другим уродился — при немалом росте и в плечах широк, и руки будто два молота. Борода широкая лопатой, глаза спокойные да бесстрастные, голос уверенный. Этот вечно в делах да в разъездах, а в каких — никому не известно. Любопытного так взглядом осадит, чтобы душа в пятки ушла, а потом улыбкой приласкает да и пойдет своей дорогою.
Жена Аглая ему под стать была — крепкая, грудастая, работящая. Себе на уме бабёнка, лишнего не скажет, однако и за словом в карман не полезет. Одним словом, жили Фрол с Аглаей словно хорошая пара в одной упряжке. Ребятишек трое — два сына да дочка.
У Степана с Анфисой тоже два сына, а про дочку только мечтали пока что. Анфиска чернявая, смуглая, будто цыганского рода, телом жилистая, работящая. В дорогу собралась в два дня — стоило только Фролу сказать, что дело это решённое. Что же, везде русские люди живут, авось на новом месте Господь больше достатку пошлёт.
К ним и попутчики нашлись — соседское семейство Крупенкиных, власть в котором держала старшая дочь — незамужняя пока что шестнадцатилетняя девица Клашка, круглолицая, курносая, крепкая, как боровичок. Родители её были людьми тихими, покорными, да видно, так заела их вечная нужда, что когда Клашка завела разговоры про новые земли, согласились с той же покорностью, с какой раньше сносили удары судьбы. Деваха сама разыскала благотворительное общество, которое выделило семье сумму необходимую, но не слишком роскошную, да помогло с оформлением нужных бумаг.
Отправились в путь и Митрофан Татанкин с семейством, и Силантий Рябков со всем своим выводком, и Филька Кузьмин. Старшим выбрали Фрола Гордеева — хоть и молод он, да ума поболе, чем у других, и жизнь знал получше, да и вообще — вызывал уважение всем своим обликом и поведением.
Вот и теперь — гОлоса со своих подвод не подавали, ждали, когда Фрол скомандует привал устраивать.
В овражке, обильно заросшем ежевикой и тёрном, текла речушка — не шибко глубокая — едва до колена, не шибко широкая — на пару саженей всего, да зато чистая и прозрачная. Бабы засуетились, взялись стираться, набирать из родничка запасы воды в опустевшие бочонки, Митрофан запалил костерок для общей каши. Фрол же со Степаном на другую сторону перешли — подняться на холм, поглядеть сверху, что да как.
- Ты, Степан, язык-то придерживай! — сказал Фрол, осматривая с кургана окрестности. — Клашка так рядом и вьётся, так и подслушивает все разговоры. А ухо у ней вострое, ох какое вострое!
- Оттого и вьётся, что по тебе сохнет, - отозвался Степан. — Думаешь, почему она всем женихам от ворот поворот давала?
- Такие женихи сватались, что она им от ворот поворот дала. Все голь да нищета. Понимала, что за такими мужьями не шибко сладко ей придётся.
- Не скажи. Слыхал я, приказчик из лавки к ней подбивался…
- Вдовец-то?! — возмутился Фрол. — Куда ж девке старый козёл с выводком ребятишек!
- Ежели с умом, то и вдовец неплохая судьба. Только она из-за того не пошла, что все глаза по тебе высмотрела. Видишь, как только ты собрался в дорогу, так и она спохватилась. Да ведь ушлая какая, нашла добрых людей, кто пожалел её!
- Вот потому и опасаться её надобно, что ушлая. А уж если она по моей персоне сохнет, то опасаться вдвойне, как не втройне надо! Мне ведь окромя Аглаи никого не нужно. А она что? Походит, походит, да озлится. Лютее меня врага ей не будет. Вот тогда любая сплетня ей подойдет, чтобы меня со света сжить.
- Эх ты, беда какая… - горестно вздохнул Степан.
- Эхать раньше времени нечего, а вот язык придерживать научись. Мог бы и подождать, позже спросить про деньги. Вот сейчас бы и спросил.
- Ладно, братка, я понял тебя. Молчать буду, - ласково улыбнулся Степан.
- Угу! — отозвался Фрол, чуть прищурив глаза.
И не понятно было, что в это «угу» он вложил — то ли усмехнулся, мол, свежо предание, то ли принял обещание брата всерьёз.
Бабы тем временем состряпали обед в общем котле — густой кулеш, сдобренный маслом. Расселись переселенцы на траве в тени, застучали ложками.
- Фролушка, а может, где-нибудь здесь, в Оренбургской губернии, и остановимся? — вдруг подала голос Марья Крупенкина, Клашкина мать. — Поглянь, места какие красивые! Земли много, небось, не чужое захватим.
- Места здесь не самые лучшие, - помолчав, ответил Фрол. — Чуть погодя потянут ветры из степи вдоль гор, траву всю повыжигает, посевы. Казаки здешние говорят, что засухой чуть не кажный год урожаи губит. Даже киргизцы здесь жить не хотят — тяжко, говорят. Пасут стада свои, покуда трава зелена, а потом уходят.
- А я слыхала, что всяких политических сюда ссылают, - подала голос Клашка.
- Оно, конечно, Оренбург не Нерчинск и не Сахалин, - вздохнул Фрол, - а только непривычный человек здесь чахотку быстро схватывает. Оттого и страшатся такой ссылки не меньше Сибирской.
- Фролушка, а далеко ли нам ишшо идти? — спросила Ефросинья Татанкина.
- Притомилась, что ли? — покосился на неё Митрофан.
- Да я думаю, может, легше было на поезде? — смутилась Ефросинья.
- На поезде хорошо, - согласился Фрол. — Только в поезд ни лошадёнку, ни козу не возьмёшь. Только скарб да немного харчей. Вагоны для таких, как мы, не чета барским — я смотрел. Нисколько не лучше скотьего, разве что нары для спанья есть. А цепляют их к поездам только когда есть оказия. Подолгу вагоны с людьми в тупиках стоят. Чем кормиться? Денег надо много, чтобы в пути не оголодать. А тут вона — и куры в ящике копошатся, и козы рядом бредут.
- Это верно, своим ходом надёжнее, - согласился Фёдор Крупенкин. — Можно при нужде и на работу наняться.
- А что, Фролушка, так и будем на восток идти? Так и придём в Сибирь, да? — Клашка жадно смотрела на Фрола.
Аглая опустила глаза, покачала головой — коробило её пристальное внимание девушки к мужу. Выдрать бы ей косы, да не за что пока. Да и Фрол повода для ревности не давал — будто и не замечал девичьих глупостей.
- А там поглядим, - уклончиво сказал он, не глядя на Клашку.
После обеда устроились отдохнуть под тенью кустов, только неугомонные ребятишки скакали по степи, приглядывая мимоходом за отпущенной пастись скотиной.
- Батяня, кто это? — завопил вдруг Петруха, замерев на склоне холма, будто суслик.
Фрол поднял голову:
- Казаки, никак…
- Кто такие? — подъехали к становищу трое.
- Доброго дня, господа казаки! — поднялись им навстречу мужики. — В Сибирь идём на новые земли.
- Самоволом? — хмуро взглянул на них урядник, старший в разъезде.
- Никак нет! — вышел вперёд Фрол. — Все бумаги в исправности.
- Откуда идёте?
- Из Курской губернии.
- Господа казаки, - выскочила вперёд Клашка, - нам так и идти на восход? Дойдём до Сибири, а?
- Дойдёте, - усмехнулся урядник. — Может быть.
- Как это? — подняла выцветшие брови Клашка.
- Впереди дикие степи. Воды мало, да и та по большей части солёная. На сотни вёрст живой души не встретишь. Киргизцы кочуют, скот свой пасут. Только к ним попасть… - казак покачал головой. — Лучше помереть сразу, чем в неволю.
- Оооой… - испуганно присела Клашка. — А как же нам теперя?
- Сворачивать вам надо на Челябинск. Там комиссия есть по переселенцам, они вам укажут, куда идтить дальше.
Фрол улыбнулся — он так и предполагал проложить путь, однако сомневался, не смутят ли товарищей его трудности:
- Благодарствуем за совет, господа казаки! Так и сделаем!
- Идёте-то по письму, по слухам али ходоков засылали? — покровительственно улыбнулся урядник.
- По слухам, — ответил Фрол, с достоинством оглаживая бороду. — Не по средствам нам ходоков засылать, и знакомых в тех краях нету.
Ходоками называли разведчиков, которых снаряжало общество для выяснения обстановки с землями и условиями обустройства на месте. Гораздо чаще шли переселенцы на восток по письмам от знакомых, уехавших раньше них. Правда, ненадежными были сведения из тех писем. Приезжали люди, к примеру, из Тамбовской губернии, где полей было в обрез, видели огромное количество необработанных земель — бери сколько хочешь , видели леса необозримые — строй что хочешь, видели рыбу в реках да зверьё в чащах и приходили в восторг. Тут же писали письма на родину, полные радости и восхищения. Правда, время показывало, что не всё так замечательно, как сперва показалось, однако написанного уже не вернёшь. И вот уже по первой весточке тянулись в Сибирь новые поселенцы, ожидающие найти на новом месте сытую жизнь.
Казаки, указав путь, уехали, а переселенцы стали собираться в дорогу.
- Что за деваха эта Клашка! — прошипела Анфиса, проходя мимо Аглаи. — Вылезла ведь поперёд Фрола!
- Да брось, Фиса, всё правильно она спросила.
- Аглая! — округлила глаза Анфиска. — Да разве ты не видишь, что она с Фрола глаз не сводит?
- На то и глаза, чтобы смотреть, - опустила взгляд Аглая. — А Фрол что же, он мужик видный, уважаемый.
- Ох, гляди, сестрица, как бы не навесилась она ему на шею! Глаз да глаз за нею!
- Не навесится, Фиса. Не глупая она девица, не позволит себе греха. А замуж взять её за себя он всё равно не может. Нет, Фисушка, не тревожься понапрасну, не случится ничего дурного.
- Эх! — махнула рукой Анфиска и побежала за козами, вольготно пасшимися в лощинке.
Аглая ласково улыбнулась ей вслед, боковым зрением заметив торчавшую из-за кустов голову Клашки. Ах, как трудно держать себя в руках и изображать святую простоту! Ах, как хочется вырвать наглой девке волосы, разодрать ненавистное круглое лицо, пустить юшки из вздернутого носа! Да нельзя… Нельзя…
Наконец обоз был собран, запряжены кони, привязаны козы, прибрано место стоянки.
- Ну что, братцы, с Богом! — перекрестился Фрол.
- С Богом! — загомонили мужики.
- С Богом! — вторили бабы.
Покатились по зеленой, не обожженной ещё злым солнцем траве телеги. Заколыхалась впереди Степана широкая спина брата. А всё-таки непонятно, почему не показал Фрол тот горшочек с прадедовым серебром? Хорошо было бы посмотреть!
Хотя… Анфиса говорит, что на его, Степановом, лице, всё видно — и радости и печали. Может, и лучше, что не сказал ему Фрол ни о накопленных деньгах, ни о дедовом кладе.
В конце концов, жизнь большая, авось, накопится и свой заветный горшочек.
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет удалён, то продолжение повести ищите на сайте одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!
