Глава 3.
1895 год
Клашку всегда бесило покорное выражение на лицах её родителей.
- Матушка, милая, - причитала она, когда ей было всего семь лет, - ты столько дней работала на поле у Свиягиных, а заработала всего лишь полпуда ржи да пуд гороха?!
- Что же, доченька, и этого не мало, - отвечала мать, опуская глаза. — А не работала бы, так и этого не получила бы.
- Нет, мало! — топала ногой Клашка. — Мало! Они обманули тебя!
- А что же нам сделать, дочушка? - вступал отец. - Не с топором же на Петра Даниловича кидаться! Плетью обуха не перешибёшь.
- Не ходить больше к нему! Не наниматься! Вы не пойдёте, другие, а самому ему на поле пластаться несподручно, вот и будет платить больше!
- Не ходить… - шептала мать. — А ребят чем кормить?
Клашка плакала, понимая, что родители правы, но в душе бунтовала.
Когда ей было девять, тяжко захворала меньшая сестрица Катенька.
- На всё воля Божья, - опускала глаза Марья, поглядев на едва дышавшую малышку.
- Да откуда вы знаете, какая она, воля Божья?! — кричала Клашка. — Может, ей воля поправиться? Только надо помочь немного! Матушка, сходи к доктору в Заречное! Снеси Катеньку к нему! Пусть посмотрит!
- Да ведь с пустыми руками не пойдёшь, а взять с нас нечего.
- Яичек три штуки есть, возьми их!
- Шибко далеко от нас Заречное. Только намучается, сердечная, а толку-то что…
Плакала Клашка, а сделать ничего не могла. И когда отнесли Катюшу на погост, плакала, корила себя, что сама не снесла сестренку к доктору. Корила, что не заставила мать бороться за жизнь малютки. Тогда и решила для себя, что больше уж такого она точно не допустит. С того дня начала она прибирать власть в семье к своим рукам, а родители по привычке покорились ей.
Клашка всё думала, отчего жизнь такая нескладная. Отчего у Свиягиных много всего, а у большинства в деревне — бедность да нужда. Отчего кто-то живёт на земле, будто весь мир для него, а кто-то — будто бедный родственник у порога жмётся.
А в десять лет — как солнцем девку озарило. Увидала вдруг взгляд мужской — спокойный, уверенный, бесстрастный. И не богача какого это был взгляд, а обычного мужика, который вместе со всеми в поле до чёрной от пота рубахи пластался. Такого взгляда никогда не замечала она у отца своего.
Знала Клашка, что зовут мужика Фролом, что женат он, что есть у него ребятишки. Что живут Гордеевы бедно, но голью перекатной их не назовёшь. А тут будто бы с другого бока увидала она человека.
Тянуло Клашку к Фролу, будто магнитом. Всё прислушивалась к голосу его, присматривалась — где он да с кем. Заметила вдруг, что захаживают к Гордеевым странники да паломники всякие. Что же, значит, богобоязненный он человек? Однако ни сам Фрол, ни жена его Аглая по святым местам не ходили. Странно как-то и непонятно это было Клашке. Заметила и то, что временами запрягает Фрол лошадку свою, усаживается в двуколку и уезжает на день-другой. А куда? Того никто в селе не знал. Пытались расспросить его некоторые, да он так любопытных взглядом осадил, что у тех сердце в пятки убежало. Тайна, а не мужик. И тайна эта манила Клашку всё сильнее.
Повзрослела Клашка — стали к ней сватов засылать из соседних деревень. Из своей-то парни не решались — уж больно крутым казался им девкин норов. А чужие знают только, что работящая невеста, хваткая, всяко дело в руках спорится. Ну, Клавдия-то на женихов поглядит — на лицах та же бедность и покорность беспросветная, что и у родителей её, тошно ей станет, вот и прогоняет она ребят вместе со свахами и сватами. Вот если бы хоть один из женихов орлом глядел! Если бы хоть у одного уверенность и спокойствие в глазах были! Ан нет… не судьба, видно.
Сватался к ней, правда, приказчик из лавки, вдовец с четырьмя ребятишками, однако отшила его Клашка такими ругательствами, каких не от всякого мужика услышишь.
Люди удивлялись — в кого пошла девка? Ни в мать, ни в отца… Уж не подменыш ли? Однако в церковь Клашка ходила, от причастия и ладана не бегала, значит, человеческое дитё. Может быть, подкидыш? Так Марья носила её у всей деревни на глазах…
Только Фрол усмехался в бороду, слыша такие разговоры. Уж он-то знал, из какого семени выросла Клашка. Из того самого, которое до окиян-моря дошло на восток да на север, встречные народы покорило и верными подданными царскими сделало, которое, почитай, Империю и построило. Значит, и девке всякое дело по плечу. Огонь-девка, царь-птица, ей ли за мужика-домоседа замуж идти!
Не красавица, правда. Круглолицая, курносая — бывают бабы и попригожей, однако крепкая, здоровая, румянец на щеках, тем и хороша. Оценивал её Фрол чужим взглядом, незаинтересованным, будто не к себе примеривал, а товарищу жену подбирал. В голове у него не было ничего грешного.
А у Клашки иной раз бродили мысли срамные — каково оно было бы, с таким, как Фрол, любиться-миловаться? И всякий раз убеждалась девка, что не смогла бы она пойти на грех с ним. Другое дело, если бы другой какой встретился, на Фрола чем-то похожий…
Бродили в Клашкиной голове мысли и о переселении в Сибирь, и всё поглядывала она в сторону Гордеевых — не собираются ли? Нет, не собирались, чему Клашка нещадно удивлялась — как же так, Фрол да довольствуется малым! А когда он собрался вдруг, неожиданно, ни с того ни с сего, запаниковала. Фрол уезжает, а она? Нет, нельзя, никак нельзя отстать от него! Быть рядом, идти позади него, видеть его спину, слышать его голос!
Но как? На какие средства? Да ведь думала Клашка об этом раньше, ещё до сборов. Всякий слух, всякую новость в копилочку складывала. В нужный момент вспомнила, что есть в городе благотворительное обчество, которое таким, как Крупенкины, помогает с переселением. Туда и кинулась девка, да такой была убедительной, что выдали ей небольшой капитал на сборы. Вот и сбылось Клашкино счастье — прибыла она в Сибирь вместе с дорогим её сердцу человеку.
Фрол шёл впереди обоза, слушал тихий шёпот за спиной, улыбался.
- Вот ведь какой! — тихо говорил Митрофан. — Молодой да разумный. Это он правильно сказал, не зная ничего об энтих землях и разориться ведь недолго!
- Недаром говорят — не зная броду, не суйся в воду! — поддержал его Силантий. — Голова, голова мужик.
Фрол улыбался. Это правда, не зная броду, не суйся в воду. Только для него это было немного раньше, когда он только собирался в путь. Ах, сколько рассказов о Сибири он выслушал от знающих людей, сколько разных случаев ему поведали всякие странники да паломники, сколько судеб человеческих перед его взором прошло! Навести собеседника на нужную тему, не выказывая при этом особенного интереса — вот что было труднее всего, а навёл — мотай на ус, только поддакивать успевай.
Люди добрые и рассказали про то, что умнее всего спервоначалу в батраки податься. Ну, тут тоже свои особенности — к кому податься да как дело повернуть, чтобы впросак не попасть. Знающие люди всё до тонкостей Фролу разложили.
Правда, была у Фрола заноза в душе. Странники богомольные все как один говорили, что дело новое с греха начинать нельзя. Говорили, что не будет ему тогда Божьего благословения. Говорили, что нужно добрые дела совершать, тогда и самому воздастся.
В правоте их Фрол убедился, когда деда Тихона подобрал. Не успел он старика в сухом месте укрыть, как Аглая ему добрую весть принесла — дочушка их, Любушка, ожила, а то совсем уж плоха была. Но вот насчёт начинания… Капитал его, на который Гордеевы в путь собирались, не особо честным путём обретён был. Но вот с грехом ли? Этого Фрол не знал.
Возвращался он как-то ночью из города домой, а дорога шла мимо ресторации. Из раскрытых окон весёлого дома слышалась музыка, пьяный смех, женские визги. Фрол бы проехал, тихо плюнув с презрением в сторону, но тут поперек дороги вылетела пролётка, запряженная парой сильных и беспокойных лошадок. Тут хочешь не хочешь, а своего коня придержишь. Из ресторации выпорхнула известная в городе итальянская актриса, с хохотом подскочила к повозке, следом за нею семенил купчик, явно не бедный.
- Мадам Лукреция! — хихикал он подобострастно. — Мадам Лукреция! Позвольте! Позвольте целовать ваши пальчики!
Актриса призывно хохотала, однако рук своему воздыхателю не подавала.
- Осыплю, золотом осыплю с ног до головы! — лепетал купец. — Вот, вот, берите! Ничего не пожалею!
Он достал из кармана бумажник и начал рассовывать в складки одежды весёлой дамы банкноты.
- О!!! — закричала та, подзадоривая купца. — У тебя так много денег? Или это всё, что есть у тебя? У тебя хватит средств, чтобы стать моим покровителем?
- Хватит! А если не хватит — разорюсь, но ради вас ничего не пожалею! Состояния своего не пожалею, даже жизни не жалко!
Дама хохотала, шаловливо грозила купцу пальчиком, а тот дурел от её близости. Наконец пролетка унесла парочку прочь, и Фрол тронул коня.
- Матерь Божья! — вдруг вскрикнул он.
На земле лежало несколько банкнот, выпавших из складок одежды мадам Лукреции. Фрол огляделся — не видит ли кто, и быстро собрал деньги.
- Грех? Нет, не грех, - шептал он, отъезжая. — Она и не знает, сколько он давал. Ему тоже всё равно. Ни от одного, ни от другого не убудет. А нам на переселение хватит этого. Или грех? Ведь не мои это деньги. И не мне предназначенные. Или всё-таки мне? Ведь зачем-то привёл меня сюда Господь именно сейчас. Может быть, это Его дар? Или это искушение мне? Так как же быть? Отвезти в участок? Скажут люди, дурак, мол, этот Фрол. Да и Бог с ними, с людьми, а вот что Господь скажет?
Фрол даже у странника одного спросил — грех ли взять себе найденное? Тот ничего определенного не ответил. Всякие, говорит, случаи бывают. Иной раз — грех, а другой — Божий дар.
В общем, так и осталась у мужика в душе заноза. Для себя он решил, что сделает хорошее пожертвование в храм да разделит найденные деньги с братом, на том дело и закончилось…
Наконец Фрол с товарищами добрались до немецкого поселения. Те, конечно, такому «подарку» удивлены были немало. Батраков им было не нужно — справлялись сами. Однако староста села, которого все именовали Вилли, подумав, решил использовать предоставившийся случай.
- Вот там, - указал он в сторону заходящего солнца, - есть участок земли, который принадлежит общине. Но на нём пока растут деревья. Нужно выкорчевать лес, очистить участок от камней, вспахать. Весной засеять его, к примеру, рожью. Если возьмётесь за работу — милости просим. Платить будем по сделанному. Трудолюбивому человеку на хлеб хватит.
- Возьмёмся! — степенно согласился Фрол, мгновенно оценив, какой богатый опыт они смогут получить. — Только один вопрос — сможем ли мы взять выкорчеванные деревья, чтобы построить себе на зиму жильё?
Вилли задумчиво посмотрел на лесок, прикинул его ценность — на рынке не продашь, тонковат, заметил про себя, что постройки после отъезда рабочих останутся в селе, и дал согласие.
- Что же, вы можете взять дерево на постройку домов. Вот только поставите их так и в том месте, где вам укажут.
Фрол улыбнулся — немецкий порядок превыше всего.
- Где вы будете жить до этого? — поинтересовался староста.
- Думали пока в телегах, как и было в дороге.
Вилли идея иметь на территории села табор пришлась не по душе.
- Хорошо. Только телеги будут стоять вот в том амбаре! — немец указал на длинный кирпичный сарай. - Он достаточно просторный, чтобы вместить вас всех.
На том и согласились. Света в амбаре было не много, и огромные створчатые двери оставались открытыми весь день. Однако поселенцы сидеть дома и не думали. От зари до зари они были в трудах. Мужчины валили лес, женщины помогали им чем могли — обрубали ветви, стаскивали их в сторону, а ребятишки бегали по окрестностям, собирая на зиму грибы и травы.
Готовили бабы по очереди — варили похлебку и пекли хлеб в печи, специально для них сделанной стариком Хельмутом Диком, развешивали на сушку добытые детьми грибы, вязали в пучки травы.
Ночами Клашка прислушивалась к дыханию спящих, стараясь среди сопений, храпов, вздохов и прочих звуков различить те, что издавал Фрол. Потом усталость брала своё, и она засыпала со счастливой улыбкой на губах.
Как-то проснулась среди ночи — надо бы выйти из амбара ненадолго. Поднялась тихонько, выскользнула наружу через маленькую дверку, тут и обнаружила, что кто-то уже опередил её. Клашка прислушалась — мужик. Сопит натужно, видно, по великой нужде приспичило. Отошла в другую сторону — места, что ли, жалко… Однако мужик, сопя и всхрапывая, стал приближаться к ней.
- Эй, ты! — строго сказала Клавдия. — Я тебе не мешаю, так и ты ко мне не лезь! Тебе самому-то не страмно?
Однако мужик приближался. Клашка взмахнула рукой, чтобы ударить нахала, и вдруг пальцы её попали во что-то шерстистое, густое.
Отчаянный девичий визг огласил окрестности:
- Медвееееедь! Помогитеее!
На рёв и визг выбежали мужики — кто с топором, кто с вилами:
- Где? Где медведь?!
Осветили фонарями — никого, только Клашка, прижимающая руки к груди:
- Я думала, кто из мужиков это. Говорю — не совестно тебе ко мне лезть? А это… Это…
- Да нет здесь никого! — засмеялся Митрофан Татанкин. — Видишь, никого!
- Убежать он не успел бы! — поддержал его Филимон Кузьмин. — Выходит, и не было никаких медведей. А может, и впрямь кто из мужиков к тебе подластиться захотел, а?
- Да что ты такое говоришь-то, - возмутился Силантий. — Никто из нас пакостником никогда не был. Считай, как одна семья живём! Она же как дочка для нас!
- Да я говорю, может, кто из немцев подластиться захотел! — смутился Филька.
- И где он, тот немец? Покудова только русских вижу.
- Да вон они, немцы! Переполошила их Клашка своим визгом.
Впереди толпы поселян бежал староста Вилли Оденбах, за ним, придерживая на поводке собак, несся его сын Вольдемар.
- Вас? Вас ист лос? Что случилось?
- Да вот, - смущаясь сказал Фрол. — Клавдия говорит, медведь здесь бродит…
- Да померещилось девке, померещилось! — сказал Митрофан, будто оправдываясь.
Клашка разжала судорожно сжатую ладонь, и стоявшие рядом увидели клочок тёмной шерсти.
- Едрить твою… - охнул Филька.
Вольдемар дал команду псам и спустил их с поводка. Собаки понеслись к сосне, которую за живописный её вид оставили когда-то расти среди хозяйственных построек, и с лаем закружили вокруг ствола.
- Вон он! — показал староста Вильгельм-Вилли на сидевшего среди веток молодого медведя-двухлетку, высоко поднимая фонарь.
- Вот те раз… - почесал затылок Силантий. — Выходит, и впрямь зверь на Клавдию напал.
- Эге… - не нашёлся, чем ответить, Филька.
- А Клаша-то хороша! — захохотал вдруг Фрол. — Другая девка сама бы на дерево от медведя полезла, а эта зверя испугать сумела!
- А ведь и правда! — засмеялся Митрофан. — Огонь, девка!
- Молодец, дочка! — улыбнулся Фёдор.
Клашка засмущалась и ушла в амбар. Повалилась на солому да слезу непрошеную утерла. Надо ведь такое! И страху натерпелась, и счастья кусочек урвала. Фролушка не отругал её за поднятую суматоху, а похвалил. За смелость похвалил.
- Что, дочка, ушло сердце-то в пятки? — мать легла рядом.
- Ушло…
- А ничего, ты привыкай. Такие тут места. Ещё всякого зверя увидим. И хвостатого, и двуногого…
- А? — подняла голову Клашка.
- Поспи, говорю, немного. Скоро уже рассвет. Скоро на работу вставать. Сегодня будем канавы рыть вокруг участка. Мужики сказали, пора корневища выжигать.
Клавдия закрыла глаза. Какое ей дело до корневищ, когда рядом счастье ходит!
Продолжение следует... (Главы выходят раз в неделю, обычно по воскресеньям)
Предыдущие главы: 1) В пути 2) По реке
Если по каким-то причинам (надеемся, этого не случится!) канал будет удалён, то продолжение повести ищите на сайте одноклассники в группе Горница https://ok.ru/gornit
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить новые публикации!