Глава 23
Стоим около палаты, в которой лежит Александр Георгиевич. Рядом со мной его дочь в свадебном платье. Причёска, косметика, платье – всё выглядит превосходно, и с таким образом теперь бы не здесь находиться, а рядом с любимым человеком возле церковного алтаря. Но нет. Невеста здесь.
Когда мы его осматривали, мужчина сказал, что никто его здесь искать не станет. Получается, ошибался. К тому же заметно, как Кира – так она представилась – страшно переживает за папу, поэтому неслась сюда сломя голову. Даже церемонию венчания пришлось перенести! Об этом она сама мне призналась во время знакомства.
– Он умирает? – печально спрашивает девушка, глядя на отца, опутанного проводами и трубками.
– У него был сильный сердечный приступ, – рассказываю ей. – Ему нужна операция.
– Можно туда войти?
– Да.
Мы заходим. Девушка с любовью и грустью смотрит на родное лицо. В это мгновение Логинов открывает глаза, видит Киру и слабо улыбается.
– Папа, почему ты не сказал, что приедешь? – спрашивает Кира.
– Боялся, что ты не захочешь меня видеть, – признаётся отец.
– Объявился после стольких лет… – немного возмущённо говорит сбежавшая невеста. – Меня гости ждут!
– Иди, дочка. И… будь счастлива, – слабым голосом произносит Александр Георгиевич.
Вместо того, чтобы развернуться и покинуть палату, Кира неуверенно приближается к отцу. Встаёт рядом, и выражение её лица сменяется с недовольного на расстроенное, сожалеющее.
– Шесть лет молчания… – говорит она негромко. – Почему, папа?
– Надо было забрать тебя домой. Я ошибся.
– А что сейчас?
– Моя девочка выходит замуж, – его губы снова тянутся в стороны, и даётся мужчине эта эмоция с трудом.
– Этот день должен был стать самым счастливым!
– Прости. Я не хотел его портить.
– Тебе это и не удастся, – оптимистично говорит Кира. – Я счастлива. Рома замечательный. А ты мне не нужен!
Эти слова больно ударяют по и без того страдающему сердцу мужчины. Он слегка морщится, произносит:
– Кира… Дочка… – но девушка стремительно вышла из палаты, подхватив длинный подол своего красивого платья.
– Кира… – пытаюсь остановить её в коридоре.
– Для меня уже готовят роскошный номер для новобрачных, – говорит она, кусая губы и сдерживая слёзы.
– Мне надо с вами поговорить, подождите.
Девушка останавливается, разворачивается:
– Всё пропадёт!
– Ваш отец тяжело болен…
– А меня это не волнует! – запальчиво бросает она и снова устремляется к выходу.
– Да поймите же: нельзя это так оставлять, – пытаюсь уговорить её.
– Ему было наплевать, когда я умоляла пустить меня домой, – рассказывает Кира, продолжая шагать.
– Он хотел быть на вашей свадьбе…
– Он меня бросил. Отвернулся! Холодный, бессердечный человек! – она говорит это так громко и отчаянно, что её слова будто камни летят в мою сторону. Понимаю: адресованы они её отцу, но я-то знаю, в какой критической ситуации оказался Александр Георгиевич. Если дочь не проведёт с ним время до операции, то оно может быть упущено навсегда и никогда больше не вернётся. Шансов умереть на столе у него намного больше, чем выжить.
– Он раскаивается, – пытаюсь снова её убедить.
– Всё равно не заплачу, – сквозь зубы говорит Кира. – Я красилась три часа!
Кира уходит в вестибюль, где оказывается в окружении своих друзей и, конечно, жениха. Они спешно уводят её прочь. Что ж, их тоже можно понять.
Вспоминаю о том, как внезапно стало плохо Петру Синельщикову. Иду к охраняющим его офицерам и отвожу в сторону того, который обещал заключённому «всё объяснить».
– Всё было нормально. Потом пациенту стало резко хуже. Что случилось? – спрашиваю полицейского. В ответ слышу ожидаемое:
– Я его не трогал.
– У него сломаны рёбра.
– Он ударился об койку. Мы его успокоили, – в глазах офицера вижу насмешку. Он абсолютно уверен в своей безнаказанности, этот правоохранитель.
– Чем? Кулаками? – прищуриваюсь.
– А вам-то что? Он убил двух старушек.
Внезапно в палате, где лежит Синельщиков, раздаётся жуткий грохот. Бежим туда и обнаруживаем пациента лежащим на полу. Койка на боку, а рука мужчины бессильно болтается, пристёгнутая «браслетами».
– Снимите наручники! – требую от полицейских.
– Что случилось? – спрашиваю медсестру.
– Не знаю. Я смотрела снимок, а он дёрнулся, – она отвечает испуганно.
– Пётр, вы слышите? Помогите мне! Дренаж!
– Асистолия, – замечает Сауле. – Провод отклеился.
Из соседнего помещения прибегают коллеги. Офицеры тоже помогают поднять тяжёлую конструкцию. Сразу же обнаруживается, что у пациента вся левая сторона головы – та, которая встретилась с полом – в крови.
– Пётр! Вы меня слышите? – пытаюсь до него достучаться.
– Кислород снизился, – сообщает Сауле.
Ко мне присоединяется Елена Севастьянова и говорит, что у мужчины ушное кровотечение, зрачки на свет не реагируют.
– Потеря сознания. Возможно, гематома, – рассуждаю вслух, пока медсестра надевает мужчине шейный корсет. – Будем интубировать. Лена, качай. Томографию, нейрохирурга.
– Эллина Родионовна, его через пару месяцев отправят на пожизненное, – тихо произносит коллега.
– Лена! Качай мешок! – требую, повышая голос.
– Он просил не стараться, – упрямится Севастьянова.
– Пациент совершил попытку добровольно уйти из жизни. Он не может отказаться от медицинской помощи, – говорю ей. И откуда успела узнать столько подробностей о Синельщикове? Да, слухи в этом отделении и впрямь разлетаются, как стрижи.
Проходит полчаса, прежде чем нам удаётся стабилизировать состояние пациента. Но результат наших стараний не особо помог. Пётр погрузился в кому без самостоятельного дыхания. Теперь он подключён к аппарату ИВЛ, и сколько продлится его пребывание в таком состоянии – неизвестно. Да, он сам себя наказал.
После этого могу немного отдохнуть. Затем иду проведать свою соседку. Но не просто так, а с твёрдым убеждением в том, что ей надо как можно скорее уйти от Виктора. В противном случае для неё это может кончиться на вывихнутой стопой, а чем-то похуже.
– Зачем мне от него убегать? – не понимающе спрашивает Надя, глядя на меня своими большими серыми глазами. – Он мой муж. Мне это не нужно.
В палату входит Виктория Михайловна Селезнёва, здоровается. Представляю её Наде, и девушка хоть и продолжает вежливо улыбаться, но взгляд становится колючим.
– Я же просила никого не вызывать, – говорит она.
– Больничные правила в случаях, связанных с домашним насилием, требуют моей консультации, – не моргнув глазом, лжёт Вика. Я благодарна ей за это.
– Что за правила такие? – произносит Надя, но уже не так уверенно. – Витя придёт и расстроится, если узнает, что я общаюсь с психиатром.
– Эллина Родионовна, к вам посетитель, – заглядывает Достоевский.
Оказывается, ему удалось посредством своих связей в полиции отыскать Мисси, она же Людмила.
– Я рада, что ты вернулась, – говорю ей и отвожу для непростого разговора. Девушка покидает мой кабинет вся в слезах. Новость о ВИЧ её страшно расстроила. К тому же теперь самой придётся разбираться в отношениях с двумя друзьями, для которых она стала той чёрной кошкой, что обоим дорогу перебежала. И не мне понимать, кто там в чём виноват.
Провожаю Людмилу, навстречу… ну кто бы мог подумать! Сам Виктор, муж Нади. Мой сосед сверху, которого я никак не могу не признать красавчиком. Вот странно: знаю, что он избивает жену, что способен превращаться в зверя. Но как у него это получается? Вот передо мной стоит парень 180 см ростом, широкоплечий, с хорошей фигурой. Мягкий бархатный голос, светло-голубые глаза, чуть широкие скулы, идеальной формы нос и чётко очерченные губы. С такой внешностью ему бы украшать страницы модных изданий.
– Здравствуйте, – вежливо приветствует он меня. – Что случилось с Надюшей?
– Добрый вечер. Всё нормально. Надя растянула голеностопный сустав, – сообщаю ему.
– Я говорил, чтобы она осторожнее каталась на самокате, – улыбается Виктор, и я даже в какой-то момент понимаю, почему Надя в него влюбилась. Красив, этого у него не отнять. Это тем удивительнее: сознавать, что под личиной обаятельного парня скрывается монстр. Как и в случае с Петром Синельщиковым, кстати, тоже.
– Такие покатушки бывают опасны, – отвечаю ему, стараясь быть вежливой.
– Простите, что втянули вас в наши домашние дела, – говорит Виктор. – Боюсь, вы не поняли.
– Нет, кажется, я всё правильно поняла, – намекаю ему, но он то ли не сознаёт подтекста, то ли игнорирует.
– Мы раздражительны оба, – поясняет. – Иногда взрываемся. Как итальянская семья.
– Это не моё дело, – пытаюсь остановить поток его красноречия.
– И ваше, если это вам жить мешает. Наш сосед в Новосибирске решил, что произошло землетрясение, а это Надя однажды в порыве страсти уронила кухонный шкаф. Она была в ярости на меня за то, что я пошёл с друзьями на футбол вместо того, чтобы побыть с её родителями.
– Ясно, – отвечаю на это, хотя не верю ни единому слову.
– Где Надя? Можно к ней? – наконец поняв, что его болтовня меня не интересует, спрашивает Виктор.
– Да, – отвечаю и веду его к супруге. – С ней уже закончили. Можете подогнать машину, а я попрошу медбрата, чтобы вывез её вам навстречу.
– Да я сам её заберу.
– До стоянки долго идти, а ей надо полежать два дня.
– В чём проблема? – взгляд Виктора становится холодным. Кажется, он догадывается: что-то не так с его женой. Из палаты выходит психиатр, смотрит на меня, на спутника. Понимающе кивает: «Потом поговорим» и уходит. Виктор сразу устремляется к жене.
– Привет, солнышко, – здоровается с ней. – Как дела?
– Уже не дёргает, – отвечает Надя.
Они воркуют, как два голубка. Муж даже трижды целует супругу в щёки.
– Лекарство дали? – спрашивает нежно.
– Дали.
Меня от умиления сейчас стошнит. Ночью он бил её и последними словами оскорблял, а теперь милуются.
– Проголодалась?
– Да, немного.
Виктор помогает жене сесть в кресло.
– По пути домой заедем в ресторан, возьмём с собой бутылочку красного, хочешь?
– Конечно, милый.
В дверях Надя благодарит меня за помощь.
Иду в регистратуру, чтобы проверить, нет ли у меня незаполненных документов. И что же я там вижу? Поразительная картина: за стойкой Туггут, напротив неё, облокотившись, Вежновец. Они премило общаются, улыбаясь друг другу. В какой-то момент Матильда Яновна кокетливо хихикает, поправляя волосы.
– В купальной шапочке? – слышу её вопрос, заданный мармеладным голосом.
– И в плавках, – чуть пошловатым тоном отвечает ей Иван Валерьевич. – Попробуйте, вам обязательно понравится.
– В январе? – удивляется Туггут. – В Неве?
– Это одухотворяет, – признаётся Вежновец. – И тут дело не только в религиозной составляющей. Купание в ледяной воде омолаживает, – он при этом ещё и бровями играет!
От такой картины мне второй раз за сегодня хочется поднести себе лоток.
– Какими судьбами у нас, Иван Валерьевич? – подхожу к регистратуре в надежде прекратить эту беседу с ужасно пошлым подтекстом. Они вроде бы об окунании в крещенскую купель говорят, а при этом выглядят так, словно Камасутру обсуждают. Да не просто обсуждают – договариваются!
– Да, мы с доктором Туггут говорили, какой тяжёлый выдался год. Увольнения, сокращения…
– Эллина Родионовна, – приторным голосом актриски из провинциального театра обращается ко мне Матильда Яновна. – Вы знали, что Иван Валерьевич занимается моржеванием?
– Оставьте нас, пожалуйста, – прошу её, но Вежновец просит Туггут остаться и заявляется:
– Я знаю, как решить вашу бумажную проблему.
– Какую ещё проблему? – удивляюсь.
– Вы уже на месяц опаздываете с отчётами, – улыбается главврач. В присутствии Туггут он из кожи вон лезет, чтобы казаться белым и пушистым. Волк в овечьей шкуре.
– Я принесу его завтра утром. Ей обязательно присутствовать, – смотрю на своего зама.
– Меня ждёт пациент, – лжёт Туггут и сразу же уходит.
– Да… – Вежновец провожает её долгим взглядом и щёлкает языком. – Элегантно.
– Мне не до мелкой административной работы, – поясняю ему. – Я и так вкалываю, как рядовой врач.
– Вам тяжело. Поэтому поможет доктор Туггут.
– Как? Она уже мой заместитель.
– На собраниях. С практикантами в ваше отсутствие.
– Этим занимаются старшие врачи.
– Туггут прекрасный специалист, она готова к преподавательской работе, – продолжает упираться Вежновец, явно решивший оттяпать у меня ещё несколько пунктов должностных обязанностей.
– Вот и шла бы она…
– Где же ваша благодарность, доктор Печерская? – делано удивляется главврач. – Я пытаюсь облегчить вашу ношу.
– Нет, вы меня доводите.
– Зачем? – делает он невинный взгляд.
– Потому что вам так нравится.
– Считайте, приказ об изменении должностных инструкций уже подписан, – заявляет Вежновец и, как всегда уверенный, что последнее слово за ним, с видом триумфатора удаляется.
Мне всё очевиднее становится план моего смещения с должности. Сначала отнять большую часть функций, сосредоточив их на Туггут, а потом предложить поменяться с ней местами. Мол, вы же видите, как много может она, и на какое малое количество дел способны вы? Ну, а дальше… Вздыхаю устало. Ну почему меня никто не приглашает в частную клинику? Бросила бы всё прямо сегодня.