Начало. Федерико Морено-Торроба
Федерико Морено-Торроба, детство и юность
Федерико Морено-Торроба - Музыкант
В 1925 и 1926 годах Торроба создал произведения, которые закрепили за ним репутацию важного молодого импресарио и композитора сарсуэлы. В традициях и стиле Вивеса (Vives) и Серрано (Serrano) Торроба написал «Хозяин гостиницы Тордесильяс» (La mesonera de Tordesillas) в 1925 году и «Пасторелу» (La pastorela) в 1926 году. Он столкнулся с жесткой конкуренцией, поскольку Вивес (Vives), Гименес (Giménez), Ллео (Lleo), и Чапи (Chapí) были в полной карьере. Итак, он начал хорошо.
Став импресарио, он руководил постоянной труппой мадридского театра Centro в течение всего десятилетия. Торроба был единственным зарсуэлеро своей эпохи, ставшим импресарио. Каковы были причины такого нетрадиционного карьерного шага? Главной из них было желание получить больший художественный контроль над постановкой собственных произведений. Он отметил, что одна из его зарзуэл была поставлена в Барселоне (он не помнит точно, какая именно), и «я был потрясен тем, что в день премьеры никто не знал, что должен делать на сцене. Позже я узнал, что актеры получили свои роли только за день до премьеры!» Он пояснил, что взялся за эту работу не из эгоистических амбиций, а потому, что для того, чтобы в зарзуэле победил автор, необходимо быть импресарио. «Музыка ничего не значит, если ее плохо поют или плохо играет оркестр».
Конечно, вознаграждение было еще одним стимулом. Как позже заметил Харо Текглен (Haro Tecglen): «Почему композитор хочет стать импресарио? Простой ответ - деньги. Автор очень страдает, когда другой человек обогащается на произведении, которое является продуктом его собственного таланта; ... Однако есть и другая причина, помимо денег: автор всегда чувствует, что импресарио не дал своему произведению всего, чего оно заслуживает, что он недостаточно хорошо заплатил актерам, достал недостаточно хороший оркестр или не самые лучшие декорации. Таким образом, человек становится импресарио, чтобы заботиться о своих произведениях так, как, по его мнению, они того заслуживают».
Сам Торроба достаточно ясно объяснил свои причины: «Я сделал это, потому что хочу, чтобы у моих работ был хороший актерский состав, а единственный способ добиться этого - платить им самому».
Благодаря его решению стать импресарио «премьеры всех моих произведений проходили с очень хорошими составами, с певцами, выбранными мной». Будучи проницательным дипломатом, он смог избежать серьезных проблем с артистами, например, когда певец рассердился и ушел со сцены, потребовав замены в последнюю минуту. Конечно, были и экономические взлеты, и падения: иногда он зарабатывал много денег, а иногда - нет. «Но я выжил». Конечно, хотя он зарабатывал много денег на сарсуэле, он также вкладывал много средств в свои три компании, продвигал певцов, путешествовал и т. д.
Спустя годы он описал в интервью испытания, выпавшие на его долю как композитора и импресарио. Сначала он рассказывает непосредственно о своих доходах и размышлениях о музыке как бизнесе: «Сейчас работа огромна. Нужно посеять много семян, чтобы собрать небольшой урожай. Не все работы успешны, а большинство достигают гораздо меньших результатов. Люди помнят об успехах, но забывают о неудачах, которых гораздо больше. Я считаю работу успешной, если она получает тысячу представлений. В противном случае не стоит и пытаться быть композитором».
Очевидно, что его работа была очень трудной: «Однако она радует и вдохновляет меня, но я признаю, что она чрезмерна. Партитура - это огромный труд: сотни и сотни часов, посвященных поставленной задаче. И впоследствии, если работа не удастся, труд многих месяцев будет сведен на нет за один вечер». Хименес (Jiménez) выразил это очень наглядно: «Для того чтобы сказать «си», либреттисту достаточно написать две буквы, и все готово. Но для того чтобы этот единственный слог прозвучал из уст персонажа, композитору приходится писать тридцать два знака в нотной записи, чтобы каждый из участников оркестра играл свою ноту».
Конечно, все это было делом бизнеса, а значит, деньги в конечном счете определяли все остальные соображения.
«Для меня деньги - вещь относительная, ведь помимо того, что я автор, я еще и импресарио своих и чужих произведений. То есть я распоряжаюсь большим капиталом, но с большим риском, потому что бюджет зарзуэлы настолько велик, что при обычных поворотах в ходе дела дефицит может составить тысячи дуро и привести к разорению».
Когда его спросили, есть ли у него необходимый для такого рода дел sangre froid (хладнокровие), он ответил: «Это вопрос. Но да, у меня есть вера».
Несколько случаев из этого периода становления его карьеры не только проливают свет на его решение получить контроль над своими работами, став импресарио, но и раскрывают глубоко укоренившуюся черту его личности: скромность и умение посмеяться над собой. Эти инциденты также дают нам некоторое представление о закулисных реалиях зарзуэлы, ее рисках и интригах.
Ему поручили написать музыку к двухактной зарсуэле под названием «Караван Амбросио» (La caravana de ambrosio) с текстом Гарсии Альвареса (García Álvarez) (которого Торроба называл descuidado, или «беспечный»). Сюжет рассказывал о караване, который отправляется на поиски Атлантиды, но теряется в пустыне - подходящая метафора для самой постановки. Автор закончил либретто за один день, а Торроба - музыку за одну ночь. Премьера спешно подготовленного произведения состоялась 11 мая 1925 года; хотя премьера должна была состояться 9 мая, она была отложена на два дня, чтобы дать возможность провести дополнительные репетиции. Однако, дирижируя собственной партитурой, Торроба заблудился в зарослях нот, и оркестр быстро распался в замешательстве. Занавес пришлось опустить, пока все пытались вернуть шоу в нужное русло. «За спиной я слышал оскорбления и крики публики, похожей на стаю диких животных», - заметил Торроба. Несмотря на все это, непритязательная работа шла пятьдесят вечеров при полном аншлаге. «Люди смеялись и топали ногами. Это было невероятно!» А критики признали музыку «восхитительной», шутки «очень изящными», а предысторию «роскошной ».
Уже добившись успеха в национально ориентированных тональных поэмах и гитарных произведениях, Торроба не связывал свою карьеру с неуловимой мечтой об испанской опере и никогда не был убежден, что иностранный жанр оперы может стать по-настоящему национальным. Зарсуэла же, напротив, имела исключительно национальный характер. Торроба и большая часть испанской публики осознали, что у зарсуэлы есть свое собственное наследие, и ее не нужно сравнивать с оперой или конкурировать с ней. Он воспользовался моментом и весной 1925 года переключил свое внимание на зарзуэлу, культивируя этот жанр в течение последующих четырех десятилетий.
