День рождения такой веры можно назвать так же, как день рождения человека. И то, и другoe рождается одинаково — в крови и муках.
Пронзительный рассказ Симонова о том, как на ходу, на вершине прошедшего первого года Отечественной войны, рождались в боях настоящие командиры: за которыми на Парад - светло, и в бой - легко!..
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 5 августа 1942 г., среда:
Воля командира
— Нет, спасибо, недавно курил. Это я в бою много курю, папиросу за папиросой, а так, обычно десяток в день, и все...
Над головой желтое степное солнце. С трудом найдя небольшой кусочек тени, мы сидим вдвоем с Василием Ивановичем Козловым у стены полуразвалившейся каменной халупы. Козлов — лейтенант, командир сражающегося здесь в спешенном строю эскадрона. На нем дожелта выгоревшая гимнастерка, пожухлые, истертые ремни, сапоги со шпорами—кавалерист при всех обстоятельствах хочет все-таки остаться кавалеристом. В простом, загорелом, с плотно сжатыми губами лице Козлова, в его твердых, скупых движениях, в сдержанной речи чувствуется твердость воли, соединенная с упрямством, прямолинейность человека, прошедшего долгую солдатскую школу.
Козлову за тридцать. Он 12 лет в армии. И его лейтенантские нашивки, которые он получил только на двенадцатом году службы, дались ему нелегко. Он знает им цену: он прошел все ступеньки от новобранца до командира эскадрона. И то, что он, солдат, стал теперь офицером, и то, что в его руках находится судьба многих людей, и то, что к этому его привел нелегкий путь,—все это наполняет его законным достоинством.
Он из тех людей, которые знают свое дело точно и делают его непреклонно, он одинаково умеет не давать поблажек своим подчиненным и быть беспощадным к себе самому. Он исполнителен и в то же время горд и независим, таков, каким и должен быть советский офицер. Его любят в эскадроне, ему верят и за ним идут до конца. Это проверено в пекле боев и, значит, это — правда.
Я разговариваю с Козловым, и мне, хочется понять, как это создалось, как он нашел дорогу к сердцу бойца, как добился того, что стал гордостью своего эскадрона.
Он был еще на Халхин-Голе и начал эту войну уже обстрелянным человеком. Конечно, это сыграло роль. До того, как получил эскадрон, он девять месяцев был в боях под Чаусами, Кричевым, Унечью, Стародубом, Трубчевском. Он ходил в рейд по тылам врага, под город Глухов. Зимой в свирепые морозы он брал Елец, Ефремов, Чернь. Он на своей шкуре испытал войну во всем, начиная от конной атаки и кончая госпиталем. Он видел войну и мог рассказать о ней новобранцу так, что тот ему верил, и это тоже, конечно, играло роль.
Он принял эскадрон в дни переформирования дивизии, у него были мало обученные люди, и он учил их по-солдатски сурово и требовательно, учил всему, что придется делать в бою. Он совершал с эскадроном большие марши в метель и распутицу, жил с ним в лесу в шалашах, прививал бойцам солдатскую выносливость, требовал от них всего, что он умел и мог делать сам. И это, само собой разумеется, тоже играло роль.
Бои эскадрона начались с мелких стычек, с разведывательных поисков, с воспитания упорства в обороне. Люди привыкли к разрывам мин, гуденью самолетов, к артиллерийской канонаде, привыкли к тому, что на войне могут убить. Они верили Козлову и любили его, потому что он был хорошим, заботливым командиром, и теперь в бою эта вера окрепла, стала еще тверже, превратилась в беспредельную веру до конца, на жизнь и смерть.
День рождения такой веры можно назвать так же, как день рождения человека. И то, и другoe рождается одинаково — в крови и муках.
Был конец жаркого июльского дня. Предвечернее солнце на много верст кругом золотило рожь, и с позиций эскадрона Козлову было хорошо видно, как слева от него на соседа, перекатываясь по ржи, тремя густыми цепями наступает немецкая пехота. Козлов знал, что, главные силы сейчас перегруппировываются где-то в тылу и у соседа так же, как и у него, есть только тонкая цепочка бойцов. Немцев встречали редким огнем, и они, залегая, вновь вставая, катились на его глазах все дальше вперед. Вот уже передние цепи на одном уровне с ним, вот они прошли уже глубже, и он оказался у них на фланге, почти в тылу.
Как русский солдат, Козлов понимал свой долг упрямо и просто. В его поле зрения были немцы. Он должен был их убить. И пусть они были не на его участке, все равно ему было тяжело видеть, как они шли там, хорошо видные в бинокль, перекатываясь все дальше и дальше. Как командир, Козлов знал, что каждому назначено свое место в бою, но он знал также, что место ему назначено не ради места, а ради победы. Он почувствовал, что наступила минута, когда он, Василий Иванович. Козлов, на двенадцатом году своей солдатской службы, должен взять на себя полную ответственность за жизнь своих людей и за судьбу боя. Хороший солдат во время мира ждет войны, а во время войны ждет этой минуты. В этом смысл его солдатской службы. Козлов принял решение. Немцы продвинулись, оторвавшись от своих вторых эшелонов. Атаковать их в лоб или во фланг он не мог, их было в десять раз больше, но он мог зайти им в тыл. Они шли тремя волнами. Что ж, он пойдет за ними четвертой волной. Оставив несколько человек для прикрытия ранее запятых позиций, он подал команду, и весь его спешенный эскадрон — более сотни человек, с автоматами, ручными пулеметами, минометами по густой ржи двинулся в тыл к немцам. В этом положении или надо было бить неожиданно и сильно, или бессмысленно погибать.
Козлов приказал без его личного сигнала не открывать огня, что бы ни было. Через 20 минут его люди, скрытно продвигаясь по ржи, оказались как раз сзади немцев. Они развернулись и пошли вслед за немцами четвертой волной. Впереди немецких цепей рожь кончалась. Первая цепь уже начала выходить на открытое поле. Кавалеристы Козлова, разминая ноги, прибавляли шагу. Расстояние между ними и третьей — задней — немецкой цепью все сокращалось. Во ржи в 200 метрах уже мелькали пилотки и каски немцев, но Козлов все еще запрещал стрелять, он хотел подойти еще ближе, до последней возможности, чтобы бить наверняка, в упор. У людей дрожали руки от возбуждения, от желания скорей ударить по немцам. Но Козлов сумел внушить своим бойцам, что преждевременное начало боя до сближения сейчас будет не просто горячностью, а непоправимой ошибкой.
Три волны шли, треща из автоматов, четвертая шла молча. Наконец, в немецких цепях кто-то обернулся и заметил движущуюся четвертую цепь. Они решили, что это свои, и дали белую ракету. Козлову нечем было ответить, и он продолжал двигаться дальше. Тогда от третьей немецкой волны отделилось четверо и, повернув, пошли навстречу Козлову. «Подпустить в упор и снять»,—приказал Козлов. Шедший впереди командир взвода Хотеев пригнулся в высокой ржи, и когда четверо немцев, раздвигая колосья, подошли вплотную, он, не снимая с ремня автомата, зажал подмышкой приклад и дал длинную очередь веером. Все четверо немцев упали, перерезанные ею, и цепь, переступив через их трупы, снова пошла в молчании дальше. Трескотня собственных автоматов помешала шедшим впереди немцам услышать эту очередь. Не дождавшись возвращения четверых, они пустили еще раз 6елую ракету и послали назад на этот раз уже десять человек. Они следили за этой группой. Когда и этих десятерых немцев постигла та же участь, что и первых четырех, шедшие в третьей волне две ближайшие к Козлову немецкие роты повернулись и, перестраиваясь на ходу, с двух сторон начали обходить Козлова. Именно эту минуту, когда все огневые средства могли бить в упор с короткой дистанции, Козлов счел самым выгодным моментом начала боя. Он приказал открыть огонь.
Разворачиваясь, немцы стали к нему флангом, их цепи, повертывая, шли по узким стежкам во ржи. Оба фланговых пулемета Козлова, разом открыв огонь, состригли эти цепочки. Козлов дал приказ атаковать и caм пошел впереди. До немцев оставалось 100 метров. По ним били все минометы и пулеметы. Потери первых минут были у них ужасны. Ближайшая их цепь наполовину полегла сразу. Против Козлова начала- поворачиваться вторая цепь. Казалось, еще минута и начнется рукопашная, но в это время наша артиллерия, бившая до этого по первому эшелону, перенесла огонь в глубь немецких цепей. Разрывы стали ложиться, как раз между Козловым и немцами.
Пришлось залечь, пережидая огневой налет. Он бал некстати, но Козлов понимал: никто не мог знать, что он находится здесь, в тылу у немцев. Заминка в минуту атаки — это был трудный, непредвиденный момент, психологически опасная пауза, но на войне нужно использовать все, и Козлов использовал и эту паузу. Через связных он приказал, чтобы его бойцы, не выжидая, сползались ближе к нему. Он предвидел, что и вторая, и третья немецкие цепи за эти минуты успеют повернуться против него и надо будет пробиваться через них мгновенно, собрав все силы в кулак.
Кругом свистели осколки, было трудно поднять голову, но Козлов встал, чтобы еще раз оценить обстановку. Слева, за немцами высилась железнодорожная насыпь. Пробиться через все немецкие боевые порядки было едва ли возможно, но если повергнуть немного влево, где его пыталась обойти пока всего одна немецкая цепь, то можно было пройти сквозь нее и вырваться за железнодорожную насыпь. Если немцы рискнут атаковать, там можно принять дальнейший бой. Козлов холодно и трезво взвесил все за и против. В течение огневого налета он собрал эскадрон, повернул его налево и сейчас же вслед за последним снарядом поднял своих бойцов и бросил их влево сквозь немцев к насыпи.
В этой атаке сначала был ранен, а потом погиб Хотеев, убитый пулей в сердце. Умер на руках своих бойцов командир минометчиков Корнев, дважды до этого раненый. Был тяжело ранен политрук эскадрона Корниенко. В высокой ржи было трудно вести прицельный огонь, и первые номера пулеметов ставили горячие треноги на плечи вторых номеров и вели огонь по немцам сверху вниз.
Через пятнадцать минут эскадрон прорвался к насыпи. Но Козлов, во время атаки шедший первым, на насыпь поднялся последним.
Несмотря на усталость, ночью бойцы долго не могли заснуть. Они были взволнованы удачей этого боя. Риск в соединении с трезвым расчетом принесли Козлову победу. Он выручил соседа, отвел от него удар, задержал наступление немцев. Он с честью вышел из этого испытания и вывел своих людей. Из 115 человек, пошедших в бой, 24 были убиты и 15 ранены и вынесены сюда, за насыпь. Но упоенье удачного боя, вид ржаного поля, примятого мертвыми немецкими цепями, чувство, что за каждого убитого немцы, по самому трезвому подсчету (впоследствии подтвердившемуся), заплатили шестью-семью смертями. — все это вместе взятое делало поредевший эскадрон таким же сильным, а может даже более сильным, чем до боя. В полночь Козлов собрал бойцов.
— Мы потеряли наших товарищей,— сказал он немного глуховатым, но, как всегда, спокойным голосом,— но мы тем более должны драться, как будто они еще живые, потому что, хотя в эскадроне на 39 сабель меньше, но эскадрон остается тем же эскадроном и на него кладутся те же задачи.
Эскадрон молча почтил память павших, и Козлов почувствовал всем своим существом, что эти оставшиеся в живых люди верят ему до конца, что ему жаль товарищей, но что они до конца понимают, что купить настоящую победу даже дорогой ценой—право их командира. Это был день рождения веры в командира, омытой кровью и вспоенной победой. Ночью, оставшись один, Козлов сорвал с куста горсть холодных, намоченных росой листьев и отер ими разгоряченное лицо. В первый раз за этот тяжелый день он остался наедине с собой и со своими мыслями. Он сам поставил эскадрой в рискованное положение и сам вывел его. Он сам взял на себя ответственность за этот бой и за победу в нем. Это был вопрос его командирской решимости и воли. Он решил его верно и сейчас с удовлетворением думал, что так же будет решать его и впредь, не боясь ни смерти перед лицом врага, ни ответственности перед лицом старших начальников.
Утром эскадрон снова пошел в бой. Козлов вел его по-прежнему бестрепетно, и только папироски, которые он закуривал одну от другой, выдавали его обычное боевое волнение. (К. СИМОНОВ. ДЕЙСТВУЮЩАЯ АРМИЯ).
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
