(начало книги, предыдущая часть)
Часть 22. Случай с памфлетом. Служба вышибалы в доме мадам Дискретье.
На следующий день после встречи в пекарне Вонсовского я был нанят на должность вышибалы в дом мадам Дискретье.
При первой встрече Мадам Дискретье пристально рассматривала меня поверх пенсне и, больше всего напоминала бледную рыбу, надолго забытую в холодильнике. Ее редкие волосы были неровно окрашены хной во все оттенки рыжего; морщинистые и дряблые щеки покрывали крупные чешуйки пудры, они скапливались в складках и ямках, усеявших ее утомленное лицо, плотная фигура, среднего роста была чересчур туго затянута в бледно-желтый шелк и напоминала колокол, а кружева, казалось насквозь пропитались французскими духами по последней моде, на безымянном пальце правой руки блистало кольцо с изумрудом, в опухших пальцах мадам держала длинный нефритовый мундштук.
Мадам лично проводила в отведенную для меня убогую комнатушку на третьем этаже, и астматично прохрипела:
— Ты вышибала приличного заведения, поэтому должен быть трезв и никакого что бы курения и запаха махорки чтобы не было.
Я кивнул, соглашаясь. Правила были понятны.
Готовясь приступить к работе, я заранее постарался изучить полицейское досье на мадам Дискретье, и это оказалось довольно интересным чтением. Мадам происходила из французской крестьянской семьи, родилась в маленькой рыбацкой деревушке близ Ментоны. В 1900 году она приехала в Россию в качестве второй горничной в услужении у графини Марии Парчевской, но вскоре была уволена за то, что позволила себе бросать нежные взгляды в сторону младшего сына хозяйки дома.
Назад на родину Мадам не вернулась и к 1903 году симпатичная молодая француженка превратилась в одну из самых популярных модных дам полусвета, а два года спустя стала постоянной любовницей одного эксцентричного и невероятно богатого Великого князя.
После смерти Великого князя его избранница попала в так называемые «оккультные» московские круги, которые возглавлял печально известный брат Павел.
В 1910 году Мадам настигло несчастье, она попала в железнодорожную катастрофу, искалечившую ее на всю жизнь. Деваться было некуда и, используя свою склонность к предпринимательству, она открыла свой дом удовольствий на Лубянке. Новое заведение быстро завоевало популярность и вскоре стало центром ночной жизни Москвы, привлекая избранную и разнообразную клиентуру.
Одними из самых частых и желанных гостей стали дипломаты из Санкт-Петербурга, и, хотя никогда не возникало ни малейшего вопроса о шпионаже со стороны самой мадам Дискретье, ее заведение числилось в черных списках седьмого управления русского Генерального штаба и продолжало работать лишь потому, что считалось ценным источником информации. Оно давало, между прочим, сведения о персональных пристрастиях и вкусах известных дипломатов и оказалось полезным в случае с «божьим человеком» Григорием Распутиным.
Моя должность вышибалы, ночного портье и вообще разнорабочего у мадам Дискретье давала ряд полезных возможностей и привилегий, а также позволяла досконально ознакомиться со всеми входами и выходами этого заведения.
Особняк в Сокольниках был построен в 1870 году Антонио Ди Кьярмонти для князя Демидова. Его окружал обширный сад с большим прудом, где разводили карпов для рыбной ловли и тройной ряд голубятен с соломенными крышами, обнесенных высокой стеной.
С улицы дом выглядел довольно потрепанным: над массивной входной дверью висели потрескавшиеся и покрытые темными пятнами от влаги гипсовые массивные барельефы, будка сторожа сильно нуждалась в свежем слое краски.
Внутри, однако, все было оформлено в ином стиле, и буржуазная респектабельность уступала место атрибутам роскошного пристанища порока. Главный зал с его неудобными позолоченными креслами был последней попыткой сохранить иллюзию невинности и условности, пальмы-аспидистры раскинули крупные пыльные листья у окон, мрачная икона, увенчанная масляной лампадой, и аккуратная книга посетителей в сафьяновом переплете - все это могло быть вывезено из какого-нибудь провинциального правительственного учреждения.
Затем, через занавешенный дверной проем в маленькой приемной, воздух наполняется тонким ароматом амбры, и затененные электрические лампы привлекали внимание к обнаженной мужской грации мраморного Приапа сокрушающего сопротивление нимфы Дафны.
Из всех комнат этого гадкого, но интригующего логова, столовая и примыкающая к ней гостиная казались, пожалуй, самыми уютными и по сути своей самыми интересными.
В столовой над Флорентийской каминной полкой висела прекрасно выполненная картина, вдохновленная рассказом Боккаччо «Принцесса и Соловей». Мебель состояла из стола и нескольких старых, хрупких стульев розового дерева, обитых выцветшим желтым венецианским шелком и расшитых эротическими рисунками суккубов и инкубов, изнуряющих спящих монахов и монахинь. На полированном паркетном полу лежали кремовые курдистанские ковры, а вдоль стен рядами тянулись грубые крестьянские иконы.
Салон представлял собой копию римского гладиаторского лупанария, вплоть до пахнущих мускусом козьих шкур на полу, кувшинов с вербеновой мазью, которыми пользовались нубийские рабы, резных гирлянд фаллосов на четырех неглубоких мраморных ваннах для ног и серебряного фонтана с вином перед дверью. Слева от простого гранитного камина, украшенного, однако, подлинной античной плитой, на которой была выгравирована сцена праздника Луперкалии, находилось единственное окошко, снабженное медными планками и соединенное в целях вентиляции со столовой. Это маленькое и незаметное отверстие, однако, находилось непосредственно над длинной, широкой, обитой войлоком полкой, приделанной к стене и снабженной пружинами. Всякий, кто пожелает, мог заглянуть в столовую незаметно с помощью перископического зеркала с очень мощной линзой, установленной в основании окна. Мои познания в области психологии извращений подсказали причину установки такого дорогостоящего аппарата и то, что его назначение не ограничивалось обычным наблюдением. Проверив восьмидюймовую вогнутую линзу под всеми возможными углами и при плохом освещении, я обнаружил, что зеркало работает идеально, изображение никогда не размывается и не дрожит.
Через четыре дня после моего первого появления в доме мадам Дискретье, около двенадцати часов дня, я вытирал пыль в столовой. У меня в руке была метелка из страусиных перьев, и я методично ею орудовал, крайне недовольный собой и результатами работы. Все, что я смог узнать за эти дни - это то, что некоторые видные московские светские дамы организовали черную мессу, которая должна была состояться на территории заведения и представляла собой не более чем необузданную невротическую оргию.
Настойчивый трезвон колокольчика над парадной дверью и скрип тяжелых засовов заставили меня прерваться и повернуться в сторону входа, а через минуту на пороге появился почтальон.
Почтальон оказался низкорослым и волосатым мужчиной, с квадратной массивной челюстью и черными маленькими бегающими глазками. При виде меня он нарочито подмигнул, прошептал свой специальный шифр «П.62», и шифр военного времени Московского отделения секретной службы «М.К.115», после чего вручил мне письмо, адресованное мадам Катрин Бланшар. Прежде чем я успел что-либо спросить, шаркающие шаги со стороны главного зала заставили почтальона поспешно произнести:
— Это чрезвычайно важное письмо, обработайте его паром, - после этих слов информатор живо повернулся и вышел.
Я бросил письмо на поднос и взмахнул пипидастром, подняв тонкое облачко пыли. Месье Рише, небритый, недовольный и насквозь пропитой француз-дворецкий, вошел своей шаркающей походкой, кашлянул, взял письмо и без особого интереса положил его обратно, устремив затуманенный взор на скульптуру Тантала, стоявшего на каминной полке.
Руки дворецкого сильно дрожали, но он аккуратно достал из буфета одну из тяжелых стеклянных бутылок и не утруждая себя поиском бокала, прямо из горлышка влил себе в рот щедрую дозу прюнье 87-го года. Затем его взгляд сфокусировался на мне, и я получил приказ вызвать весь персонал к пяти часам. Сделав еще один жадный глоток коньяка, страдающий от жажды Рише снова зашаркал прочь, даже не вспомнив о полученном письме к мадам Дискретье. У меня было совсем мало времени, надо торопиться.
Через минуту или около того я пробрался в пустую кухню и там осторожно вскрыл конверт. Внутри оказался единственный лист бумаги бледно-голубого цвета с чужеземным водяным знаком, на котором не было ничего интересного, кроме напечатанной на пишущей машинке просьбы, подписанной кодовой цифрой «9», об использовании столовой этим вечером. Я внимательно посмотрел на простую с первого взгляда записку, помня про прощальное замечание агента - почтальона. Приглядевшись, я заметил, что под буквой «С», которая часто встречается в русских словах, была крошечная черточка, как будто палец печатающего проскользнул при наборе текста и случайно нажал именно эту клавишу.
Мне было известно, что подчеркнутая буква «С» всегда использовалась седьмым отделом русского Генерального штаба, чтобы указать либо на некоего политического подозреваемого, замышляющего заговор против самодержавия, либо на то, что в послании содержалось химическое послание тайному агенту, занимающемуся делом. Поэтому я провел пальцем по первой из голубоватых черточек, на внутренней стороне конверта и по всему сообщению, а затем облизал кончик пальца, чтобы попытаться определить вещество, используемое для невидимого письма. Я обнаружил танин и сульфат железа - сочетание, без сомнения, специально подобранное в моем случае, благодаря сравнительно простому методу, необходимому для передачи сообщения.
Я поспешно повернулся к медному десятилитровому тульскому самовару, стоявшему на кухонном столе, и поднес конверт к вентиляционному отверстию в крышке. Затем, прижимая клапан к надписи на письме и приводя железный купорос в контакт с танином, я разобрал на увлажненной поверхности серию маленьких точек, кривых, спиралей и черточек. Текст был написан знакомым мне шифром Медведева, которым пользовались такие специалисты, как начальник отдела Московской секретной службы.
Начальник отдела полковник Родович в данном случае был краток и, как обычно, очень точен. Сегодня вечером около десяти часов, я должен был присутствовать на мальчишнике, который состоится в доме мадам Дискретье в Сокольниках.
Я должен был соблюдать особую осторожность, так как хозяином вечеринки, согласно полученным достоверным сведениям, будет не кто иной, как известный и влиятельный дипломат в Санкт-Петербурге и Москве, месье Икс.
Среди гостей ожидаются: полковник барон Гейдер, капитан Карцев, генерал-майор Рессель, лейтенант Неро, лейтенант Бедендорф и лейтенант Лев Драгомир.
Особое внимание обращалось на то, что, поскольку все эти офицеры командовали различными частями Императорской гвардии сводного полка, они могли быть вовлечены в заговор против существующего режима, а сама вечеринка, возможно, устраивалась лишь, как благовидный предлог для частного прочтения памфлета месье Икс.
В нескольких точных, конкретных словах было упомянуто о ненормальных отношениях, существующих между пожилым дипломатом и утонченным лейтенантом Драгомиром; отношения, которые имели как определенную секретную подоплеку, а так и патологические аспекты, на которых мне посоветовали сконцентрировать свое внимание. Послание заканчивалось заверением, что за домом мадам Дискретье будут следить агенты личной охраны двора Его Императорского Величества, что само по себе свидетельствовало о необычайной деликатности и важности всего дела.
Я уже собирался стереть послание лимонной цедрой, когда из будуара мадам Дискретье раздался громкий звон колокольчика - мадам хотела получить ее письма и бокал красного, довольно кислого кавказского вина. Звонок прозвенел снова, на этот раз дольше и громче, и мой слух воспринял этот звон, как гром посреди глубокой послеполуденной тишины дома.
Я боялся, как бы он не привлек внимания старой Агнес, француженки-экономки, или не разбудил кого-нибудь ещё из прислуги раньше времени, и, не успев убрать химическую надпись, я поспешно запечатал письмо, которое положил на поднос с бокалом вина для мадам. Поднимаясь по лестнице, я говорил себе, что ситуация требует отчаянных мер. Я никак не мог уничтожить письмо, но во что бы то ни стало секретные строчки должны были быть удалены.
Я дважды постучал в дверь мадам Дискретье и, войдя, застал старую сводню, одетую в кокетливое синее шелковое кимоно с яркими золотыми драконами, мадам была похожа на фарфоровую куклу, со следами косметики на одной щеке и пятнами на другой. Воздух в комнате был затхлый, с примесью запахов различных духов и едких турецких сигарет. Мадам курила постоянно.
Увидев меня, моя хозяйка разразилась потоком грубых оскорблений и протянула толстую дрожащую руку. Собравшись с духом для реализации рискованного плана, я неуклюже зацепился за ногу мадам, с приглушенным криком потерял равновесие и боком повалился на ковер. Поднос с грохотом упал на пол в нескольких дюймах от меня, направленный ловким движение руки и я с удовлетворением увидел роковой конверт, плавающий в лужице вина. Кислота, содержащаяся в вине, будет действовать на танин так же, как и лимонная цедра – шифровка должна исчезнуть.
Со смущенными возгласами отчаяния я неуклюже поднялся на ноги, наклонился, поднял письмо и стал тереть промокшую бумагу о свой швейцарский мундир, пока она не стала более или менее сухой, хотя сильно помятой и окрашенной в тускло-лиловый цвет.
Отблеск света настольной лампы, стоящей у кресла отражался на стеклах пенсне мадам Дискретье, когда она молча смотрела на меня, и у меня возникло ощущение, что за стеклами её очков таится скрытое подозрение. Прожив длинную и непростую жизнь, француженка была далеко не дурой, и я немного переживал удался ли мой фокус. Мадам медленно, словно обдумывая что-то, развернула письмо, прочла его, кивнула одобрительно и, наконец, напевая легкомысленную песенку, разорвала бумагу на мелкие кусочки. Собрав осколки разбитого бокала, я неловко встал перед ней, склонив голову, с самым удрученным выражением лица, какое только мог изобразить. Мое поведение, к счастью, оказалось убедительным, и мадам с внезапным хриплым смехом отмахнулась от меня:
— Вот дурак неуклюжий! Впредь будь аккуратнее, особенно с моим драгоценным вином! Иди уже, - она махнула рукой и драконы ее кимоно зашевелились, как живые.
Вечером, когда гигантские колокола церкви Ивана Великого в нижних улицах Сокольнического предместья отбили девять часов, я открыл свой потрепанный чемодан, чтобы взять кое-какие вещи, которые могли мне вскоре понадобиться.
Там был плотно облегающий костюм из красного шелкового нижнего белья с замшевыми карманами, маска и связка отмычек, пара конусообразных трубок для прослушки, банка с патокой и рулон грубой коричневой бумаги, резиновая дубинка и маленький автоматический пистолет, снабженный глушителем.
Это был полный комплект снаряжения гостиничного вора, за исключением окраски нижнего белья, которая была характерной для русской секретной службы. Ее ввел в обиход знаменитый русский мастер шпионажа «Д.13», который обнаружил, что в темноте красный цвет менее заметен, чем черный. Слуховые раковины я положил в один из карманов моей швейцарской ливреи, а когда я спускался к своему креслу в главном зале мадам Дискретье, со стороны гостиной уже доносились веселые звуки вальса.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
