Биби начинает подмерзать, но у парня в кабаке проблемы посерьёзнее...
Фельетон "Петербургской газеты"
Ну, Жужу, натерпелась же я это время. «Право, я уже думала, что не придется мне больше с тобой болтать. Во-первых, вообрази, морозцы по ночам стали завертывать изрядные, а во-вторых, снежок изволил выпасть. Разумеется, меня всю скрючило, так что я совершенно в окоченелом состоянии, еле добралась до гостиного двора, залезла в сумку одного из разносчиков газет и только там несколько отогрелась.
Кстати, Жужу, почему это сумки, в которых разносят петербургские газеты, так похожи на охотничьи? Забившись в уголок, я пыталась прочесть что-нибудь хорошенькое в только что вышедших из-под станка фолиантах. Но, увы, как не напрягала я свое зрение, как ни старалась вращать свои маленькие глазенки, все напрасно. Только из «Биржевых ведомостей» ССЫЛКА я узнала, что с «овсом тихо», «с пенькой туго», больше ничего не подчерпнула.
В еще не высохшем сыром и даже водянистом номере «Сына Отечества» разобрала, (больше по навыку, по догадке, по привычке) на одной четверке раз сорок помещенную с абзацев стереотипную фразу этого издания: «в такой-то газете читаем…». И отчего это, милая Жужу, мне всегда кажется, что «Сын Отечества» не сын Отечества, а внук Отечества? Действительно, он уж очень, по-моему, стар для клички «сын». Прожить такой мафусаилов век, впасть в старческую немощь, быть разбитым параличом и все еще называться сыном, молодиться… И ведь ничего ему не делается, этому дряхлому младенцу, сыну прошлого века. Многим сверстникам велено в чистую отставку выйти, многие из них в бессрочный отпуск ушли, многие в разряд штрафных поступили или на побывку отпущены. А он 600 лет живет и как бы ни в чем не бывало.
Хотела уже вылететь из сумки, да на первой полосе «Новостей» разобрала фразу: «Приступая ко второму году издания нашей газеты, мы без хвастовства можем сказать…» и прочее. Ну, думаю, действительно хвастать нечем. Еще бы вы стали хвастать, господин Шрэйер, и кричать о своих великих заслугах. Это, право, было бы самой неожиданной новостью из ряда тех новостей, которые вы со дня рождения своего сообщили миру и его обитателям.
Выпорхнув из сумки, я направилась по Невскому, потом по Садовой, перелетела через дряхлый Литейный мост и не более как минут через десять усталая и изнеможденная расправила крылышки на трубе какой-то красной закоптелой огромной фабрики. Было еще рано, и потому свежо. «Дай, думаю, погреюсь где-нибудь» - и влетела, вообрази, в кабак. Ты не думай, впрочем, чтобы мною руководило желание попробовать дрянной сивухи. Нет, меня подтолкнула присущая мне страсть к наблюдениям. Проще говоря, простое любопытство.
Ах, милая Жужу, я жестоко была наказана за это любопытство! Зная свойственную нам мухам слабонервность, ты легко поверишь, что я должна была вынести при виде всего того, что мне удалось видеть и слышать. Вижу, кроме рыжего здоровенного сидельца в кабаке никого нет. Заткнув хоботком нос, я уселась на грязной трубе жестяной печки и стала созерцать незнакомую мне до тех пор кабачную обстановку. Вонь, грязь, духота произвели у меня с непривычки сильное головокружение. Минут через пять вижу, входит в кабак молодой парень в кожаном переднике.
«Архипыч! И сделай ты такую милость!» — хриплым голосом произносит он, сопровождая слова умаляющим взглядом.
«Сказано тебе, ничего не будет!» — отрезывает сиделец.
«Да ведь как же! Ты за сверло-то посулил дать косушку, а заместо того стаканчик налил, ведь оно сорок копеек стоит!»
«Ничего не будет! Возьми его взад… Давай, пятачок!»
«Да откеда ж мне взять-то? Верь Богу, голова трещит со вчерашнего… Дай, сделай такую милость…»
«Не очистится ничего. Вот тебе и сказ».
Рабочий уныло чешет за ухом.
«Эх, братец ты мой, как бы полегчало и просить бы не стал. А то какая похмелка… И сделай милость… Век не забуду…»
«Давай жилетку!» – невозмутимо произносит сиделец.
«Да как же без жилетки-то? Не способно…» – в грустном раздумье, глядя на прикрывающую грудь синюю жилетку, произносит парень.
«Ничего, я на сменку дам другую» - и сиделец одну за другой вынимает из-под выручки несколько старых жилеток, отряхивает их, осматривает.
«Вот, бери, очень прилично и приятно», — говорит он, показывая какую-то клетчатую серую выдру, всю истрепанную и истасканную.
«Это, никак, Андрюшкина!»
«Да, была Андрюшкина, да сплыла. До вина он больно, охоч…»
Парень стоит несколько времени в глубоком раздумье
«Эх, давай косушку!» — решительно произносит он, энергически срывая с себя жилетку и бросая ее на прилавок.
«Осьмушку, больше не дам!»
«Сделай божескую милость!»
«Ничего больше. Ты знаешь мою справедливость — сказал и баста»
Парень залпом выпивает, садится на лавку и через минуту делается оживленнее.
«Я, братец-то мой, этого не люблю, чтоб там того или эдак что-нибудь» — говорит он, свертывая из обрывка «Гражданина» ССЫЛКА махорочную мизюльку.
«По-нашему так, так - так… а нет - гуляй наша!»
«Известное дело» — говорит сиделец
«А ей-богу, правда, я не такой человек… Что мне? Я завсегда могу свою центру держать. Проти людей не хуже. А коли ежели Никишка Колченогий - так это мне наплевать… Давай еще осьмушку!»
«Ишь ты, поди ж ты, храбер стал больно»
«А ей-богу, давай, на фартук!»
«Ах ты чудак, право! Занятный ты парень, ей же богу!» — говорит целовальник с приятной улыбкой откупоривая осьмушку.
Еще минут через десять парень окончательно опьяневает.
«Дай, д-д-д-дай, Архипыч, еще! Завтра отдам, разрази Господь!»
«Ничего не очистится»
«Век буду Бога молить! Дай! Ну, хоть махонькую…»
Еще несколько минут, и сапоги парня меняются на опорки.
«Ну, ступай, ступай. Нечего спать-то тут» - вежливо, потряхивая парня произносит сиделец.
Я, было, села на голову у парня, но вскоре, несмотря на усталость, должна была лететь сама. Пройдя шагов двадцать, мой носильщик грохнулся в канаву.
Прощай, милая Жужу, твоя Биби.
Пачку сих писем нашел у почтамта, придал тиснению и обнародовал Дмитрий Ломачевский.
Перепечатал, оформил и заново обнародовал Георгий Рудик.
Спасибо, что дочитали до конца, за подписку, лайк и комментарий! До новых встреч.
#фельетон #питер #спб #история #забытыеимена
