Часть вторая. Кораблик по морю идёт
Глава двадцать первая. Богиня богине рознь
Придайн, Думнония, праздник Огней Белена, 471 год от условного рождения Христа
Трусливое море бежало от свинцового северного рассвета, грозившего низкими облаками крепости Дунтага. Волны рассыпались о чёрные скалы, став первыми звуками, которые услышала она, пробудившись в своих покоях на ложе рядом с ним.
Этой ночью они встретились у костров Белена, оба были, конечно же, в масках, но он знал, кто она, а она догадывалась, кто он. Оказавшись в её покоях (прислуги не было, все рабыни остались за стенами Дунтага на празднике), они сняли маски, но не зажгли огней... Только под утро они ненадолго заснули. И теперь, на заре, она различала черты его лица, гладила его по волосам, по щекам, коснулась большим пальцем его густых усов.
– Не притворяйся, ты уже не спишь, – шепнула она.
Он, не открывая глаз, сладко потянулся на ложе:
– Отосплюсь ещё.
– Скоро вернётся мой муж, тебе надо уходить.
– Тот бандит с Ивердона, начальник стражи этой крепостёнки? Ой как страшно!
– Мне́ страшно, – её протест скрылся за лёгким смешком. – Ты же его убьёшь. И сделаешь меня вдовой. Зачем мне новое замужество? Привыкать ещё к одному мужчине... Тем более что ты уж никогда ко мне вернёшься. А вот возьму и назову нашего будущего сына его, Арта, именем! Тебе в отместку!
– Не надо обращать всё в шутку, Эйгр. Я же знаю, что ты питаешь привязанность к своему боевитому пареньку. Если честно, я не возражаю.
Теперь он открыл глаза. Внимательно посмотрел на неё, оглядел каждую черту почти ещё юного лица.
– У тебя очень древние глаза, – ласково сказала она. – Кто ты, Утер Пендрагон? Кто ты на самом деле?
Бран Благословенный и Благословляющий, сын Лира, ничего не ответил. Лишь пообещал себе забрать новорождённого сынишку на Имолаг, едва тот появится на свет.
«А девочка непроста, – подумал древний бог, – И зачатие почувствовала, и пол ребёнка определила. Славной бы стала жрицей. Кабы не была христианкой».
Не в Каэр Глоуи, столицу Аврелиана Амвросия и свою собственную, отправился из Дунтага Бран, Утер Пендрагон. Свернув в Аннуин, он, перекинувшись в ворона, отправился на поиски своего любимого, ибо в данный момент единственного, ученика.
Морвран мирно спал в лесу неподалёку от обители Керридвен.
– Почему ты учишься у меня? – спросил его Бран, приземлившись и сменив облик.
– Понятия не имею, – честно ответил Морвран, хотя вот уже около ста лет по умолчанию – клятв никто никому не давал – состоял у Брана в учениках и скрытно, как ему казалось, дулся на наставника, пустившегося во все тяжкие с людьми и их проблемами.
– Каждое дерево ищет своё солнце, – произнёс Вещий Ворон. – Каждый сын ищет отца. И каждый сын любит мать. Слово Керридвен для тебя подобно гейсу в Ивердоне. Свято и непреложно. По крайней мере, до того горизонта, до которого простирается твой взор. Ты любишь мать, любишь сестру, и им сие известно, даже если ты за всю жизнь не вымолвишь нужных слов. Но мать и сестра – это не отец. Поэтому ты здесь, со мной.
Сын Керридвен попытался вытряхнуть сухие листья из своих свалявшихся чёрных длинных волос. Тщетно. Ещё не ушедший до конца сон путал движения и мысли.
– Так вроде ты ко мне прилетел, а не я к тебе.
– Балбес, – беззлобно отозвался Бран. – Внимай и внемли внимательно и со всем вниманием.
Небольшое заклинание подействовало, и Морвран осознанно заморгал.
– Ты чтишь меня как отца, и утверждать обратное – всё равно что перекричать море в шторм. И поверь, Младший Ворон, я ценю это. Но из меня отец для моего будущего сына выйдет никудышный. Придайну ещё немало зим будет нужен Утер Пендрагон. Поэтому о моём сыне позаботишься ты...
Морвран исполнил всё в точности, как велел ему Бран. Когда Эйгр разродилась мальчиком, сын Керридвен забрал его у матери. Та даже не сопротивлялась. Единственной просьбой было доставить её с десятилетней дочерью Морганой на Стеклянный остров.
– Мы скроемся в общине детей Христа, – пояснила Эйгр.
– Мама, говори о себе! – вспыхнула не по годам серьёзная девочка. – Я попрошусь в обучение к матерям Авалона. А ты – да, можешь до скончания лет бить поклоны Йессу Гристу.
Эйгр, едва сдерживая слёзы, которыми ей ещё предстояло оросить расставание с младенцем Артосом, вздохнула с натянутой улыбкой.
– Как тебе, воин? Теряю сразу обоих детей...
Морвран не ответил. Ему было всё равно, кто здесь кого теряет. Он исполнит повеление Брана, остальное ему не важно.
– А ты ничего так, забавный, – серьёзная девочка Моргана придирчиво оглядывала сурового Морврана. – Жаль, что сейчас у меня будет много забот, и мы с тобой подружимся намного позже. Но ничего, я буду хранить себя для тебя. Ты будешь у меня первым.
– Дочь! – одернула её Эйгр, отвлекшись от пакования дорожных тюков.
– Матушка, не задерживайте нас. А что до того, как и с кем я говорю, уже сегодня вам сие будет неподвластно. Мы ведь пройдём к Инис Витрин через Аннуин и насладимся пьянящим запахом потустороннего Авалона?
Тут Морвран слегка удивился. И насторожился, вспомнив рассказы своей матери о силе некоторых снадобий.
– Какое зелье ты пьёшь, женщина, когда вынашиваешь детей?
Эйгр усмехнулась.
– Тебя озадачила эта маленькая старушка? Зелья здесь ни при чём. Если древние боги и влияют до сих пор на наш мир, то путь они избрали весьма забавный. Повезло мне, – Эйгр стала казаться более раздражительной, – в дочь ещё до рождения вселилась древняя богиня. Утер, чувствую, ещё древнее будет... И вообще, катитесь вы все! – она отшвырнула собранный тюк, из него вылетело ожерелье из коралловых бус, нить его лопнула на лету, бусины рассыпались по комнате. Моргана, хоть и была маленькой старушкой, но ничто детское не было ей чуждо, и девочка со смехом устремилась на поиски разлетевшихся бусин.
– Надоело всё! – Эйгр, кроме себя, ни с кем сейчас не разговаривала. – Хоть в обители Христа скроюсь от всех вас. Не могу уже ни видеть, ни думать... Покоя хочу!
Морвран привык не отзываться на подобные женские всплески, они его раздражали. Но в тот момент он подумал, что такая мать сыну Брана уж точно не нужна. Но кем он сам станет для раскричавшегося тут же от материнских возгласов младенца? Отцом? Точно нет. Но старшим братом, опекуном, верным другом попытаться быть – следует.
Малыш Артос, маленький Медведь, несколько недель провёл у Морврана дома, где Керридвен и Крейри засюсюкали его до одури. Эти несколько недель Морвран использовал, чтобы выбрать мальцу опекуна из числа вождей и командиров, подотчётных Каэр Глоуи. Сын Керридвен, путешествуя от одного каэра к другому, пытался понять в каждом отдельно взятом случае, какова обстановка внутри владения и на его рубежах: не готовится ли заговор против вождя, не угрожают ли соседи, достойны ли сам вождь и его дом принять на воспитание сына Брана, есть ли во владетельной семье подрастающие мальчики и кто ходит в их наставниках, исправно ли пополняются стольные закрома, не познает ли ребенок недостатка в еде, любит ли своего вождя дружина и кто ею командует.
Выбор пал на бывший римский каструм Каллева Атребатум, ныне Каэр Келемион, в землях, хорошо защищённых лесами, ранее покинутых отцом Эйгр Амлаудом, дружину которого выбил внезапный рейд саксов. Позже земли Амлауда были отвоёваны совместными усилиями окрестных бренинов и протекторов, но сам Амлауд так и не взял возвращённую страну обратно под свою руку.
Морвран явился в Каллеву с месячным мальчиком, которому перед отбытием Крейри заботливо поменяла пелёнки и дала ещё один свёрток чистой материи в дорогу. Декурион Каллевы Эйнион, увидев перстень Утера (Бран заведомо оставил ученику своё кольцо), пристально взглянул на черноволосого верзилу с непроницаемым лицом и понял, что спорить с ним бесполезно.
– Так и быть, – величественно сказал немолодой уже, но статный Эйнион, облачённый в подобие римской тоги. – Воля брата дукса Британии будет исполнена в точности. Только почему я? Каллева стоит на пути саксов и в любое лето может стать мишенью для их первого штурма. Да и есть у меня уже один малец на воспитании.
При этих словах из близлежащего курятника вывалился крупноватый, на вид зим этак восьми мальчуган и, не обращая внимания на возмущённое кудахтанье наседок, на ходу изымал из подола рубахи по яйцу, надкусывал, сплёвывал скорлупу и самозабвенно отправлял себе в большой рот содержимое продукта.
– Так! Почему Кау опять в курятнике?! Кто сегодня за ним смотрит? Кау! Два наряда вне очереди на конюшне! И плети!
Не отрываясь от лакомства, мальчуган смерил вождя осоловелыми от удовольствия глазами и с таким выражением в них, будто бы думал: «Пропади ты пропадом со своей римской дисциплиной!»
– Вот, – показал вождь Каллевы на бутуза, – родичи жены с пиктского севера удружили. Скорей бы двенадцатая его зима, чтобы можно было на рубежи отправить, а там уже... как получится.
«Этот не сгинет», – усмехнулся про себя Морвран, уже успев хорошо разглядеть благородного воспитанника и убедиться, что выбор места был сделан верно.
– Я стану их воспитателем, – Морвран не спрашивал разрешения, он ставил в известность.
– Ещё и тебя потчевать?! – сдвинул брови Эйнион, ростом бывший вровень с Морвраном.
Морвран пожал плечами:
– Отправь прежних наставников резать торф. Или что они у тебя ещё умеют делать.
Суровому Эйниону простой и дерзкий ответ сильного собеседника понравился. И сам Морвран отныне – тоже.
– Какой веры мальчик? – спросил декурион Эйнион.
– Никакой. У христиан, вроде, во взрослом возрасте надевают оше… проводят через обряд крещения.
Эйнион понял намёк, памятуя о том, что Утер Пендрагон христианских обрядов всегда сторонился.
– Быть посему: вырастет и выберет веру.
Артос так и не был никогда крещён.
…Морвран, конечно, уже побывал здесь, в Каллеве, Каэр-Келемионе, если по-бриттски, хотя даже местные потомки древних атребатов именовали центр своего бывшего цивитата на римский манер. Посещал он и многие другие места. Большой, могучий, бескомпромиссный, он ещё не умел уменьшаться в размерах, но быстро учился казаться менее заметным, если того требовала цель. Для этого он заделался у Утера Пендрагона посыльным, а тот страсть как любил командовать людскими владыками, демонстрируя, кто в Придайне главный. Особенно после смерти Аврелиана Амвросия-младшего. Утер-Бран был занят построением державы Придайна среди людей, стремясь вернуть то, чем когда-то владел среди богов. Насколько разумным было это стремление, оставим на его совести. Морвран об этом не думал вовсе. Он был всецело поглощён заботой о сыне своего учителя.
Сын Керридвен изучил положение дел в Каллеве. Ближнее пограничье, повышенная боевая готовность, возможность для Артоса, когда тот подрастёт, познать воочию, что такое война, где враг и какова цена друзей. До коликов требовательный Эйнион, вождь из «бывших», тех, кто считает, что Империя никуда не ушла, и поэтому стремится по заветам рода и кесарей хранить старые порядки и вести старый образ жизни – такой, каким он вместился в голову человека, никогда не жившего во времена Рима. Целый выводок домашних рабов, способных позаботиться о детях. И второй воспитанник, будущий обидчик, а затем верный товарищ – так чаще всего и случается, когда мальчики растут в одной семье и не претендуют на её наследство.
Для себя роль в этом замысле Морвран тоже определил заранее.
Они были неразлучны долгие годы, Артос, Морвран и Кау. Два полубога и человек, ставший с годами столь мощным, что Морвран был готов биться об заклад – в роду у Кау точно затерялись какие-нибудь фоморы.
Они были вместе, когда под натиском саксов пришлось покинуть Каллеву и древние земли атребатов, перебравшись к родичам Артоса по матери, владыкам Думнонии. Потом, создав буфер в виде расширенной области Хвикке и доверив его Карадоку Гвентскому, Артос поможет бывшему покровителю Эйниону снова взойти на престол.
Вместе они, Артос, Морвран и Кау, создали первую дружину молодого Медведя, отличавшегося умом отца и поистине звериной хваткой во всём. Трижды девять молодых отпрысков благородных родов с Огней Белена до Кануна Зимы жили в лесах охотой, угоном скота у местных и, конечно же, совершали рейды на саксонские бурги и деревни.
Утера Пендрагона к тому времени уже не было в живых: в последней битве он, сражаясь в первых рядах, пропустил точный колющий выпад лангсаксом в бедро, и старая рана, полученная Браном много эпох назад в Ивердоне, неожиданно дала о себе знать, вызывая нечеловеческие страдания. Утеру пришлось умереть, и Бран снова вернулся в свое прежнее вместилище, гигантскую голову в Холме Каэр Лундейна. Сыном он не интересовался, казалось, забыв о нём. Пока Морвран не призвал его к ответу.
– В Каэр Легионе должны выбрать военного предводителя Придайна. Твой сын уже несёт это бремя в Думнонии. Владыки юга, востока и части запада поддерживают Артоса. За ним дружина и слава первых побед. Яви себя и поддержи сына!
– Ты хорошо справляешься, ученик, – довольно кивнула Ужасная Голова. – Он выдержит?
– Выдержит. Я буду рядом, – ответил Морвран.
– Тогда укажи мне на тех, кто сомневается в нём!
Морвран припомнил Кадвалона Длиннорукого, владыку Гвинеда, нескольких его клиентов и ещё парочку вождей в землях деметов. Через сон Бран вытянул их скопом в Аннуин, представ в облике мёртвого Утера.
– Вы узнаёте меня? – спросил покойный Пендрагон, воззрившись на людских владык чёрными глазницами, кривя окровавленный рот. Из раны на бедре не переставала хлестать кровь, образуя под ногами озеро с кристально прозрачной водой. – Вы, рыбины на моём крючке, признаёте ли вы меня? – озеро во мгновение раскинулось так широко, что было не видать берегов. А Утер уже сидел в серебряной лодке и держал вождей крючками деревянной удочки за подбородки. Крючки вонзились в плоть безвозвратно и торчали изо ртов несчастных, пробив даже языки. Великолепные в битвах могучие мужи трепыхались под шёпот потустороннего камыша, с ужасом осознавая, что вместо рук и ног у них теперь плавники, а все они покрыты рыбьей чешуёй.
– На сходе в Каэр-Легионе вы выскажетесь за Артоса-Медведя, военного дукса Думнонии, который должен быть избран военным дуксом Придайна. Он поведёт вас на саксов. В ином случае я сделаю вас водоплавающими на веки вечные!
Альбея, Альбус, Альбион,
Грохочут скалы между волн,
О чём они мечтают,
Никто, увы, не знает.
На первой из пяти гексер
На мостике стоит Максен,
А рядом переводчик
Из думнонийских отчин.
«Альбея, Альбус, Альбион –
Так римлянами назван он?»
Но бритт – едва не в драку:
Мол, это ваши враки.
«Альбея, Альбус, Альбион –
Так мы зовемся испокон,
Нас так назвали где-то
«Ты, братец, может, слишком юн,
Чтоб знать о древних сроках
Краёв таких далёких?»
Но спутник машет головой:
«Пусть римский меч всегда со мной,
И щёки мои бриты,
Но всё же я сын бритта
И памятью о праотцах
Гордиться буду до конца,
Покуда не уйду я
Дорогой в жизнь иную».
Альбея, Альбус, Альбион,
Не морем был ли ты рождён?
Но море отвечает:
«Я этого не знаю».
– В Придайне особая власть, – учил Старший Ворон Младшего Ворона, – Клеменс Магн Максим, военачальник Единого Рима, был родом из Испании, всю первую половину жизни своей не знал ничего святее бремени римского человека, которое он нёс покоронённым народам Империи; не знал ничего святее солдатского братства, осеннённого благословением Митры; не знал ничего святее слова своего командира Феодосия, который сделал из него истинного римлянина, вселив веру в непогрешимость своей миссии. В Придайне Максим столкнулся с тем, чего нигде в его время встретить уже было нельзя. В Придайне он погрузился в наши тайны. Его женой стала верховная друидесса Инис Витрин Элен, дочь Эйдава Старого, тайного главы вождей, веками в секрете от римлян соблюдавших старые порядки и хранивших наше общее наследие. Но для римлян Эйдав всегда оставался декурионом Октавием. Элен водила Максима теми тропами, которыми ходим мы с тобой. Тропами Аннуина. Элен, дочь Эйдава, соединила Максима с Придайном, явив собой воплощение Острова и заключив брачный союз меж собой и римлянином. Так Магн Максим стал Владыкой Максеном, бренином всего Придайна до самой Стены. Пришёл чужаком, а стал своим. Потомки его до сих пор правят западными землями Острова и гордятся своим происхождением от Максена. И любой, в чьих жилах течёт его кровь, считает себя равным богам. Жаль, конечно, что Придайна ему в итоге оказалось мало. Но путь Константина, который тот начал из Эвраука и окончил далеко на востоке, был для римских командиров недавнего прошлого слишком манящим и затмевал собой всё. Даже собственный разум.
– В Придайне особая власть, – продолжал Бран. – Сколько драгонов, вледигов, бренинов, тигернов ведут свой род от меня? Сколько из них – потомки почти не прерывавшихся линий правителей, где от права священной власти не отказывались и во времена Рима, скрываясь под личиной городских трибунов, декурионов, магистратов, служа в легионах в далёкой Африке, на Востоке? Никто ни о чём не забывал. Власть в Придайне не только роднит нас и людей, не только людей и землю Острова, соединяющих в священном браке смертную жизнь и бессмертие. В Придайне власть не в крови и не в титулах. Она... в доверии. Пока тебе доверяют, у тебя есть власть.
Морвран улыбнулся своим воспоминаниям после этих слов. Когда Артосу было пять зим, он почему-то в тот раз решил в одиночку расставлять новые силки в полях на мышей, произошла неприятность. Мальчик сильно вывихнул ногу, в порыве азарта устремившись за убегавшей от него полёвкой. Морвран нашёл мальца, понял, что самостоятельно с вывихом не справится, снял свой плащ, завернул в него похныкивавшего, но старавшегося терпеть сильнейшую для него боль Артоса, связал плащ на манер колыбели, перекинул через левое плечо так, чтобы мальчишка покоился у него на груди, и, аккуратно переступая с пятки на носок, направился к каэру Каллевы. По дороге, чтобы как-то облегчить страдания, воспитатель рассказывал сыну Брана на свой взгляд забавные истории.
Неожиданно Артос спросил:
– Морвран, мой отец умер?
– Э... Не думаю. Но среди живых людей его точно нет, – извернулся сын Керридвен.
– Кто он, мой отец? – серьёзно спросил маленький Артос.
Кто его мать, Артос знал, равно как знал о своём родстве с драгонами Думнонии и Гвента. Об отце не знал никто, кроме Морврана.
– Я тебе расскажу о нём, – ответил после некоторого молчания сын Керридвен, – но когда придёт время. Договорились?
– Договорились, – Артос прижался к воспитателю. – Я тебе доверяю.
– И я тебе, – почти растрогался Морвран, что бывало с ним один раз в эпоху.
Артоса выбрали военным дуксом Придайна. Если над военным дуксом той или иной земли стоял её правитель, перед которым дукс, главный военачальник, и отвечал – то перед кем отвечал военный дукс всего Острова? Только перед богами. По сути – даже если сам об этом не знал – лично перед Браном как перед первым пендрагоном Придайна.
Кстати, о пендрагоне. Если против военного дукса (он же дукс беллорум на юге, он же пентеулу на западе и севере) в его лице никто не возражал, то с пендрагоном возникли трудности. Никто не предполагал, что у друидов, в первую очередь, у Мену ап Тейгваэда, и у Элен, верховной жрицы Авалона, вдовы Максена Вледига, своё мнение о том, как нужно начинать новую эпоху в истории Острова. Не предполагал никто о том, что у друидов своё мнение, потому что не спрашивал. А раз не спрашивал, так друиды и не говорили, чего зря воздух сотрясать? Просто взяли и сделали.
Что такое военный дукс? Фигура всеобщего согласия, военачальник для всех дружин и ополчений, который нужен по двум причинам. Первая – чтобы владыки не разругались меж собой, жарко споря, кому, бряцая золотом, первому врываться во вражеские ряды, кому на каком фланге стоять, кому бить из засады и всё тому подобное. Вторая причина – поражение всегда сирота. Если война будет проиграна, то ни один из вождей не потеряет свою честь, ибо не он вёл армию в бой. Добавим к этому постоянную головную боль в стремлении натянуть сову на алтарь – ежечасно мирить меж собой строптивых владык, орущих друг на друга на военном совете и обижающихся на любое слово как дети малые. И кто будет виноват, если кто-то из вождей просто не явится на битву людно, конно и оружно? Правильно, военный дукс. Он же пока тут главный! А как война закончится, хоть ты трижды девять раз победитель, дальше почётного места на пирах и части добычи тебе ничего не уготовано. Даже пяди новой земли, разве что у тебя есть своя дружина, которая на свой страх и риск будет готова надолго насадить где-нибудь не чьи-то, а твои собственные порядки.
Конечно, друиды это всё знали. Поэтому, когда Артос-Медведь был провозглашен военным дуксом и была одержана громкая победа при Каэр Бадоне, прямо на поле битвы всех выживших владык собрали старейшие друиды Острова, Мену и Элен, и призвали признать Артоса пендрагоном. Лучшего момента и не сыскать. Правда, потом всё перемешалось в людских воспоминаниях, и вот уже многие рассказывают, будто Артос был объявлен пендрагоном Острова не после победы при Бадоне, а ещё в Каэр Легионе.
Доверие. Доверие и, добавил бы Морвран, надежда. Вот что двигало владыками Острова в тот день. Слово, сказанное единожды, нарушить без последствий было чревато.
Когда Артос очертя голову нёсся в самую гущу врагов на поле боя, Морвран всегда был рядом и прикрывал спину, едва этот малолетний – младший брат всегда младший брат! – сорвиголова влетал в стан неприятеля на полном скаку. Да, в этом был залог победы Артоса: тяжеловооруженный конный отряд, продолжавший и сражаться конно. Ни один пеший строй, ни одна стена щитов саксонского фирда не выдерживали и ломались уже в первые минуты боя.
Из этих конников, которых Артос, Кау и Морвран отбирали в отряд лично, родилось первое поколение Круга Дракона. Позже в круг вступили многие владыки земель Придайна, и отсыл сыновей да племянников Артосу в заложники приобрёл совершенно новый смысл – младшие отпрыски представляли свои благородные дома в Круге Дракона. Торжественные сборы сообщества, что скрепило Остров, даже те его земли, которые не подчинялись Артосу, происходили в бывшем римском цирке Каэр Легиона, а закрытые советы – в расчищенном от затхлости времён митреуме. Круг Дракона ширился и креп, обрастая ритуалами и церемониями, действительно заменив в кредо своём устои митраистов римской эпохи, когда под дланью Митры офицеры и солдаты, благородные и простолюдины были равны меж собой, говорили только правду, и даже злейшие враги не поднимали друг на друга меч. Клятва Круга Дракона была нерушима и свята для язычников и христиан, для воинов и жрецов, для тех, в чьих предках Бели Мор, и тех, кого воспитали зуботычинами на задах вонючего придорожного кабака.
Артос строил мечту, мечту для всех и каждого. Это видели многие, особенно Морвран и старшая сестра Артоса по матери Моргана. Если Морвран хранил Артоса в походах и на поле боя, то Моргана блюла двор. Посвящённая в друиды, пройдя обучение у самой Элен, верховной жрицы Авалона, она похоронила свою мать, жившую в местной пелагианской общине. Было это примерно в ту же пору, когда Артос возглавил Остров. А дальнейшее покровительство христианам под авалонским Холмом стало для Морганы в бытность её уже верховной жрицей больше символом памяти о покойной родительнице-монахине, нежели проявлением веротерпимости.
Бывают времена, когда решается очень многое на несколько эпох вперёд. Тогда древние боги могут снова поселиться среди людей и продолжать им одним ведомую игру в обличье заметном, подчас даже величественном, но близким если не для многих, то уж точно для некоторых.
Кто именно предстал перед ней в облике маленькой девочки, явившейся с благородной Эйгр верх Амлауд из Думнонии к авалонским пелагианам, верховная жрица Инис Витрин Элен, дочь Эйдава Старого, вдова Максена Вледига, поняла почти сразу. «Маленькую старушку» она учила сама, готовя в свои преемницы. Вдова императора Максима, Элен сама после тихой смерти своей стала почитаема на юге и западе Придайна почти как богиня, настолько люди, особенно незнатные, любили её и удивлялись её долголетию – под сто пятьдесят зим было верховной, когда она навсегда ушла в Аннуин, благословив на смертном одре Моргану себе на смену.
– Ты встретишь меня на той стороне? – спросила старая женщина слабым голосом свою ученицу.
– Конечно, моя дорогая. Конечно, я встречу тебя там. Встречу и сразу вернусь сюда, – отвечала богиня Морригу, госпожа перехода из жизни в смерть. – Ничего не опасайся, верховная. И здесь, и в Аннуине ты гораздо больше, чем просто человек. Поэтому появляйся здесь почаще: тебя будут ждать, тебе будут молиться, тебя будут любить.
– Я дам тебе напоследок один совет – у вас, у богов, наверное, всё теперь иначе, чем у смертных, поэтому мой совет тебе здесь пригодится, – печально улыбнулась каким-то своим мыслям Элен. – Мужчины... простейшие до безобразия существа. В этом и вся сложность. Власть, почёт, победы… Моему Максену Придайна оказалось мало, и он пошёл завоёвывать Рим. Я думала, он нас поймёт. Поймёт и навсегда останется здесь. Мы шли тогда на взаимное согласие, хотели равновесия, понимали, что Единый Рим слабнет, что из него уж сосёт все соки его омела – вера в Йессу Гриста. Все шли на компромисс: мой отец, другие благородные с римским гражданством, римским положением в обществе. Даже военный дукс Севера, старый дедушка Коль, сидевший верхом на Стене Адриана и уже в ту пору неуклонно возвышавший бриттское над римским – был готов признать Максена не только как римского префекта, но и как пендрагона. Пендрагона-римлянина. Но случилось то, что случилось... Девочка моя, теперь запомни. Всё, что ты будешь делать ради Артоса, ради того, во что ты веришь в нём... как бы ты ни старалась, сколько бы сил не прилагала, помни: он просто может не понять. И всё сделать не так. Или ничего не сделать. Не жди от мужчин понимания. Это иногда выше их возможностей.
…Когда боги помещают себя в человеческое обличье, немало людского становится им весьма близко. И порывы, свойственные тем, кто живёт свою смертную жизнь, нет-нет да и превращаются на время в основу поступков. Не проходит бесследно заключение себя в тленную оболочку и взятие на себя незнакомой доселе роли. Но такие решения всегда связаны с обширными и многоходовыми планами богов, осеняющих путь их великой игры.
В пору Артоса полем битвы смыслов окончательно стал мир смертных, в который всеми силами прорывался, но пока не мог ещё прорваться окончательно Йессу Грист, а по сути изуродовавший себя до неузнаваемости бог евреев Яхве в его христианской ипостаси. Дурманя умы и отравляя души, он следовал своей старой, как письменная история еврейского народа, цели – объять весь мир, прийти в дом каждого, хоть обрезанного, хоть необрезанного, и воцарить там свой закон.
И ежели прежде разве что Брана путь его выталкивал в человеки на одну-две смертные жизни, то теперь всё изменилось. Великий закон равновесия царит непрерывно. И там, где люди Эрина утрачивали связь с богами-предками, в смертном – насколько это можно так назвать – облике явилась Бригитта. В Придайн же пришла великая воительница, морская дева Морригу. Моргана.
Первая пошла по пути военной хитрости, с помощью чар выдав себя – ради цели на века – за христианскую подвижницу, монахиню, а затем и игуменью. Вторая пошла, если так можно сказать, по пути открытого сопротивления пустившей неслабые корни заморской вере, взяв ориентир на возвращение былого влияния друидов среди благородных мужей и жён Придайна.
Были и другие боги, желавшие в смертном облике встать под знамя Артоса, но это уже совсем другое мабиноги.
– Братец, слушай меня внимательно, – говорила Моргана при новой встрече с Артосом в Каэр Легионе. – Большую ассамблею Круга Дракона нужно собирать на Праздник Ллеу Сильнорукого, на Луунасу (это слово она произнесла по старой памяти на языке Эрина, но благодаря потомкам насельников с Зелёного острова в западных землях Придайна многие эринские слова к тому моменту уже давно здесь прижились). Погода в эту пору стоит теплее, чем когда-либо, дождей почти нет, дороги не размыты. Прежние традиции можно и нужно восстановить: пиры само собой, состязания, большие церемонии и подношения богам. Подношения Ллеу – в первую очередь. Он был в Эрине, если помнишь наши беседы, тоже, как и ты, вроде пендрагона, только среди Детей Неба. И не соглашайся ни на уговоры своего Илтуда, ни на увещевания Самсона Дольского, не слушай никого из христиан о том, что большой Круг Дракона нужно собирать на Рождество, Пасху или Пятидесятницу. Христианам только дай возможность перебить под себя чужое наследие – они её, поверь, не упустят.
– И, Артос, – продолжила Моргана, убедившись, что по предыдущему вопросу брат с ней согласен, – осознай важную мысль: битвы и клятвы ещё не делают тебя настоящим пендрагоном.
Выждав, пока её слова вывели мысли Артоса на тропу этой немаловажной на самом деле проблемы, новая верховная жрица Инис Витрин продолжила:
– Пендрагон, вледиг и бренин всего Придайна закрепляет свою власть не только в глазах людей, но и в глазах богов. Древние владыки сочетались браком с Землёй, с богиней. Она давала им силу править. Сегодня это святое некогда для всех правило уже давно позабыли и блюдут раз через раз. Но ты – пендрагон Острова, ты не имеешь право отмахнуться от своего предназначения.
Артос пристально посмотрел на сестру, одновременно вспоминая о чём-то.
– Гвенвивар, – наконец медленно проговорил он. – Гвенвивар, дочь Геронтия, драгона Думнонии.
Лицо Морганы резко накрыла тень, уголки рта подобрались, глаза сузились и стали смотреть куда-то в иное пространство.
– Да-да, знаю-знаю, – раздражённо произнёс Артос, – Гвенвивар обещана Карадоку Гвентскому, и этот брак должен вместе с попами скрепить и я. И брак этот укрепит Круг Дракона и станет основой более прочного союза юга и запада Острова. О последнем думал. Между нами скажу: бред. И более близкая родня резала друг друга настолько самозабвенно и постоянно, что римские кесари позавидовали бы!
– Согласна, – усмехнулась Моргана, – людскую природу мы не переделаем. Остаётся лишь контролировать её, насколько это возможно. В первую очередь, в самих себе. Однако я даже не взгляну на тебя косо, если ты будешь попросту сношать эту смазливую фифу и не питать к ней ровным счётом ничего, кроме животной страсти. Ни-че-го. Даже малейшей душевной привязанности. И чтобы после тебя её тут же сношал её муж. Который в случае чего и вырастит твоих ублюдков, а ты разве что возьмёшь их на воспитание до четырнадцатой зимы, зачислишь в свою младшую дружину и, может быть, даже увидишь их смерть на поле битвы, если до этого не сгинешь сам.
– Моргана, я меньше всего хотел говорить о себе и Гвенвивар... – Артос понимал, что сестра даже не думает его оскорбить, и что всё сказанное ею с таким цинизмом и солдатской пошлостью демонстрировало отвращение не к нему, а к самому горизонту его связи с Гвенвивар.
– Ты с ней уже спал? Ладно, не отвечай, вижу, что пока нет.
– Моргана, я знаю, что она – не человек, как и ты, как и Морвран. Она тоже из древних. И нечто подобное говорили о предыдущем пендрагоне, для которого Пендрагон было именем. Об Утере. И если она богиня, а чтобы стать пендрагоном, нужен союз богини...
– Братец мой родной, – Моргана мягко обняла его за плечи. – Иногда, чтобы найти свою богиню, будущему пендрагону приходится сходить в Аннуин и пропаcть там на года, а не хватать первую встречную из древних, только потому что она умудрилась отрастить смазливое личико, красивую грудь, пышные бёдра и сильные ноги. Да, Гвенвивар – богиня, родившаяся снова в смертном теле. Но поверь, для роли той, что передаст правителю силу Земли, Белая Тень годится меньше всех... Видимо, у нас действительно дела идут в высшей степени отлично, если мы столкнулись с этой дамочкой в бледном платье... Она всегда приходит к тому, у кого удача сидит на загривке, и сама поворачивает голову в нужную ей самой сторону.
– И что потом происходит?
– Ничего хорошего. Наш славный ард-ри Лу Многоискусный получил копьё в бочину и девять лет – или девять дней – прожил орлом с гниющей осыпающейся плотью, пока отец не нашёл и не спас его. Кухулину, великому Псу из Эмайн Махи, пришлось убить своего лучшего друга, считай, брата, ближе которого у него никого не было. Курои мак Даре расстался с жизнью и потерял право беречь Котёл. Теперь вот ты...
– Зачем ей это?
– Когда-то давным-давно, когда я была ещё настолько молода, что считала нормой творить глупости, Белая Тень была тихоней-сестрицей Брана Благословенного.
– Бранвен?
– Она самая. Белая Ворона из древних для вас легенд. И оставалась бы она такой и дальше. Но мы, Дети Неба, изуродовали её навсегда. Давай-ка я тебе кое-что расскажу и покажу, – Моргана встала позади сидящего за столом в пустых покоях Артоса и положила ладони ему на виски. От рук сестры пощипывало, а сознание перенеслось куда-то очень далеко в прошлое и не внимало более никакому звуку, кроме голоса Морганы.
– Когда-то мы, Дети Неба, долгое время были в рабстве у Детей Моря. Быть в рабстве – то ещё удовольствие. Планов освободиться от него накопилось со временем сущее громадьё. Но ничего осуществить не удавалось. Пока не подвернулся случай. Бран, сын Лира, ард-ри Придайна, бережно растил свою сестрёнку Бранвен. Пылинки с неё сдувал. Пока один из фоморских владык Эрина не решил породниться с фоморами Придайна и не заслал к Бранвен сватов с богатым посольством, прослышав о небывалой её красоте. Бран скрепя сердце – любил её очень – сказал: «Надо», и юной Бранвен пришлось ответить: «Есть!» Мы знали, что Дети Моря в Эрине и Дети Моря в Придайне друг друга чаще не переносят, нежели проявляют взаимную благосклонность. Этим нужно было воспользоваться – удача сама шла к нам в руки.
Был у Брана ещё один близкий родич. Брат Ниссиен. Миротворец. Была у Ниссиена одна особенность: он любил мир так же, как любил раздоры. Ниссиен страдал от этого – и страдал сильно. Едва чувствуя, как поднимается его злое начало, он скрывался от родни и уходил глубоко на дно морское, творя бури и водовороты, круша подводную твердь. И ему долго удавалось не творить бед. Пока мы не придумали, как сделать, чтобы его сознание больше ему не принадлежало. Так один из умнейших и добрейших сыновей Лира, от которого все ждали мира и помощи, стал у всех на глазах неожиданно творить одну лишь вражду. И как творить! Изощрённо, тайно – никто не догадывался, кто виной всему, что случилось потом. Самых жутких глубин Аннуина касалось сознание Ниссиена, которого в пору было назвать теперь Эвниссиеном. Миротворец превратился в Губителя. Губителя судеб, армий и народов. И такое бывает в мире...
Ссора, спланированная Ниссиеном, началась ещё в Придайне. Будущему мужу Бранвен нанесли такую обиду, что Бран – истинный миротворец – еле-еле уладил дело. И то применив силу. Но до Эрина власть Брана не доходила. А Ниссиен был тут как тут. И былая обида разгорелась в муже Бранвен с новой силой. Да так, что не проходило и дня, чтобы Белогрудую не бил, не отпускал зуботычины и не заставлял делать самую чёрную работу. Она, родившая фоморскому владыке сына-наследника, оказалась на положении рабыни. Как и мы, Дети Неба. Клянусь, сердце моё сжималось! Но дело нужно было довести до конца. Теперь наступало время для решающего шага – вестей Брану о том, что творят с его сестрой. Ниссиен прекрасно справился с этой задачей и, сполна насладившись страданиями Бранвен, принёс пендрагону весть. Грозную рать возглавил Бран, сын Лира, даже не удосужившись спросить у братца, почему тот не вступился за Бранвен. Придя в Эрин, Бран в ярости крушил всех фоморов, попадавшихся войску на пути. Вокруг владыки, ставшем мужем Бранвен, собрались все фоморы Эрина. Так Дети Моря с разных островов схлестнулись друг с другом, убивая, разрывая на части, и земля покрылась настолько толстым слоем крови, сколько снега оставляют на ней самые суровые зимы.
Если бы не та война, мы, Дети Неба, хоть с Нуа, хоть с Лу, хоть с Дейде во главе никогда не смогли бы одолеть Детей Моря. Сильно истощились их силы, и ослабла их власть над нами. Мы радовались и собирали свою армию. И тех из нас, кто спланировал распрю меж фоморами, выпустив Губителя из Миротворца, конечно же, не волновало, да и не должно было волновать, что Губитель Эвниссиен в злобе своей убил юного сына Бранвен и племянника Брана, что сама Бранвен погибла, а Бран дал себя убить, чтобы уйти далеко-далеко и вернуть любимую сестру домой. Домой-то он её вернул. Древние никогда не умирают навсегда, просто могут надолго и далеко уйти. Но Бранвен больше никогда не станет прежней. Теперь она просто Белая Тень.
– Почему? – Артос даже не заметил, как комок подступил ему к горлу.
– У неё больше нет сердца. Её сердце разорвалось на части, когда она потеряла сына. Потеряла, да так и не нашла. К сыну её могло привести только сердце, которого в следующее мгновение после смерти сына у неё уже не было. Может, когда-нибудь он найдёт свою мать, пройдя через многие слои Аннуина. Но захочет ли он быть с ней? С той, у кого больше нет материнского сердца? Теперь же Белая Тень – лишь призрак самой себя когда-то. Не жалей её: жалея Бранвен, ты жалеешь ту, которой больше нет и никогда не будет. Ту, которую ты никогда не знал. Ты знаешь Гвенвивар, явление которой дарит равновесие, – она приходит туда, где всё слишком хорошо, и склоняет чашу весов в другую сторону. Такова её нынешняя сущность. Мужчина увидит в ней мечту, а она лишь ненадолго отразит его чувства и желания к ней и не даст ничего взамен…
Артос был удачливым человеком, отличным военачальником и мудрым правителем. А когда тебе всё удается, то кажется, что ты неуязвим и имеешь право потакать некоторым своим слабостям. Так произошло с его влечением к Гвенвивар. Её свадьбу с прославленным Карадоком, по настоянию Артоса простёршим свою сильную руку над саксами области Хвикке и других земель, планировали на Пасху, которая в этом году выпадала через несколько ночей после Калан Май, Огней Белена. Оба праздника вкупе со свадьбой было решено справить в Каэр Глоуи, былой резиденции Амвросиев и Утера. Пиры с участием всех высоких гостей и виновников торжества начались ещё за неделю до Бъялтене. Мастеровые, отданные в распоряжение друидов, заготавливали огненные колёса, в хозяйственных домах собирали инвентарь и дары богам.
Артос, улучив момент, когда все уже были достаточно пьяны, властно сжал бедра Гвенвивар жёсткой скобой своей руки, сорвал с губ жаркий поцелуй и, глядя в глаза, жадно произнёс:
– Я найду тебя на плясках Бели. Когда все будут в масках. Пока ты не стала женой бренина Гвента, ты будешь моей!
Гвенвивар вызывающе рассмеялась в ответ. Это завело Артоса ещё больше, и он с трудом убедил себя отпустить её.
Морвран, незамеченным наблюдая всю сцену, не сказал Артосу ничего. Уже была полночь, когда он нашёл Моргану, вместе с другими друидами пребывавшую в трудах подготовки к ритуалам Бъялтене.
– Что, мой хороший? Надоело быть нянькой нашему могучему дуксу, и ты вспомнил обо мне? – отойдя под сень древнего дуба, Моргана со всей нежностью, которую ещё не забрала усталость, провела рукой по бородатой щеке своего мужчины.
– Он собирается взобраться на неё в ночь Огней.
Моргана обречённо вздохнула.
– Этому не бывать. Сила Артоса не покинет его в священную ночь. Иначе она покинет его навсегда.
– Ты знаешь выход?
– Знаю. Но он тебе не понравится.
В ночь, следовавшую за Кануном Калан Май, Гвенвивар была опоена сильным сонным зельем и проспала рядом с будущим мужем до полудня. Чары Морганы воплотили на ней запах Гвенвивар, а маска, как у всех нагих плясунов, скрыла лицо. Охряную татуировку, украшавшую грудь, она покрыла фосфорным раствором, что и привлекло раскалённого вином и пивом Артоса.
– Моя! – воскликнул он, когда в нос ударил знакомый запах лаванды и женского пота. – Сегодня всё случится.
Моргана молча отвела его подальше от ревущих в два человеческого роста костров. Брат стал её вторым мужчиной.
Первый мужчина узнал обо всём из её уст на следующий день.
– Согласись, что просто лишать его мужской силы на эту ночь было бы слишком рискованно: в таких вещах можно и перестараться, – Моргана совершила большую ошибку, изображая равнодушие, дабы скрыть волнение. Морвран принял её тон за чистую монету.
– Морвран, не молчи! – друидесса слишком поздно осознала ошибку. – Ну нельзя было иначе! Он должен был стать пендрагоном по всем правилам. Ходить в Аннуин ему слишком рано, он хоть и полубог, но живёт на человеческой стороне. Да и не происходит это вот так, на одном лишь «хочу». Не все боги отзываются сегодня на новых человеческих владык – связь утеряна!.. Морвран, фомор тебя возьми! Посмотри на меня!
Лучше бы она его об этом не просила. В глазах сына Керридвен читались и злость на самого себя, что он известил Моргану о жажде чресел Артоса, и отторжение самого Артоса как беспечного глупца с сиюминутными хотелками, и горькая глубокая обида на саму Моргану, которая предала их союз, пусть и негласный, но не менее реальный, чем людской брак. И пусть каждый из них сурово стоял на своём рубеже охраны Артоса и Придайна от внешних и внутренних врагов, но они нежно любили друг друга и ценили каждый день, проведённый вместе.
А теперь всего этого не стало. Всё исчезло с первым вздохом удовольствия, который испустила Моргана, дочь Эйгр, дочери Амлауда Вледига, в жарких объятьях своего брата по матери.
Конечно, Артос позже овладевал Гвенвивар неоднократно, гостя у Карадока или принимая их чету в Каэр Легионе. Но плоть может быстро надоесть, когда на двоих только одно сердце. Последние годы жизни старого Карадока Гвентского Гвенвивар, с годами собравшая вокруг себя собственный двор, открыто жила в соседнем дуне с Медротом, внуком своего мужа. Такая же прекрасная, как и в пору юности, древняя богиня в смертном теле годами шептала недобрые, коварные слова Медроту, комису Саксонского берега. Старая обида на Артоса, самого пендрагона Острова, отвергнувшего её прекрасную плоть, не давала покоя женщине без сердца. Когда обоих, Артоса и Медрота, не стало в битве в Камланской долине, Гвенвивар была в добром здравии и даже пыталась найти себе нового любовника, присматриваясь к входившему снова в силу вледига отдалённого Гвинеда Маглокуна, грезившего торквесом верхового драгона Придайна. Но убийство родным племянником Константином обоих её сыновей от Мордреда привело к новой смерти ту, чьё сердце много эпох назад разорвалось из-за смерти первого ребёнка.
После гибели Артоса Морвран начал мстить. С завидным упорством он собирал свидетельства, слухи и сплетни о том, кто точил меч на Артоса, кто тайно сношался с Маглокуном, Медротом, Гильдой, жаждая стать частью заговора против пендрагона.
Добрался он даже до епископа Дубриция, Диврига, из-за которого, по сути, голову Брана-то и выкопали. Положил свою огромную ладонь на его нос и рот, нажал так, чтобы тот не вырвался, и, равнодушно глядя на каменную стену епископских покоев, ждал, пока поп в тщетных трепыханиях не испустил дух.
Бренин Аврелий Конан, ради заговора против Артоса презревший даже вражду с Гвинедом и давший проход войску Маглокуна через свои земли на юг, едва успел проправить пару зим. Он так хотел взойти на престол своего предка Аврелиана Амвросия-младшего, что ради смены противовесов был готов убить будущее Придайна. Дело обычное, не он первый, не он последний. Но за дела пришлось ответить. Морвран живьём содрал с него кожу и подвесил за руки на сосне. Полторы ночи Аврелий Конан, драгон Каэр Глоуи, ещё был жив. Всё это время Морвран, не сходя с места, спокойно смотрел в его глаза.
Кунеглас Рыжий, тигерн Роса, племянник Маглокуна, воцарившийся в Медвежьей крепости благодаря Артосу-Медведю, также встал под знамёна своего вероломного дядюшки в злосчастный месяц гибели пендрагона. Кунеглас сгорел в собственном доме, прикованный цепью с полу. Закованную в узкое кольцо руку он отгрызть себе так и не смог.
Потомок эринских грабителей из народа десси Вортипор, подобострастно именовавшийся церковниками подвластной ему Деметии протектором, едва излечившись от Жёлтой смерти, торжественно распрощался с целостностью своего черепа с помощью камня, который Морвран с удовольствием и обрушил. Вортипор, как оказалось, перед Саунем горького 537 года вошёл со своей дружиной на лодках через море Хаврен в устье реки Хаврен, чтобы соединиться с Маглокуном и ударить по Артосу.
Не добрался сын Керридвен до Клидно, тигерна Мерионида, отца Гвиддно Журавлиные ноги. Тот умер своей смертью. Не удалось перебить кадык также ни одному из тех, кто выжил после Камлана из числа дружины Медрота. Спасаясь от гнева вождей, сохранивших Артосу верность, они, угнав два корабля некогда могучего думнонийского флота, пристали к островам, что были остатками земли Лионесс, и, измученные трудной дорогой, пали жертвой копий суровой стражи драгона Константина ап Кадо.
… Отвратно моросящий дождь,
Менгиров круг, стоящий грозно,
От коего бросает в дрожь.
Уйти бы прочь, пока не поздно!
Но Хенгест непреклонен. Вождь
Велит в одеждах скрамасаксы
Сокрыть и, рассекая ночь,
Ведёт отряд, надев гримасу
Любезности и доброты,
Стремясь избегнуть подозрений.
Да, с Вортигерном он на «ты».
Но сколь сильно его презренье
К отъетым вельхам! Их дома –
Лишь дайте срок – и будут наши!
... Чадят светильники впотьмах,
Десятую подносят чашу,
И вот – сигнал: достать ножи
И резать вусмерть пьяных бриттов.
Они попробовали б жить,
Как мы живём! Теперь мы квиты:
Вы нам – болота в день пути,
Мы вам – досрочную кончину.
Ваш бог неужто защитить
Не смог вас?! Лишь одна причина
Оставить их вождя в живых
Была у Хенгеста той ночью –
Поболее земель густых
Забрать и впредь без проволочек
Блюсти сей скорый договор.
... Доселе длится этот спор.
Это предание было священным для всех германцев Придайна. Но с событий, описанных в сказе, миновало уж столетие, и вот, потомки родов Хенгеста и других морских кинингов откатились на исходную точку. На «болота в день пути»…
