— Загуляла твоя жена, — развел руками Федор. — И не сплетня это, а факт всамделишный.
— Я знаю, — тяжело сглотнув и со стыдом ощущая, как краска заливает лицо, ответил Михаил. — Умираю я… Надо же ей дальше жизнь, судьбу женскую устраивать. Пусть… Присматривается.
Федор смотрел шокировано, будто бы инопланетянина увидел перед собой!
— Ты не обижайся, я понимаю, от болезней иногда в голове мутиться, — он кашлянул неловко. — Только Маринка твоя она же… Присматривается ко всякой, простите, рвани!
— Я ей говорю, — пожал плечами Михаил. — Чтобы нормального мужика искала.
— Ну, допустим, — вздохнул Федор. — Решение твое… Может, с одной стороны мудрое… Знаешь, я однажды кино глядел, где мать умирая, решила, значит, мачеху деткам своим присмотреть! Турецкое кино что ли было или индийское? Нинка моя эту муть глядит сутками, меня, тьфу ты, подсадила! Куда ты денешься, если телевизор включен и звук орет? Хочешь или не хочешь, а про всяких этих Рашидов, Хюррем и прочих начинаешь понимать… Так вот, о чем? А! Ну, значит, решение, говорю, может и мудрое… Только я бы не смог, нет! Я бы пришиб, хоть ползком бы добрался, но пришиб бы! Вот, как помер — так творите, что хотите! Чай, на том свете уже не до вас будет… Если он есть вообще, этот самый тот свет, конечно… А так… В общем…
— Федор, — Михаил взмахнул рукой слабо — он был привычен к многословности товарища, но хотел успеть поговорить с ним, если это было действительно что—то важное до того, как вернется Марина. — Ты еще что—то сказать хочешь?
— Да, хочу, — Федор поерзал на стуле, облизнулся. — В общем, моя Нинка слышала… У этого, у Дениса то, с которым сейчас твоя Маринка дружит, у него сестра есть… Она, значит, на фельдшера выучилась, ну и вот… Марина с ней говорила… Давно еще! Ленка, сестра эта, моей сказала, что не может молчать больше! Мол, нехорошо это получается — что ты помираешь, а ничего не знаешь… Ох! Достанется мне! А может и нет… Если что — я ничего не рассказывал, договорились?!
— Да, да, — кивнул Михаил. — Так о чем ты? Что они говорили?
— В общем, Маринка твоя, чтоб в город лишний раз не мотаться, спрашивала у Ленки, как это… Как здоровью женскому помочь, чтоб последствия после… После того, как ребеночка не стало, облегчить…
— Так… Да, — Михаил вздохнул, втянул воздух с тяжелым присвистом. — Потеряли мы.
— Нет, ты не понял, — Федор глядел на него со странной мольбой в глазах — как будто жаждал обрести прощение за каждое сказанное сейчас, ранящее слово. — Она сама от него избавилась. Прерывание это было. Как обычно… Делают в клинике, когда не хотят дитя чтоб рождалось.
В комнате, да и во всем доме повисла тишина. Поскрипывало старое дерево. Тикали на кухне часы. Михаил лежал. Это было странно…
— Она… — он замер, потому что следующее словно как застряло во рту — он практически физически ощущал, как оно пудовым, колючим шаром ворочается на языке. — Могла.
Он это сделал. Выплюнул то, что знал, то, что давно подозревал! Не в том смысле, что догадывался, что Марина на такой страшный обман пошла. А в том смысле, что давно уже было у него ощущение… Что она — не такой, какой хочет казаться. Но он верил ей. Сперва верил, потому что семью хотел. Потом верил — потому что болезнь подкосила и не было другого родного человека на свете. Тетка ведь, которая вырастила как родного почти… Скончалась она уже.
— Значит, соврала… Что хочет ребенка. Значит, — подводил мрачные итоги Михаил. — Значит, ей нужно было… Чтобы я… Федор, — добавил он глухо. — Я один остаться хочу.
— Эээ, нет! — замотал сосед головой. — Еще чего придумал! Чтоб я тебя вот так бросил, после такого? Нет, мил человек, тут останусь! И когда она… Стерва эта вернется, я тут буду. Не оставлю тебя одного на съедение зверю этому!
— Федор, — Михаил дотянулся до его руки и стиснул изо всех сил. — Спасибо тебе. Ты хороший человек. Спасибо тебе за все. Но… Это моя жизнь. Сколько тут… Огрызка той жизни осталось. И все дальше, что со мной будет, я хочу встретить один. Так… Проще мне будет. Легче будет. Легче будет… уходить. Понимаешь?
Они снова замолчали. Но теперь — между ними как бы устанавливалось безмолвное, понятное лишь двум старинным приятелям соглашение. И Федор, хотя душа и рвалась к противоположному, но вынужден был принять выбор Михаила. Он кивнул. Пожал в ответ руку.
— Ладно. Если… Если однажды снова будет желание… потребность… возможность увидеться, то… Весточку кинь! Приду! Хоть из под земли достану! Ой, — добавил он, потому что последняя фраза вышла до жути неловкой — просто отборный черный юмор.
Но Михаил оценил — губы дрогнули в подобии улыбке. И потом Федор ушел. А Михаил мог обо всем подумать… И когда наконец вернулась Марина, то он был готов. А она — по глазам, должно быть, догадалась, что ему все известно стало. Потому что перестала изображать из себя заботливую, участливую женушку и скривилась, почти оскалилась.
Михаил озвучил свои условия. Сказал, что он понимает — назад поздно отыгрывать. Сказал, что знает — на счетах наверняка уже ни копейки нет. Дарственную отзывать — просто не успеет. Остается одно… Только уходить рядом с ней не хочет. И боится. Да, так и сказал!
— Не знаю, подашь ли ты воды, а вступиться некому будет. Поэтому… Оформи меня, жена, в хоспис. Не бери грех на душу! Выполни мою волю… Последняя будет. А дальше… Ну, раз уж вышло у тебя все, что задумала, то живи. Как совесть позволит… Как судьба устроит…
Вот так Михаил и оказался в хосписе. И теперь… Новая реальность распахнула ему пахнущие вечной прохладой и манящие вечным покоем объятия, он шагал к ней каждый день потихоньку. Но потом кое—что изменилось. Просто он не сразу заметил это...
А еще потом появилась она. Михаил всматривался в лицо девочки санитарочки и понимал наконец—то — почему она кажется ему такой знакомой. Она почти точная копия его Алены! А еще — один в один в ней черты его собственного отца, его собственного деда прослеживаются, эдакие фамильные черты, взять хотя бы эту форму ушей и вот эту упрямую, жесткую линию рта.
— Как… Как тебя зовут? — спросил он и должно быть, голос его прозвучал очень странно, потому что молоденькая особа посмотрела на него очень внимательно.
— Анжелика, — ответила она.
— Мама… Мама твоя Аленой была?
Девушка кивнула в ответ, свела брови — между ними залегла складочка.
— А родилась ты… Когда ты родилась? Весною? В начале лета?
— Почему вы спрашиваете? — она распрямилась, сложила руки на груди — ей явно стал неуютен этот разговор. Но Михаил не мог остановиться — как в горную реку рухнул, ухнуло и понесло его потоком!
— Ты… Ты моя дочь! — выпалил Михаил и заплакал. — Ты… Алена то… Не догадался я… А должен был ведь понять! Она же… Ушла от меня… Я… Выгнал ее… А ты… Ты моя доченька!
Загрохотал, зазвенел поднос — санитарочка шарахнулась от него, когда он потянулся к ней дрожащими руками и бедром врезалась в тележку с посудой, с едой, да так, что тарелки, приборы рассыпались частью на пол.
— Вот же дуреха! — Люба подскочила, возмущенно налетела. — Собирай давай!
Но девушка не двинулась с места. Грудь ее тяжело вздымалась и резко опадала. Лицо было бледным, глаза блестели лихорадочно и вперились в Михаила — будто на его месте чудище какое лежало, а не человек тяжело больной… А потом, круто развернувшись, девочка вылетела из палаты, как олень, удирающий от охотников!
— Вот же… Взяли, молодежь зеленую! — продолжила возмущаться Люба, в одиночку принимаясь убираться все.
Анжелика вылетела на крыльцо хосписа, задыхаясь. Девушка согнулась пополам, обхватив себя руками, перед глазами плясали цветные размытые пятна… Паника! Паника! Паника! Ухватившись за перила так, что стало больно руке, она попыталась успокоиться. Вдох и выдох! Вдох и выдох… Вот так, потихоньку… Не впервые такое накатывает! Но… Проклятие, как же не вовремя каждый раз и в особенности сейчас это странное состояние, которое ее психотерапевт называет «уникальным подвидом панической атаки». Сейчас оно вообще не вовремя!
А этот тип, он, конечно же, все врал… Потому что это просто не может быть правдой! Вот только сил вернуться в хоспис и закончить начатое в палате, то есть ухаживать дальше за пациентами, у Анжелики уже не было сил. Девушка всхлипнула, но еще ее разбирал нервный смех… Наконец, немного успокоившись, она вернулась в здание. Но, не на работу — а прошла в раздевалку. Там сняла форму, кривясь от отвращения — пропахла насквозь этой больницей, безнадежности какой—то запах, противно! Переоделась в свою одежду. Достала из сумочки и включила смартфон, нажала вызов.
— Сереж, привет! В общем… Я проиграла! Да… Не могу больше… Что случилось?! А что, по твоему, может случиться, если приходишь в такое место?! Ноги моей тут больше не будет! Давай, встретимся в ресторане «Бархат», хорошо? Мне срочно нужен приличный кофе!
— Ага, вот ты где! — едва выйдя в коридор, Анжелика столкнулась с Любой. Та нахмурилась. — Ты чего это? Рабочий же день…
— У меня — нет, — скривившись ответила девушка. — Я увольняюсь! — и она решительно направилась прочь. Еще чего! Тратить тут еще свое время? Лучше уж пусть лучшие друзья наградят титулом слабачки! Да лучше в любой другой авантюре участвовать, чем в такой гадости! Вот еще… Теперь бы еще от этого больничного запаха вообще отмыться!
Любовь смотрела вслед удаляющейся летящей походке хрупкой фигурке.
— Вот тебе и молодая смена, — проворчала она. — И чего вообще тут забыла, кукла? — а потом, вздохнув, Люба поспешила по обыкновенным своим делам — все—таки работы у санитарки было всегда навалом, да еще прибавилось, когда эта девица невнятная, которая ей с первого взгляда не понравилась, взяла и ушла вот так, безответственно все побросала!
Оставшуюся часть дня Михаил провел как во сне. Мысли путались, давили — будто бы разум оплели старой рыбацкой сетью, из которой он, с его постепенно слабеющими руками, не имел никакого шанса выбраться… Облегчение пришло только ночью и это было даже удивительно — как за всю ночь его не посетило ни одного кошмара, хотя раньше, вообще то, они были с ним постоянно!
Интересно ваше мнение, а лучшее поощрение — лайк и подписка))
