В страхе от мысли, что малыша могут сглазить или того хуже, порчу навести, никому на него смотреть не позволяла, не то что на руки взять и приласкать. По существующим правилам за наследником должны были следить специально приставленные няньки. Да только она не стала чужим рукам наследника доверять.
Ибо знала — от его благополучия прежде всего зависит ее будущая жизнь. О своей семье старалась не думать. Она столько боли принесла, что порой вообще хотелось забыть какого роду-племени! Младенца своего без внимания не оставляла даже на секунду, постоянно к груди прижимала. Ревниво за всеми, кто подходит, следила. Как орлица над колыбелью кружила, готова была в глаза вцепиться любому, кто осмеливался искоса посмотреть.
Ах, какой же ее мальчик красивый был! Чисто ангелочек! Глаза голубые, волосики золотистые, кудрявые! Развивался, как все детки, зубки во время прорезались. В положенный срок ползать, а потом и ходить начал. Удивил всех, когда рано говорить начал. Боярыни причитали льстиво:
— Умница какой, весь в государя-батюшку!
Лишь одно молодую мать сильно беспокоило: мальчика нарекли именем покойного царевича, который младенцем утонул. Понимала — подобное повторение может не принести ему добра. По-хорошему, надо было бы ему иное имя подобрать. Очень хотелось в память Сергия Радонежского назвать. Да кто ее слушать станет! А еще ей сны все время какие-то смутные снились. Вроде, как кто-то в темном одеянии накрывает своим крылом сыночка и уносит куда-то вдаль... Марьюшка эти видения разгадывала однозначно — злые вороги обязательно захотят изничтожить Дмитрия и постоянно молила Царицу Небесную защитить его.
Не прибавило спокойствия сообщение батюшки, что после смерти старшего сына государь стал постоянно задумывается над судьбой страны. Понимает — править Русью должен сильный правитель.
— Да только где его сейчас взять? — сокрушался родитель, — один в колыбели спит, а другой пономарем на колокольне звонит.
Услышав эти слова, Марьюшка усмехнулась. В отличии от многих, она не верила в убогость Федора Иоанновича. Знала, царевич в совершенстве владеет искусством лицедейства и умело использует на практике. Лично она не сомневалась: именно это и позволяет ему столько лет неприметным в тени отца казаться. Никто из бояр не видят в нем сильного соперника, потому и не втягивают в свои грязные интриги...
Надо сказать, никому из мужчин, кроме супруга, на ее половину заходить не позволялось. Но в последнее время, видимо из-за рождения сына, с отцом и братьями удавалось встречаться. А уж когда государь заболел, за правилами и вовсе никто не следил. Благодаря существенно ослабевшему контролю, молодая царица своевременно узнавала обо всем, что происходит на царской половине. Именно к ней первой прибежал отец и пересохшим голосом сообщил:
— Царь объявил, что будет от престола отрекаться.
И вновь не особенно поверилось. Супруг уже несколько раз предпринимал подобные попытки. Бояре по скудоумию своему, услышав это, радоваться начинали, а он тихонько наблюдал за их реакцией из-под полуприкрытых век. Выждав определенное время, вставал, как всем казалось, со смертного ложа. И тех, кто не смог скрывать эмоций и начинал плести интриги, мгновенно ставил на место.
Поэтому попросила сродсвенников иметь выдержку и никаких эмоций не высказывать. Напомнила, как недавно государь собирался в монастырь уйти и схимну принять. Но вскоре от идеи монахом стать отказался да и умирать раздумал. А вот за морщинкой на лбу Бориса Годунова рекомендовала следить. От ее глубины многое зависит. Родитель согласился с ее доводами и вроде как успокоился.
Однако через несколько дней опять в истерике забился, На этот раз царь собрал бояр и приказал им выбрать приемника из своей среды, помимо царевича Федора Иоанновича. Федор Федорович даже не пытался скрыть своего ужаса. Захлебываясь собственной слюной, сообщил сию весть и рухнул на лавку да так сильно, что дерево жалобно затрещало под весом его тела.
— Теперь всем нашим желаниям конец! — вопил он, словно безумный.
Марьюшке пришлось прикрикнуть да приказать подать успокоительные капли. Он выпил травяную настойку и немного притих.
— А что мне делать прикажешь? Руки на себя накладывать? — спросила строго, — опять слухи поползли, что сватов к иноземке посылает.
Батюшка глубоко вздохнул, перекрестился и покинул ее покои, что-то бормоча под нос сердито. Она же призадумалась. Страх жесткой рукой сжал горло. Надежды на то, что не станут заморские короли своих дочерей старику в жены отдавать было мало. Кто же откажется породниться с государем, чья власть простирается от моря до моря! Не имелось надежды и на церковь, которая не позволит очередной брак заключать. Кто ее согласия спрашивать станет?
— Что делать? Что делать? — билось упрямо в голове, — к кому за помощью кинуться? Не о себе молю, за сына беспокоюсь. Изведут Митеньку, проглотят и не подавятся!
Видимо, ребенку ее настроение передавалось. Малыш беспрестанно капризничал, ножонками стучал, головенкой беспокойно крутил и постоянно плакал, словно котеночек голодный. Все это пугало, но она запретила лекарям к нему приближаться. Причиной тому являлся племянник Малюты, боярин Богдан Бельский, которого супруг недавно назначил главой Аптекарского приказа. Знала, в его ведомстве все доктора находятся. Как пожелает, так они и делать будут. Прикажет, отраву нужную ребенку подобрать, да такую, чтобы никто не понял, от чего умер, так и поступят. Им-то что? Это для нее это сыночек единственный, а для них ненужная помеха, которую срочно устранить следует!
Богатое воображение враз нарисовало склянку с зельем, из которой сыночка поят. Как представила, зарыдала и рухнула на колени перед образами. Вновь взор свой на Сергия Радонежского обратила. Знала, преподобный никогда не подводил ее. Не сомневалась и на этот раз поможет. И только было начала читать молитвы, как ближняя боярыня пришла и скорбно промолвила:
— Дядюшка ваш велел передать — совсем занемог наш государь.
Опасливо кинув взгляд на двери, дабы никто чужой не услышал, тихо шепнула:
— Приказал готовиться к худшему. Тяжкий недуг его охватил. Внутренности гниют, а тело издает отвратительный смрад.
Относительно последнего Мария не особо удивилась. Ей ли этого не знать! Этот неприятный запах, как царь не пытался его перебить, ее постоянно мучил. Порой просто не знала куда деваться. После ночи с ним приказывала простыни менять, спешила в мыльне париться. Казалось, от самой гнилью пахнет за версту. Отцу как-то пожаловалась, губы поджал — радуйся, царь тебя ласкает! Ясное дело, не ему же со стариком миловаться!
Публикация по теме: Марфа-Мария, часть 72
Начало по ссылке
Продолжение по ссылке