Часть 4. Глава 1
Приезжаю вечером к генерал-полковнику. Меня встречает и провожает Слава Румянцев, и мы ведём себя, как старые приятели. Улыбаемся и даже шутим, хотя каждому из нас предстоит дело очень непростое. Особенно мне. Но что поделаешь? Раз уж ввязалась в эту драку, придётся идти до конца. Об этом говорю и Константину Елисеевичу, когда он после приветствия спрашивает, намерена ли я продолжать.
Отвечаю утвердительно и спрашиваю:
– Зачем Гранину понадобилось называть меня своей законной женой? Мы даже в ЗАГС заявление не подавали никогда. Какое там! Мы никогда даже близко не подходили в наших отношениях к такому шагу.
Громов пожимает широкими плечами.
– Вероятно, Никита Михайлович таким образом предположил, что ему удастся сохранить хотя бы половину своего имущества.
– Но ведь это лишь в том случае, если оно было приобретено в браке. И вообще: как он собирается доказывать, что я его жена?! Ни свидетельства, ни штампов в паспортах. А может, просто решил втянуть меня в это дело, чтобы проверить? Если соглашусь быть на его стороне, значит у нас и правда отношения и общая дочь. Если нет, – выходит, солгала. Но ведь нет ничего проще сделать тест на установление отцовства.
– Эллина Родионовна, я понимаю, насколько шаг Никиты Михайловича вас задел. Но давайте обсудим другое, – мягко предлагает мой собеседник.
Тут же соглашаюсь. Итак, завтра, в 16:00, Гранина отвезут в один из многофункциональных центров Петербурга, поскольку Гранин прописан в этом городе, а не в Волхове. Там ему предстоит подписать дарственную на всё своё имущество, а именно дом с участком и автомобиль, а также переведёт со своих счетов в банках деньги на указанные счета. Оставят ему, предполагаю, лишь только чтобы с голоду не умереть первое время, пока работу ищет. Сразу же после этого Добряков отпустит Гранина, поскольку тот ему больше будет не нужен, и поедет к Пулькину – вручать причитающуюся прокурору долю.
– Постойте, – прерываю Громова. – Но откуда Пулькин знает, какая сумма ему причитается? Он ведь не ходил с риэлтором по дому Никиты, не осматривал его машину с автоэкспертом.
– Так всё это уже сделали люди Добрякова, – объясняет генерал-полковник. – Мы внимательно наблюдали за их бурной деятельностью. Прошерстили всё, к чему Гранин когда-либо имел отношение: доли в уставных капиталах компаний, ценные бумаги, доходы, – всё. Это ему тоже придётся отдать, кстати.
– Простите, но получается, что Никита Михайлович… очень богат?
– Ну, я бы так не сказал, – усмехается Громов. – Однако бедным его точно не назовёшь. Совокупная стоимость всего принадлежащего ему имущества порядка… ста миллионов рублей.
От удивления выговариваю сдавленно:
– Ничего себе! А вы не пробовали понять, откуда у него столько? Вдруг всё это нажито незаконным путём? В таком случае Гранин из плена Добрякова может угодить сразу в тюрьму, да? Я много раз слышала, какие сплетни о нём ходят. Да и сама им верю, если честно. Что мажор, криминальные делишки его папаши – мэра и так далее.
– Всё верно. То есть происхождение большей части денег преступное и относится ко временам деятельности Михаила Викентьевича Гранина. Но с тех пор много времени прошло. Весь бизнес давно лишился налёта мафиозности, был легализован. Если кому и ответить – так это Гранину-старшему, но увы, он на том свете. Да, не скрою. Никиту Михайловича мы проверили. И скажу вам прямо: он ни в чём криминальном не замешан.
– Постойте, а как же тот депутат, Мураховский, из-за которого ваши коллеги отвезли Гранина даже в Москву.
– Подозрения были, не скрою. Но не подтвердились. Равно как и участие Никиты Михайловича в торговле запрещёнными веществами. Так что можете быть спокойны: Гранин с точки зрения закона абсолютно чист.
Я глубоко вздыхаю. С души ещё один камень упал. Слава Богу! Сколько ведь было сомнений на счёт Никиты, просто ужас! Дальше мы с генерал-полковником возвращаемся к первой теме и обсуждаем, как станем выкручиваться из ситуации, в которую нас втянул Гранин, заявив о том, что мы законные муж и жена. Громов говорит вещь неожиданную:
– Придётся, Эллина Родионовна, вам ему подыграть.
– Как это?
– Покажете свидетельство о браке и штамп в паспорте.
– Но ведь…
С широкой улыбкой Константин Елисеевич открывает ящик стола, достаёт оттуда документы и кладёт передо мной.
– Вот, полюбуйтесь.
Я чуть дрожащими от волнения руками беру паспорт. Раскрываю. Внутри моя фотография, остальное то же моё, а вот фамилия… Читаю: «Гранина Эллина Родионовна». Дальше штамп о бракосочетании, даже штамп о наличии у меня ребёнка! К этому добавляется свидетельство о браке.
– Ничего себе… – произношу, поражённая до глубины души. – Они… настоящие?
– Разумеется, – улыбается генерал ФСБ. – Но сразу после операции будут изъяты и утилизированы.
– Да, конечно. А у Никиты… тоже новый паспорт?
– Конечно.
– Простите, товарищ генерал, но… зачем это всё?
– Я так полагаю, у Гранина свой мотив. Он хочет, чтобы часть его имущества отошла вам, как законной супруге, к тому же имеющей на попечении несовершеннолетнего ребёнка. Наивный, конечно, человек. Думает, что Добряков с Пулькиным согласятся забрать не всё, а две трети или половину. Пребывает в уверенности: вы им покажете документы, и они откажутся от притязаний на вашу долю.
– Я одного не понимаю: ну кто сказал Гранину, что мы официально женаты?! Неужели он сам это придумал?
Громов прочищает горло.
– Это сделали по моему приказу.
– Как?! Зачем?
– На первый вопрос не отвечу. Наши внутренние дела. На второй… чтобы Добряков или Пулькин не попытались после сделки устранить Гранина.
– Боже… – выдыхаю в ужасе.
– Да, именно так. Он же станет свидетелем. А вдруг память вернётся? Ну, а нет человека – нет проблемы.
– Получается, вы меня решили использовать, чтобы обеспечить Никите гарантии безопасности? – начинаю злиться. – Как… приманку, что ли?
– Не совсем. Помните, что мы говорили о связи Пулькина с Майей? Кстати, мы знаете её настоящую фамилию? Церр.
– Прямо как Цербер, трёхголовый пёс, охраняющий выход из царства мёртвых в Аиде, – произношу, морщась.
– Почти. Так вот, мы говорили, напомню, что Пулькин связался с ней в тюрьме, и они решили вас уничтожить. Конечно, прокурор и подумать не мог, будто вы окажетесь замешаны в деле с отъёмом имущества Гранина. Но мы подумали и решили: лучше вас подключить. В этом случае Пулькин и Добряков постараются убрать вас сразу обоих. Да, это ловля на живца. Но в то же время и подстраховка. Если с передачей взятки не получится, используем второй вариант, чтобы обоих прижать к стене.
Мне остаётся только горестно вздыхать. Не стану же я возмущаться перед человеком, который старательно вытягивает меня из такого количества проблем? Потому соглашаюсь. Мы оговариваем ещё некоторые детали, потом еду домой – поздно уже. Остаток дня провожу вместе с Олюшкой, мечтая о том, чтобы уехать куда-нибудь далеко и надолго. В кругосветный круиз, например. Жаль только: моя дочка слишком маленькая и ничего не запомнит. Вот будь ей лет 12, к примеру, тогда совсем другое дело.
Помню себя в этом возрасте: впервые попала в Москву, на Красную площадь. Стояла посреди неё, напротив мавзолея, смотрела вокруг огромными от восторга глазами и не могла насладиться великолепным зрелищем. Сколько же приятных воспоминаний и впечатлений осталось в памяти от той поездки!
На следующее утро, едва заканчивается обход, «Скорая» привозит малыша – крошечный свёрток. Его бережно несёт фельдшер и сообщает:
– У меня брошенная девочка. Возраст около двух часов.
– Ясно. Розовая?
– Периферический цианоз. Её бросили около церкви неподалёку. Признаки переохлаждения. Дыхание в норме. Голос слабый.
Везём в третью смотровую.
– Дайте подогретый увлажнённый кислород, – говорю медсестре.
Входит Маша, прошу её помочь.
– Где её оставили? – интересуется подруга.
– Около церкви. Её даже не вытерли как следует. Температура была 33 градуса.
– Она даже на укол плохо реагирует, – замечает Маша, проводя манипуляции. – Я вошла. Двадцать кубиков раствора.
– Сахар в крови?
Медсестра отвечает. Показатель в норме.
– Мочу на анализ.
– Пульс 180, – вдруг говорит медсестра.
– Ясно. Надо начинать вливание, – решает Маша. – Нужен детский хирург для веносекции.
– А если в пупочную вену? – спрашиваю в ответ.
– Я не умею, – признаётся она.
– Я такое делала в ординатуре.
– Если вена заросла, не получится.
– Попробовать надо. От веносекции много осложнений. Возьми пупочный набор.
– Нет, Элли, давай лучше вызовем хирурга, – уговаривает Маша.
– Принеси набор, – произношу спокойно. Вижу, как подруга сильно нервничает.
Вскоре приступаем.
– Изолировать поле, – распоряжаюсь.
– Кто-то перевязал пуповину шнурком от ботинка, – замечает медсестра. – Где же хирург?
Мы всё-таки его вызвали из педиатрии, но я решила начать, не дожидаясь.
– Должен быть здесь, – говорит моя подруга.
– Маша, успокойся.
– Не могу измерить давление, – признаётся медсестра.
– Выключите сигнал на кардиомониторе.
– Позовите хирурга ещё раз, – просит Маша.
– Спокойно. Вскрываю пуповину.
– А если мы не сможем ввести катетер? – она даже бледнеет от напряжения.
– Сможем. Пупочная вена свободна. Сколько весит девочка? Килограмма три?
– Может, чуть больше.
– Будем вводить по двадцать на килограмм.
– Готово. Ввела, – кивает Маша, помогая мне.
– Прокачай туда и обратно.
– Два кубика крови, – улыбается подруга, глядя, как заполняется шприц.
– Хорошая вена, – отвечаю тоже с улыбкой. – Порядок. Вводим 60 миллилитров. Молодец, Маша.
– Спасибо. Шёлк номер три. На игле.
Спустя некоторое время Званцева с радостью смотрит на малышку и замечает, что та начинает розоветь.
– Дышит свободно, без усилий. Пульс в норме, 140. Температура 36,1, – называю факты выздоровления. Позвоните в социальный отдел. Скоро девочку нужно будет перевозить в приют.
Я говорю это медсестре, а Маша вдруг как-то странно на меня смотрит. Будто хочет что-то сказать. Но когда перехватываю её взгляд, она отводит его обратно на карточку, которую заполняет.
– Эллина Родионовна, – в палату заглядывает Достоевский. – Со мной тут Людмила Севастьянова. Это она нашла ребёнка возле церкви. Хочет узнать, как у неё дела.
Передо мной женщина лет примерно 50-ти. Здороваюсь и говорю, что она нашла малышку вовремя.
– Хотите её посмотреть?
– Да, только… там, за дверью, моя сестра, Анна. Доктор, вы можете показать ей метку на груди ребёнка?
– Родимое пятно? Конечно. Пусть заходит.
Женщины осторожно, надев маски, приближаются к девочке.
– Видишь? – она показывает на маленькое родимое пятно в виде листочка с четырьмя лепестками. Довольно причудливое создание генетики. – Это метка, означающая, что малышка избрана Господом! У меня прошёл артрит! Спасибо вам, доктор!
Женщины крестятся на малышку, будто на святой образ, и поспешно уходят.
– Странник Лука в пьесе Максима Горького «На дне», разговаривая с жителями ночлежки, сказал: «Во что веришь, то и есть», – произношу, рассуждая об этом случае.
Коллеги кивают. В самом деле: для кого-то просто спасённый ребёнок. Для кого-то – чудо, явленное с небес. Выхожу из палаты, Маша остаётся с малышкой. Вспоминаю, что доктор Лебедев должен был мне принести статью для научного журнала, которую сам вызвался написать месяца три тому назад. Начинаю спрашивать, где он, и никто не знает. Проверяю в регистратуре: должен быть в отделении, у него смена в самом разгаре.
Обхожу помещения, начинаю нервничать, звоню ему на сотовый. «Абонент временно недоступен…» Это очень неприятно. Я не люблю, когда подчинённые покидают рабочее место по собственному решению. Здесь не проходной двор, и в любую минуту может случиться какое-то экстраординарное событие. В поисках Лебедева выхожу во двор.
Здесь стоят рядком три «неотложки». Одна покачивается. Это кажется мне странным. Насколько я понимаю, все бригады сейчас вызваны на курсы повышения квалификации, а значит внутри никого не должно быть. Разве что кто-то решил проигнорировать общее дело? Подхожу, тяну за ручку двери, открываю и… вижу внутри картину маслом: на каталке сидит Лебедев, у него на коленях какая-то девушка. Одной рукой врач обнял её, второй возится с пуговицами на халате и что-то шепчет в шею. Девица хихикает, закатывая глаза.
Гневно захлопываю дверь, потом замираю и думаю лихорадочно, как бы отреагировать на это безобразие. Мне совершенно наплевать, кто эта дама. Но Лебедев! Как он мог устроить такое прямо посреди смены! Уединиться с женщиной в «Скорой помощи»! Надо же было додуматься до такого! Вспоминается история его отношений с Майей, – той самой, которая теперь со свету сжить меня пытается! – и это добавляет последнюю каплю в чашу моей ярости.
Снова распахиваю дверь. В первый раз Валерий даже не обратил на меня внимания – так был занят хихоньками да хахоньками. Но теперь оборачивается, делает изумлённое лицо:
– Эллина Родионовна!
Смотрю на него злобно и бросаю:
– Лебедев! Вы уволены!
– У меня перерыв, – отвечает Валерий.
– А я жду вызова, – выглядывает из-под него фельдшер «неотложки» (так вот он с кем тут развлекается, только теперь замечаю).
– Идите домой, доктор Лебедев!
Затем захлопываю дверь и возвращаюсь в отделение.
Вскоре ко мне подходит Валерий и интересуется:
– Вы меня отстранили? На сколько? На два дня, на неделю?
– Вы здесь не работаете, доктор Лебедев. Или пишите заявление по собственному, или вылетите отсюда по статье.
– Что вы хотите? – нервно интересуется он.
– Заберите свои вещи и уходите.
– Почему?
Переключаюсь на Машу и говорю, что нам пора осмотреть найденную малышку. Лебедев остаётся в регистратуре в полной растерянности. Мы же с подругой идём к крошечной незнакомке: имени-то у неё по-прежнему нет.
– Тахикардия. Пульс 180, – сообщает медсестра, едва входим в палату.
Переглядываемся с подругой. Становится не до разнузданного поведения Валерия Алексеевича. Теперь важно понять, что случилось с новорождённой.