Репин Илья Ефимович назвал свою картину "Отказ от исповеди". Но в последние годы она чаще появляется в Сети, в прессе под названием "Последняя исповедь".
Можно заподозрить конъюнктуру? Попытку польстить церкви? Вот, даже упёртый злодей-народоволец сейчас склонится перед крестом...
А разве замысел автора не очевиден? Не склонится... Черновик ещё выразительнее окончательного варианта
Если на законченной картине герой - заключённый, и его портретное сходство с Христом буквально бросается в глаза, то на эскизе герой - священник. Совсем не похож на "госчинушу", простоватый и огорчённый совершенно искренне. Не его отвергает этот странный человек - Христа отвергает...
А нельзя ли заподозрить иной ход мысли старика? "И я был молод, и я хотел изменить мир, и понял, что изменить мы можем только себя. А этот бедняга не успеет понять даже того, что открылось мне: жить-то ему осталось до рассвета".
Ничего невозможного: очевидно, именно так относился к осуждённым декабристам Пётр Мысловский, в те годы - скромный тюремный исповедник, которому поручали наиболее опасных преступников. Поначалу и он не сомневался - преступники. Но когда "разговорил", познакомился с их образом мыслей... трудно сказать, кто на кого повлиял больше!
Нашёл общий язык даже с теми, кто сразу объявлял ему о своём неверии. За полгода стал своим подопечным настоящим другом, пытался предотвратить казнь. Не получилось. В тот же день, вопреки запрету, отслужил в Казанском соборе панихиду по убиенным. Не тронули. Ещё больше зауважали.
Но ведь исповедников было трое, а об остальных двоих и сказать нечего. Дежурно призывали к покаянию, спокойно уходили, услышав отказ. Чиновники.
Несомненно, Репин знал эту историю, и всё же поводом к написанию картины послужила поэма "Последняя исповедь", опубликованная нелегально, без имени автора. Передавали из рук в руки, как прокламацию, пытались угадать, кто это написал. Подозревали Веру Фигнер, но через несколько лет всё же узнали, что это Николай Минский.
Человек странной судьбы: прожив долгую жизнь, он так и не связал себя ни с какой партией, остался одиночкой. В юности был революционным поэтом, в зрелые годы - религиозным мыслителем, после 1905 года занимался большевистской прессой, был арестован и выслан из России. Вернуться помешала война.
И снова один - ничего общего с белой эмиграцией. Как только установились дипломатические отношения, явился в советское полпредство в Лондоне. Получил советский паспорт, был принят на службу. Но осложнение отношений с Лондоном - и Минский переезжает во Францию. Живёт уединенно, готовит своё собрание сочинений...
Но что же это была за поэма, ставшая сюжетом для Репина?
"Внутренность каземата. Пять часов утра. На железной койке лежит исхудалый
юноша. За дверью шаги и бряцание ключей. Заключенный быстро садится. Входит священник с распятием; в глубине смутно видны фигура в красной рубахе и солдаты"...
Далее - странный диалог. Говорит один священник, осуждённый молчит, всем своим видом показывая, что не хочется ему тратить последний час жизни на пустословие. Какой смысл в сладких речах о любви и всепрощении, когда под окном сколачивают виселицу? А в дверях маячит палач? Священник объясняет:
"И я, и он - покорные послы
Пославших нас: небесной власти - я,
А он - земной. Я вестник всепрощенья
И благости творца, а он... он казни
Невольный вестник...
Осужденный:
Ты сперва простишь,
А он потом казнит меня - не так ли?
Священник:
Людская казнь свершится и пройдет,
Но вечною пребудет благость божья;
Не отвергай последний дар любви -
Земной залог господня примиренья.
Покайся, сын, в грехах...
Осужденный:
Старик, уйди! В моих раскаявшись грехах,
Смертельный грех я б совершил пред смертью.
На грех такой меня духовный пастырь
С распятием в руках склоняет!..
Пусть будет так! Услышь же ты, старик,
Предсмертное раскаянье мое!
Прости, господь, что бедных и голодных
Я горячо, как братьев, полюбил...
Прости, господь, что вечное добро
Я не считал несбыточною сказкой.
Прости, господь, что родине несчастной
И в смертный час я верен остаюсь,
Что я, рабом родившись меж рабами,
Среди рабов - свободный умираю...
Как надо жить, людей не научил я,
Но покажу, как надо умирать.
Пусть палачи от злобы побледнеют"...
Священник в ужасе. Так ли умирал Христос! Он всех простил и за всех молился, а тут... Не получится, видно, тронуть сердце, закоснелое в злобе. Надо уйти.
"Прощай, мой сын! Сюда с надеждой шел я,
С отчаяньем отсюда удаляюсь;
Не дал господь мне, своему слуге,
Твой тронуть дух"...
Осужденный:
Вы - слуги божьи? Так ли?
Но для кого ваш бог страдал и умер?
Кому служил он? Сильным? Богачам?
Зачем же вы с сильнейшими в союзе?
Зачем же вы с волками подружились?
Из всех врагов презреннейшие вы!
Трусливые, со сладкими словами,
Изменники, лжецы и лицемеры!
Зачем с такой же речью о прощенье
Ты не пошел к моим всесильным судьям?
Их убедив, ты спас бы тотчас жизнь...
Так вы всегда: когда бедняк без хлеба
В виду безумных пиршеств издыхает,
Вы к бедняку подходите с крестом
И учите умеренности скромной...
Возразить священнику нечего. Пылкая речь узника так правдива, так разумна и проста. А он? Что он завтра скажет в церкви? Разве сможет вслух произнести, что благословил перед казнью честного человека? И бессильным себя чувствует он! Но вот, палач уже вяжет руки осуждённого, а осужденный ещё хочет что-то сказать?
- Эй, старик,
Постой! В твоих глазах я встретил слезы,
И голос твой дышал ко мне участьем...
Твое лицо я первое в тюрьме
Беззлобное увидел...
Старик! твою я презираю рясу,
Но доброе под ней, быть может, сердце...
Как поп - мне враг, как человек - быть может,
Ты мне и друг... Прими же в благодарность
Ты мой поклон и теплое спасибо!..
