Когда мы, трое горожан, считая Клеопатру, разумеется, переступили порог села, нас удивило, нет, даже поразило благодушие сельчан. Это я сейчас, по истечении пятнадцати лет понимаю, что то была рекламная пауза. Кому-то невидимому было очень нужно поселить нас в деревне, вживить, так сказать, в быт и нравы села. Вот здесь Клеопатра рассказывала о наших первых днях:
И что интересно, нас окружали та-ки-е благолепные соседи, что просто хотелось открыть томик того же Николая Семеновича и прочитать о бабКате, о бабМаше, о Тынгизе.. Все они будто сошли со страниц русской классики...
Первой от нас ушла бабКатя. Помню, в первую ее годинку я растеряно спросила мужа:
— Мы штоли этим летом ни с кем не поругаемся? — ведь вошло в привычку, что в один из летних дней бабКатя, размахивая чем придется, шла скандалить с молодежью. Наскандалится, и опять благодать, до следующего лета...
БабМаша запомнилась историей с Матильдой.
Потому что ее кошка Белочка была абсолютно такой же, и, когда возле нашего порога оказалась пушистая блондинка, мы, не раздумывая отнесли ее бабМаше. И она приняла. Но спустя полчаса вернула со словами:
— Это не моя, моя дома спит!
Ну и ладно, мы не были против. все решилось миром.
И бабКатя, и бабМаша радовались (зачеркнуто), удивлялись (снова зачеркнуто), в шоке были от наших "домашних питомцев". Они успели познакомиться со всеми: и с первой партией беленьких, и со второй черненьких. БабКатя скрупулезно увеличивала свою гуманитарную помощь: за каждую небольшую помощь по хозяйству выдавала вначале два, затем четыре куриных яйца. Так и говорила:
— Это детям!
Тынгиз запомнился какой-то фееричной отзывчивостью. Пока мы приходили в себя, озираясь на все четыре стороны света, и он, и его молодая жена буквально опекали нас. Тынгиз помогал то с электрикой, то с мебелью, а Гуля нас откармливала. Ее кушанья могли появиться на нашем столе в любое время суток, просто тренькал дверной звонок, и на пороге стоял темноглазый мальчуган, протягивая завернутое в полотенце, еще теплое блюдо.
— Это вам, тетьКать! — и убегал домой.
Последнее алаверды — я укоротила траурное платье для вдовы. А Гуля, наверное, чем-то меня угостила. По-другому она не могла...
Удивительно, но после таких хороших людей, в их домах живет, если очень мягко сказать, кто попало. Случайные люди то снимают, а то и просто заходят в чужое жилище. Им абсолютно все равно на дом, на огород и все постройки. В домике бабКати в первый же год вынесли все, что можно сдать на металлолом. Не только газовый котел, но и водосточную трубу, проложенную перед входом. И теперь вода, не скованная ничем, разливается, где ей хочется, превращая главную улицу села в болото.
Мы пытались знакомиться с каждыми новыми "хозяевами", стараясь поддерживать добрососедские отношения. Хорошо, что до нас быстро дошло: от этих людей надо держаться подальше. Только вот на детей страшно было смотреть. А их в убитых домах перебывало за эти годы немало. Когда мужики выкапывали трубу, возле них практически на проезжей части "играл" худенький чумазый малыш. Другие соседи, поселившись, пришли знакомиться: когда я увидела семилетнюю девочку в одних явно несвежих трусиках, входящую в наш двор, мне стало плохо...
О том, что в бабМашином доме живет ребенок, мы долго даже не подозревали. Потому что так не бывает: ребенок есть, а его не видно и не слышно. Если в следующих по улице домах живет ребятня, так и зимой и, особенно летом, их слышно очень даже хорошо. Так и должно быть.
Навестив его в новогодний вечер по просьбе социального педагога, я вернулась домой немного не в себе. А зайдя на кухню, уставилась на полку с собачьими мисками:
— Ё-моё, у нас у собак чище посуда...
А прошлой ночью, под утро, десятилетний ребенок стал свидетелем того, как отчим у б и л
его
маму.
Дом опять будет стоять пустым. Горе-жильцы разъедутся кто куда: непутевая хозяйка на сельский погост, ее муж — в места не столь отдаленные. Их сын, вмиг став взрослым, хотя о чем это я, он, наверное, и не помнит, когда был ребенком, попадет в детский дом.
Вот такая история о добрых соседях.
Продолжение истории: