Глава 90
Прежде чем лезть человеку в душу, даже пусть это всего лишь маленький мальчик, нужно сначала ему показать, что ты друг, а не враг. Это как приручить крошечного лесного зверька. Сначала прикармливаешь, стараясь не делать резких движений, а потом уже и погладить можно. Так и с Никитой. Вхожу к нему в палату, достаю мазь и наношу на ожоги.
Видя, что я не собираюсь сделать ему неприятно, понемногу мальчик остывает.
– Что это такое? – спрашивает.
– Специальный крем. Он устранит боль и предотвратит распространение инфекции.
– У меня забавное ощущение в пальцах, – признаётся Никита.
– Какое?
– Я не чувствую кончиков. Может, этой рукой, – и неожиданно другой делает резкое движение в мою сторону, чтобы ущипнуть. Инстинктивно отскакиваю назад и вскрикиваю:
– Эй! Прекрати!
Пацан тихонько хихикает.
– Очень смешно! – говорю ему почти возмущённо. В самом деле, чего злиться? Мальчишка просто играет.
– Здесь всё в порядке? – в палату входит Маша.
– Да, но Никита пытался меня ущипнуть.
– Она мне сделала больно, – игриво произносит мальчишка.
– Правда? Дай-ка посмотреть, – подруга встаёт рядом с пациентом.
– Говорит, что не чувствует пальцев, – сообщаю ей.
– Да? – Маша придвигает смотровую лампу. Берёт Никиту за правую кисть, осторожно тянет к себе. Когда сгибает, больной вдруг вскрикивает:
– Ай!
– Здесь больно?
– Угу.
– Ты падал?
– Не помню.
– Надо сделать рентген кисти, – говорю Званцевой. Она соглашается, убирает лампу. Но в этот момент Никита откидывается назад и ударяется об неё затылком.
– Ай! Моя голова! – возмущается и трёт ушибленное место.
– Дай-ка посмотрю, – придвигаюсь ближе. Ощупываю, ничего не происходит. Но замечаю странное покраснение за левым ухом. Раскрываю его посильнее, освобождая от волос. – Ты помнишь, когда поранил ухо? – спрашиваю ребёнка. – У тебя здесь большой рубец.
– Не помню, – бурчит он.
Придётся сделать дополнительные анализы. На это уходит ещё примерно час, потом меня снова просят в палату. Приехал отец Никиты.
– Меня зовут Юрий, – представляется он. – Спасибо, что позаботились о моём мальчике.
– Пожалуйста. Мы можем поговорить за дверью?
– Да. Мы будем рядом, сынок.
Выходим в коридор.
– Соседка рассказала мне про пожар, – делится Юрий. Потом вздыхает. – Его мать им совсем не занимается, вот и распустился.
– Ожоги скоро заживут, – отвечаю на это. – Но я вызвала психиатра для Никиты.
– Психиатра? Зачем?
– Мы нашли необычные рубцы у него на теле. Вы знали о них?
– Нет.
– Никогда их не видели?
– Он часто дерётся в школе, – пожимает плечом отец мальчика.
– Дерётся?
– Да.
– Травмы были?
– Как у каждого мальчишки.
– Я думаю, он расскажет это врачу.
– Слушайте, ему не нужен психиатр. А мне пора на работу, так что…
– Я понимаю. Но это не надолго, – убеждаю мужчину.
Он нехотя кивает и возвращается к сыну. Мне приходится ждать, кого пришлют из психиатрического отделения. Новым психиатром оказывается миловидная женщина примерно сорока лет. Представляется мне:
– Виктория Михайловна Селезнёва.
Знакомимся, после чего коллега просит сначала показать ей рентгеновские снимки. Охотно делаю это. Она смотрит и говорит:
– Рука не повреждена.
– Посмотрите внимательно на кисть, – предлагаю ей.
– Перелом Коллеса, – наконец замечает Вика, с которой мы сразу договорились на «ты».
– Да, но Никита сказал, что не повреждал кисть.
– Может, он просто не помнит?
– Его папа тоже не помнит.
– Хорошо, попробую разобраться.
Селезнёва уходит и возвращается через полчаса.
– Как прошёл ваш разговор?
– Мальчик настроен враждебно.
– Но замолчал, когда появился отец? – предполагаю.
– Да, с ним трудно стало говорить. Его отец встал за дверью, и Никита это знал.
– Папаша его бьёт.
– Думаю, да, – соглашается Вика. – Но утверждает, что не применял насилия.
– Ты видела эти рубцы? Его драли за ухо!
– Он говорит, что не помнит, как это случилось.
– Нельзя забыть о сломанной кости и этих рубцах.
– Согласна.
Мне ничего не остаётся, как вызвать полицию и социального работника. После назначения Заславского на должность главврача, слава Богу, он принял решение взять такого специалиста в штат. Теперь нам не нужно всякий раз ждать, пока Смольный пришлёт какого-нибудь чиновника, которому, как правило, никакого дела нет до чужих проблем.
Пока правоохранитель едет, заходим в палату вдвоём.
– Пожалуй, нам пора, – Юрий поднимается со стула при нашем появлении. Вид у него становится агрессивным. – Никита не ел ничего с полудня.
– Мы что-нибудь найдём, – говорю спокойно.
– Нет, мы уедем!
– Юрий, это Зоя Геннадьевна Крымова, социальный работник, – представляю её.
– Моему сыну не нужны консультации, – почти рычит Юрий.
– Никите придётся остаться здесь на несколько дней, – говорит ему Крымова.
– Чего?
– Мы забираем его в детский приют.
– О чём вы говорите? – злится отец мальчика.
– Мне не нравятся рубцы на теле вашего сына, – объясняю в свою очередь.
– Меня это вообще не парит…
– Кроме того, я нашла следы перелома кисти, о котором никто из вас двоих не сказал.
– Я же говорил: Никита дерётся! Расскажи им сам! – отец смотрит на сына.
– Да, я дерусь, – охотно признаётся мальчик.
– Если это правда, ты вернёшься домой через три дня. Но сейчас поедешь со мной, – говорит Крымова и протягивает руку к Никите.
Мужчина резко хватает сына за плечо и тащит за собой:
– Стоять! – рявкает на соцработника. – Не смейте этого делать!
Стоит Юрию выйти из палаты, как он нос к носу сталкивается с капитаном Рубановым. Тот слышал весь разговор. Поэтому хватает мужчину, разворачивает и, впечатав в стену, заламывает руку.
– Отвали! – хрипит Юрий. Но вырваться не пытается, поскольку понимает: это будет чревато для него серьёзными последствиями.
– У вас нет выбора, – сообщаю ему.
– Думаете, что я бью сына?!
– Советую вам обратиться к адвокату.
– Да пошла ты, медичка паршивая! – бросает Юрий мне в лицо.
Крымова снова протягивает руку к Никите, тот цепляется за отца.
– Я не хочу! Оставьте меня!
– Извини, мне жаль, – с этими словами Зоя, проявив неожиданную силу, поднимает Никиту, прижимает к себе и быстро уносит.
– Папа, пожалуйста! – кричит мальчишка.
– Ты, дрянь! – орёт Юрий то ли мне, то ли соцработнику. – Зачем вы это делаете?!
Рубанов ради безопасности скрепляет ему запястья наручниками. После того, как мальчик оказывается в отдельной палате педиатрического отделения, отправляю к нему психиатра. Она некоторое время общается с Никитой, затем выходит и вздыхает.
– Богатый словарь для семилетнего ребёнка.
– На рентгене следы спиральных переломов обеих лучевых костей, – сообщаю ей дополнительно.
– Значит, ты была права.
– Это меня не радует, – качаю головой и иду к Никите.
– Ты ломал руки? – спрашиваю его, вставляя снимки в негатоскоп.
– Нет, никогда, – продолжает упрямиться маленький пациент.
– Вот твои снимки. Эти линии – переломы.
– Это было давно. Я упал в школе.
– Нет. Такие переломы не бывают от падения, – поясняю мальчику.
– Я забрался на лестницу и скатился с неё.
– Нет, Никита. Знаешь, что случилось? Кто-то схватил тебя за руку и стал её выкручивать, как мокрое полотенце. Ведь так?
– Я… плохо себя вёл, – наконец нехотя признаётся мальчик, отводя глаза.
– Правда? – подхожу и сажусь перед ним на корточки, чтобы наши взгляды были на одном уровне. Так проще установить контакт.
– Да. Я очень шумел, когда играл. И устроил беспорядок.
– И твой папа наказал тебя?
Кивает.
– Как же он это сделал?
– Примерно так, как вы сказали. Я виноват. Он бы не делал так, если бы я хорошо себя вёл.
– Нет, Никита. Никто не имеет права ломать тебе руки, как бы ты себя ни вёл. Понимаешь?
– Это неважно, – мальчик начинает плакать. – Я хочу домой… – и шмыгает носиком.
– Ты не можешь ехать прямо сейчас, прости, – говорю ему тихим голосом.
Потом сажусь рядом, обнимаю ребёнка. Он продолжает плакать, но постепенно успокаивается. Когда наконец перестаёт, вызываю медсестру и прошу за ним присмотреть. Главное – накормить чем-нибудь вкусным. И не из нашей столовой. Даю ей тысячу и прошу купить каких-нибудь вкусняшек. Знаю, это против правил, но надо же хоть как-то поднять ребёнку настроение. Он сегодня, возможно, лишился отца.
Вечером, когда в отделении настаёт тишина, иду на парковку. Сажусь в машину и еду к себе. До дома остаётся буквально полкилометра. Стою на перекрёстке и жду, пока светофор переключится. Позади меня несколько автомобилей, и я привычно смотрю, как таймер закончит обратный отсчёт. Двенадцать, одиннадцать… Хочу пить, наклоняюсь к бардачку, где у меня лежит бутылка воды. Она была куплена специально для машины, потому открывается и закрывается одной рукой, чтобы не отвлекать от движения. Достаю её, делаю несколько глотков.
Слышу, как издалека очень быстро приближается рёв мотора. Явно какой-то лихач на мотоцикле. Наклоняюсь обратно, чтобы убрать бутылку, когда громкий механический рокот оказывается рядом. Не вижу байкера, да он мне и не интересен. В эту же секунду слева раздаётся страшный грохот. Невольно прижимаюсь ещё ниже, и сверху летят осколки. Прикрываю голову руками, хочу вжаться в пространство между креслами, но ремень безопасности не пускает.
Снова прямо над головой:
– Бух! Бух!
Уши от звона будто затыкает плотной ватой, салон наполняет какой-то горький запах, становится трудно дышать. Кажется, меня контузило. Но подниматься не спешу – страшно очень. Всё это происходит буквально за две-три секунды, потом мотор снова начинает реветь, как идущий на взлёт самолёт, и уносится вдаль, где и замирает. Некоторое время сижу, боясь пошевелиться. Наконец, поняв, что вокруг тишина и больше ничего не происходит, приподнимаю голову, осматриваюсь. Пассажирская дверь справа от меня в мелких дырах. Стекло выбито. Я и сама вся осыпана осколками. Осторожно отстёгиваю ремень безопасности. Выхожу из машины, смотрю на неё. Вижу вокруг людей, которые выбрались из своих авто. Одни просто стоят и глядят широко раскрытыми глазами, другие снимают на телефоны.
Ко мне подходит мужчина лет шестидесяти, – кажется, он ехал следом, – осторожно дотрагивается до руки.
– Девушка, вы живая? – спрашивает, будто не веря своим глазам.
– Да… вроде бы… – отвечаю ошеломлённо. – Что случилось?
Мужчина медленно качает головой.
– Ничего себе вы везучая…
– Так что было? – переспрашиваю.
Но он слишком ошарашен, чтобы говорить. Вот его спутница, видимо жена, приходит в себя быстрее.
– Да что случилось?! – почти кричу.
– Мотоциклисты. Двое. Остановились рядом. Тот, что сзади, вытащил короткое ружьё и выстрелил в вас. Потом перезарядил и опять. Они и уехали, – она показала рукой направление.
Вдалеке послышался вой сирен. Я достала из кармана телефон и набрала Розу Гавриловну. Сказала ей плохо слушающимся языком, что задержусь.
Что же получается? Меня снова кто-то хотел убить и снова промахнулся… Даже предположить, кто бы это мог быть, не успеваю. Подлетает Уазик с полицейскими, те оцепляют место происшествия, заставляя зевак разойтись. Вскоре приезжает машина ГАИ, из неё выходит регулировщик и начинает управлять движением, – на улице из-за всего образовалась пробка.
Кто-то из прохожих ещё стоит и смотрит, другие ушли, поток транспорта постепенно возобновляется. Остаёмся только мы: я и та пожилая пара, которая была непосредственными свидетелями покушения. Всё происходит словно в тумане. Ко мне подходят полицейские, задают вопросы, машинально на них отвечаю, а сама словно где-то в стороне отсюда и наблюдаю, не желая участвовать.
Заканчивается тем, что появляется знакомое мужское лицо. Это помощник генерал-полковника Громова. Он показывает удостоверение старшему из полицейских, берёт меня за руку и уводит к машине. Сажает на заднее сиденье, потом везёт куда-то. Сначала мне кажется, к своему шефу, но оказывается – домой. Через полтора часа после случившегося я сижу на своей кухне, пью кофе с коньяком – офицер не просто привёз меня, но и решил остаться, чтобы помочь прийти в себя. Сам к алкоголю не притрагивается. Понимаю: он на службе.
Шок немного отпускает. Иду в другую комнату, чтобы попросить Розу Гавриловну сегодня остаться у нас. Видя, что я не в себе, она соглашается. Целую Олюшку, желаю ей спокойной ночи и возвращаюсь на кухню. Офицер при моём появлении встаёт.
– Вы уже уходите? – спрашиваю его с надеждой.
– Да, но недалеко. Буду охранять вас возле подъезда. Если что – сразу звоните. Номер я отправил вам сообщением.
– Спасибо, произношу, ощущая, как наваливается страшная усталость.
– Спокойной ночи, – говорит офицер и уходит. Провожаю его до двери, запираю на все замки. Прислоняюсь к стене и стою так некоторое время, слушая, как часто колотится сердце.
Ну вот, Элли. Сегодня у тебя третий день рождения.
Рекомендую!
