Глава 86
Бегу к Альбине. Вместе со мной с места срываются ещё несколько человек. Срываю с шеи стетоскоп, слушаю и понимаю: пульс нитевидный, едва прослушивается. Давление падает буквально на глазах.
– Каталку сюда! – кричу так громко, что слышно, наверное, до второго этажа. Но мне уже неважно: хочу поскорее помочь коллеге, а она лежит на полу, белая, как снег, потеряла сознание от огромной кровопотери и ни слова не может сказать о том, кто же такое с ней сотворил. Наконец, привозят каталку. Перекладываем раненую и мчимся в смотровую.
– Асистолия! – докладывает Катя Скворцова, когда наконец достигаем места назначения.
Дальше всё, как в тумане. Мы пробуем спасти Альбину, пока она балансирует на тоненькой грани, отделяющей жизнь от смерти. Переливаем кровь, вводим препараты, пытаемся завести её сердце с помощью электрических разрядов, постепенно повышая мощность…
– Время смерти семнадцать тридцать одна… – печально произносит Данила, стоящий рядом со мной. Потом вижу такое, во что поверить трудно: у него на глаза наворачиваются слёзы. Он не обращает на них внимания. Просто разворачивается, снимает перчатки, одноразовый халат, бросает всё в корзину и молча выходит из помещения, опустив плечи.
Я ещё некоторое время стою перед телом Альбины. В произошедшем есть что-то… не поддающееся логике. Несколькими этажами выше лежит в палате её маленький сын, у которого идёт первая неделя жизни. Рядом с ним его приёмные родители, а родная мама – вот она, с вскрытой брюшной полостью, которую какой-то зверь превратил в месиво. Когда мы посмотрели туда, то все, – а уж мы всякого насмотрелись за годы работы, – невольно ахнули.
Тишкину убил не человек. То есть тот, кто лишь формально считается таковым, не дикий зверь какой-нибудь. Но сделал это некто… безумный. Не может нормальный человек сотворить такое. Мы даже не смогли насчитать, сколько ножевых ранений он ей нанёс. Ни один удар не был сам по себе смертельным, но все вместе они привели к летальному исходу. Эх, если бы только у несчастной девушки хватило сил, чтобы сказать имя убийцы.
Пока я стою и смотрю, не в силах пошевелиться и не понимая, что делать дальше – на голову словно надели звуконепроницаемый шлем – медсёстры и санитарки начинают наводить порядок. Никто из них меня не трогает, ничего не говорит. Они понимают, в каком я сейчас состоянии – только недавно принимала у Альбины роды, а до этого много раз консультировала её, помогая вынашивать малыша, и вот… такой трагический финал.
Я не плачу. Не рыдаю, а просто смотрю, изредка моргая.
– Элли, прости, там полиция пришла, – тихонько сообщает мне через некоторое время старшая медсестра.
– Да, сейчас иду, – отвечаю и покидаю палату. Возвращаюсь в свой кабинет, около него здороваюсь со старыми знакомыми. Это Багрицкий и Яровая. Заходят, начинают задавать вопросы. Я не хочу на них отвечать. Мне вообще сейчас хочется одного: вернуться домой, забрать Олюшку, сесть с ней в машину и уехать далеко-далеко отсюда. В такие места, где ни про клинику имени Земского, ни даже про Санкт-Петербург ничего не слышали. Но увы, не могу так сделать. Потому машинально говорю, что надо.
Да что я знаю вообще? Поиском того, кто убил Альбину, вот как раз эти двое и должны заниматься. Внезапно в голову приходит одна острая, как скальпель, мысль: где была всё это время Ирина Маркова?! Не глядя на следователей, хватаю телефон и звоню в регистратуру. Бросаю в трубку:
– Дина, где Маркова?!
– Она в отпуске, Эллина Родионовна, – немного испуганно отвечает администратор. – Неделю назад вышла. Вы же сами её заявление подписывали…
Не дав ей договорить, кладу трубку и смотрю на офицеров немного безумными, – так, вероятно, теперь он выглядит со стороны, – взглядом.
– Я знаю, кто убил Тишкину. Это Ирина Маркова! – произношу резко. Так, что визитёры удивлённо переглядываются.
– На основании чего вы сделали такой вывод? – спрашивает Клим Андреевич.
– Я убеждена, что Ирина Маркова убила Артура Куприянова и ранила меня. Теперь она сделала то же самое с Альбиной, – заявляю в полной уверенности.
– На чём же основана ваша уверенность? – ехидно, как всегда, интересуется Алла Александровна. – У вас есть какие-то факты, доказательства?
Я раскрываю рот, чтобы сказать ей, но… тут же прерываю себя. Закрываю глаза и тру виски. Голова от напряжения начинает раскалываться. Боже, ну почему всё так происходит?! Ну почему эта бешеная гадина в женском обличье и белом халате, работающая здесь медсестрой, убивает людей, а никто ничего сделать не может?!
– Судя по всему, Эллина Родионовна, – спокойно говорит Багрицкий, – у вас к подчинённой существует личная неприязнь, верно? Какое-то предубеждение. Не поделитесь, на чём оно основано? Возможно, дела любовного характера?
– Да, доктор Печерская, – усмехается Яровая. – Вы уж поделитесь с нами своими интимными переживаниями. А то бросаетесь обвинениями. Между прочим, за двойное убийство и покушение на третье той гражданке, вами упомянутой, может грозить до пожизненного. А вы вот так запросто обвиняете её в подобных вещах.
– Скажите: почему расследование убийства доктора Куприянова и нападения на меня ещё не завершено? – спрашиваю, стараясь не обращать внимания на слова Яровой, хотя мне хочется вышвырнуть её из кабинета.
– Работа следственных органов не в вашей компетенции, – ехидно отвечает она.
– Я потерпевшая и имею право знать! – чуть повышаю голос.
– А вот орать на нас не надо, – строгим тоном, словно глупую ученицу отчитывает строгий педагог, сказал капитан. – Мы, знаете ли, на месте не сидим. У нас работы выше крыши. А вот вам бы, доктор Печерская, и вообще всему руководству этой клиники, следует обратить внимание на безопасность! У вас тут чёрт знает что творится. То поножовщина, то драки, то убийства!..
– У вас ещё есть ко мне вопросы? – перебиваю речь Багрицкого, от которой меня тошнит.
Он некоторое время думает, потом смотрит на Яровую. Та отрицательно качает головой. Они встают, убирают блокноты с руками. Похожи на студентов, которые выслушали самую противную лекцию в своей жизни и потому остались жутко недовольны. Прощаются и уходят. Я остаюсь одна, и лишь когда закрываю кабинет на ключ, даю волю слезам.
Но недолго даю себе раскисать. Решаю, что не позволю больше этой дряни Марковой творить свои чёрные дела. Поэтому, освободившись, после работы сразу еду к ней домой. Да, страшно. Это будто входить в клетку к хищнику с голыми руками. Но мне кажется, что Ирина не так уж глупа, чтобы нападать на меня. Ведь в таком случае у неё не будет железного алиби, а мотив имеется: она в своё время, – и мы с Грозовым это обсуждали, – отомстила мне за смерть своего сводного брата, несчастного мальчика с тяжёлым генетическим заболеванием – адренолейкодистрофией.
Вернее, пыталась. Первым ей под руку попался Артур, и она его убила, а меня не успела. Будь у неё чуть больше времени, я бы давно сама лежала на кладбище. Ну хорошо, я, по её мнению, виновата в смерти Ромы. Альбина-то здесь при чём?! «Может, это сделала не Ирина вовсе?» – задаю себе вопрос. Он такой неприятный, что даже дёргаю плечами, словно пытаясь с себя стряхнуть. «Вот посмотрю ей в глаза, и станет понятно!» – решаю и еду дальше.
В подъезд панельного девятиэтажного дома удаётся попасть, когда оттуда выходит дама с собачкой на руках. Молча прохожу мимо под её немного тревожным взглядом. Поднимаюсь на седьмой этаж. Подхожу к двери с нужным номером и жму кнопку звонка. Вскоре из квартиры слышится голос:
– Кто там?
Представляюсь и говорю, что я с работы Ирины, мне надо обсудить с ней один вопрос.
Дверь открывает женщина примерно 55 лет, и я понимаю: это Ирина Константиновна Жигалова, мать медсестры, работает на хлебозаводе химиком-технологом. Она смотрит на меня чуть удивлённо. В самом деле: где это видано, чтобы завотделением приходили к медсёстрам домой на рабочие темы общаться?
Здороваюсь и спрашиваю, можно ли поговорить с Ириной.
– Простите, Эллина Родионовна, – разводит руками Жигалова. – Но Ирина уехала вчера вечером.
– Могу я узнать куда?
– Да, конечно. Со своим молодым человеком улетела в Турцию, отдыхать. Он давно ей предлагал, но она только теперь вот почему-то согласилась.
Услышанное меня ставит в тупик. Получается, Ирина убить Тишкину не могла.
– Может быть, ей что-то передать? Или, если хотите, можете ей позвонить… Ах, нет. Она сказала, что по прилёте сменит сим-карту, а мне перезвонит с местного номера.
– Простите, как зовут её молодого человека? Дело в том, что мне очень нужно спросить её важную вещь. Это связано с настройкой одного сложного медицинского прибора, а Ирина в нашем отделении недавно проходила повышение квалификации именно на эту тему. Сам же прибор китайский, и вот только она сумела с ним разобраться, – знаю, что несу какую-то ахинею, но расчёт прост: получить информацию.
– Ой… А я и не знаю его номера, – говорит Ирина Константиновна. – Ириша говорила, что зовут его Коля, работает программистом на удалёнке, и больше ничего.
Смотрю ей в глаза очень пристально. Если врёт, мне кажется, что пойму. Но стоящая передо мной женщина искренна. К сожалению, поскольку мне бы очень надо знать, правду ли ей сказала Маркова. Выходит, у неё снова нет алиби. Или же оно есть, и она правда в этой чёртовой Турции. Но как же проверить?
Прощаюсь с Жигаловой, делая вид, что ничего страшного не случилось. Мол, попробуем разобраться сами. И пусть она не сообщает дочери о моём визите. Мол, незачем тревожить по пустякам. Пусть отдыхает. Натянуто улыбаюсь и ухожу, а когда еду домой, по пути набираю номер капитана Рубанова. Говорю ему, что мне нужно выяснить кое-какую информацию: улетала ли вчера вечером рейсом «Санкт-Петербург – Стамбул» гражданка Маркова Ирина Константиновна.
– Уж не та ли это самая, которая, согласно вашим предположениям, убила доктора Куприянова? – спрашивает Илья.
– Она самая.
– И вы решили, что она имеет отношение к сегодняшнему убийству вашей коллеги, Альбины Тишкиной, верно?
– А вы откуда…
– В сводке прочитал, – коротко отвечает капитан. – Да, Эллина Родионовна. Я всё узнаю и вам перезвоню.
Возвращаюсь домой, отпускаю домработницу и дальше занимаюсь домашними делами, хотя всё валится из рук. Разбила чашку, пролила молоко, уронила пульт от телевизора, а потом долго не могла молочный батон. Только что был, а теперь как в воду канул. Отыскался же он случайно, напугав даже: открыла морозильник и увидела там нечто в пакете. Достала, развернула. А вот и пропажа обнаружилась. Но зачем я хлеб туда сунула?
Потому что несчастная Альбина из головы не выходит. Бедная девушка… Сначала ей не повезло с личной жизнью, – забеременеть от Гранина, это настоящее испытание, по себе знаю; потом с материнством, когда её родители оказались признавать малыша… Сегодня её вовсе лишили жизни.
От грустных мыслей меня отвлекает телефонный звонок. Хорошо, смартфон в холодильник не сунула. Не нашла бы долго.
Это Рубанов.
– У меня для вас неприятные новости, Эллина Родионовна. Рейсом в Стамбул гражданка Маркова не улетала. Более того, я попросил коллег узнать и про остальные рейсы, зарубежные и внутренние. Ничего. Либо у неё есть поддельные документы на другую фамилию, либо она не улетала ни вчера, ни сегодня. Да, за сегодня тоже проверили.
Я ошарашенно молчу. Ведь что же получается? Маркова после жестокого убийства Альбины осталась в городе. Становится страшно. Домой ко мне она не ворвётся, конечно. У меня надёжная дверь с крепкими замками. Но где гарантия, что на нападёт, просто подбежав на улице? И как мне быть вообще? Сказать охране, чтобы не пропускала её в клинику? Но у меня ни единого обоснования для этого нет!
– Эллина Родионовна, почему вы молчите? – спрашивает Рубанов.
– Мне страшно, – говорю искренне. – Если она уже убила двоих, то рано или поздно до меня доберётся.
– Ну зачем вы драматизируете, – говорит капитан. – Знаете, я привык оперировать только фактами. Что по этому поводу сказал вам Грозовой? Они просмотрели записи с камер видеонаблюдения?
Тут понимаю, что совершила огромную глупость. Будучи вся на нервах, не удосужилась поинтересоваться у начальника службы безопасности! Быстро благодарю Рубанова, извиняюсь и прекращаю разговор. Следом сразу же набираю номер Аристарха Всеволодовича. Прошу меня простить за поздний звонок, а он сразу:
– Всё ждал, когда же вы меня наберёте. Сам пробовал звонить недавно – было занято.
Сообщаю, что общалась с Рубановым и даже провела маленькое расследование. Была у Марковой дома. Её мать сообщила: дочь вчера улетела в Турцию с молодым человеком. Но капитан узнал: не садилась она на самолёт. Ни вчера, ни сегодня.
– А что вы увидели на видеозаписи? – с надеждой спрашиваю Грозового.
– Ничего, что могло бы помочь, – отвечает он. – Это поразительно, однако Тишкина сама вышла из примыкающего квартала, дошла до клиники, вошла к вам в отделение, дальше вы знаете. Всю дорогу она двигалась медленно, держась за живот. Самое жуткое – к ней никто не подошёл, не спросил, в чём дело.
Я стиснула челюсти. Боже, как же много на свете равнодушных людей! Изрезанная, умирающая девушка прошла около сотни метров – никто даже внимания не обратил!
– Ну, а тот квартал?
– Я уже пытался узнать у коллег. Там ни одной видеокамеры. Это на частных домах ставят да в подъездах, а чтобы во дворах… большая пока ещё редкость. Да и неизвестно, откуда там Альбина взялась. Может, её привезли. Или вышла из чьей-то квартиры, где и была ранена, – рассуждает Грозовой.
Благодарю его, слышу в ответ «не за что» и кладу трубку.
Как же мне быть дальше? Смотрю на часы. Они показывают половину двенадцатого. Могу ли я обратиться со своей проблемой к генерал-полковнику Громову? Решаю, что да. В конце концов, я ведь им нужна, чтобы вывести прокурора Пулькина и коррупционера Добрякова на чистую воду. А если меня не станет, это отбросит их на несколько месяцев назад, многое придётся начинать сначала.
Только собираюсь набрать генерал-полковника, как приходит сообщение. Номер незнакомый:
– Прости. Второй раз не обознаюсь и пришью тебя.