Глава 57
Когда оказываюсь около регистратуры, слышу, как Лебедев пытается заигрывать с одной из медсестёр. Зовут её Сауле Мусина. 24 года, симпатичная казашка, с отличием окончила медицинский колледж, работает у нас уже второй месяц, и я оцениваю её как очень перспективную сотрудницу отделения. С таким усердием, возможно, и когда-нибудь хорошим врачом станет. Тем более что девушка впитывает в себя знания, как губка. Уважаю людей с горящими глазами.
– Мои родители слегка увлекались христианством, – философски рассуждает Валерий, видимо пытаясь произвести на медсестру впечатление. – Изучали разные виды. Но по-прежнему остались православными. То есть не могу сказать, чтобы они очень верующие, но всё-таки иногда в церковь ходят. Сауле, а вы где родились?
– В Камызяке.
– Какую религию там исповедуют?
– В смысле?
– Ну, в вашей стране? – звучит вопрос.
Я удивлённо поднимаю брови. Стоящий неподалёку Данила делает то же самое, но больше всех поражена Сауле.
– То есть «в вашей стране»? – переспрашивает она.
– Ну, вы же по национальности, кажется… татарка? – Лебедев широко ей улыбается.
– Вообще-то я казашка, хотя моя бабушка по отцовской линии – татарка. Это здесь при чём?
– Ну вот, я же говорю. Камызяк – это же Казахстан. Ну, и какая там религия? Ислам, верно?
Данила смеётся, зажав рот рукой и качая головой. Я улыбаюсь. Даже Сауле вместо того, чтобы обидеться на несуразные высказывания Лебедева, не может скрыть своего ироничного отношения.
– Во-первых, Казахстан – светское государство, – рассудительно говорит медсестра. – Во-вторых, Камызяк – это Россия. Астраханская область.
– Ой, да ладно! – машет рукой Лебедев, смеётся добродушно и недоверчиво.
– Что значит «да ладно»? Вы про КВН не слышали, что ли? Даже команда такая была – «Камызяки». Из моего родного города.
– Я КВН не смотрю. А вот обманывать коллег нехорошо, – назидательно говорит Лебедев и даже игриво грозит медсестре указательным пальцем, как воспитатель в детском саду нерадивой малышне.
Сауле смотрит на него теперь уже без улыбки. Мне кажется, ей так и хочется покрутить пальцем у виска и спросить: «Доктор, вы, случайно, не того? У вас крыша не потекла?»
С видом победителя в споре Валерий удаляется. «Правильно, Сауле, не надо метать бисер перед такими, как он», – думаю и вижу, как к регистратуре подходит очень бледная юная девушка лет 18-ти.
– Простите…
– Напишите своё имя и на что жалуетесь, – Сауле протягивает ей бланк.
– Меня тошнит, – выдавливает из себя девушка, бледнея ещё сильнее.
– Сауле, неси лоток, – говорю медсестре.
Незнакомка закрывает рот рукой и бежит к урне.
– Уже поздно, – замечаю.
Иду к девушке, помогаю ей снять рюкзачок.
– Простите, простите, – с трудом выговаривает она.
– Ничего страшного, присядьте.
– У меня болит живот, мне нужно в туалет, – но при этом садится в скрюченной позе.
– Как вас зовут? – спрашиваю её.
– Аня. Анна Кирхберг.
– Я доктор Печерская. Раньше с вами такое случалось?
– Это началось в самолёте.
– Откуда вы летели?
– Из Саратова.
– Вы только что прилетели? Вы ели что-нибудь необычное?
– Только то, что давали в самолёте.
– Пройдём в смотровую, попробуем определить, что с вами.
Девушку снова тошнит. На этот раз прямо на пол.
– Господи, кровь! – с ужасом произносит она.
– Мне нужна помощь, – зову бригаду.
Вскоре провожу эндоскопию пищевода.
– Разрыв слизистой пищевода. Но сильного кровотечения нет, – делаю вывод.
– Температура 38,9, – сообщает Катя Скворцова.
– Вот оно, – смотрю на монитор. – Инородное тело перекрывает выход из желудка.
– Ультразвук был вовремя, – комментирует старшая медсестра.
– Захват.
– Что же это такое? – Катя пытается понять.
– Есть. Осторожно, внимаю.
– Давление повышается. 160 на 100.
– Ещё немного. Ещё. Вот оно!
– Пульс 140, давление 240 на 100.
– Это презерватив? – поражённо спрашивает Катя. – С наркотиком?!
– Да, с ним, судя по всему. Наверное, лопнул, – отвечаю и назначаю препараты. Потом показываю на Анну: – Наркокурьер.
Вскоре пациентка оказывается в палате. Она уже пришла в себя. Всё, что было в её желудке, извлечено и отправлено на экспертизу.
– Откуда вы прилетели на самом деле? – спрашиваю её. – Из Средней Азии?
– Из Индии, – грустно признаётся Анна.
– Вам повезло, что ваш «контейнер» не лопнул на высоте десять тысяч метров. Вы могли бы умереть.
– Может, это было бы к лучшему, – печально отвечает девушка.
– Не хотите рассказать, как всё это случилось?
– Меня ограбили. Украли всё. Деньги, паспорт, одежду. Даже последние туфли.
– И вы согласились провести наркотики, чтобы вернуться домой?
– Я познакомилась с мужчиной. Он был очень добр ко мне. Обещал помочь. Только я должна была сделать остановку в Москве.
– Но вы ведь знали, о чём он вас просил?
– Я хотела вернуться домой, больше ничего. Только домой, – плаксиво отвечает пациентка.
Не верю в её раскаяние. Прекрасно помню, сколько страданий мне доставил Борис. Хм… А вдруг?..
– Скажите, того мужчину, с которым вы познакомились, случайно не Борис звали? Ну, вспоминайте: Борис Александрович…
– Симонов, да, – отвечает девушка, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
– Так-так. А человек, у которого вы должны были сделать в остановку в Москве, его, точнее её, зовут Майя. И Борис вам сказал, что это его сестра, верно?
Анна смотрит на меня ошарашенно, потом тихо спрашивает:
– Вы что, с ними работаете?
– Нет, я работаю врачом, а этих людей… скажем так, наслышана, – отвечаю.
Ухожу, потом звоню Артёму Николаевичу Никоненко – майору УНК и рассказываю, какая птица совершенно неожиданно попала мне прямо в руки. Он отвечает, что незамедлительно приедет.
Иду к кабинету, вдруг из лифта выезжает на инвалидном кресле Кондрат Олегович – тот самый сёрфингист. Настроение моё сразу же падает. Вот только этой встречи мне не хватало сегодня!
– Кондрат Олегович, что вы тут делаете?
– Я пришёл поговорить с вами. Ну, как пришёл, – горько усмехается он, бросив взгляд на свои ноги.
– Меня срочно вызвали к главврачу, – придумываю способ улепетнуть. Да, мне жутко стыдно и очень неловко. Не срабатывает.
– Я поеду с вами.
– Хорошо, – нажимаю кнопку административного этажа. Поборов стыд, говорю: – Я хотела сказать, что очень переживаю из-за того, что с вами случилось.
– Что именно? Что я стал инвалидом, или что вас обвинили в некомпетентности?
– Меня волнует ваша ситуация, а не моя.
– Да. Это действительно несравнимая вещь. Мой адвокат убедил меня в том, что вашей вины нет. Но я не могу простить вас. Я на всю жизнь запомню ваше лицо. Интересно, запомните ли вы моё?
Лифт останавливается, я выхожу.
– Мне очень жаль. Очень.
– Идите, идите.
– Извините меня.
Двери закрываются.
Спускаюсь пешком, и когда подхожу к палате, где лежит Анна Кирхберг, вдруг вижу, как оттуда выходит Олег Михайлович Вистингаузен.
– Я кладу Анну в стационар, – сообщает он мне.
– Зачем? – спрашиваю.
– Попытка причинить себе вред.
– Имеется в виду, что она проглотила килограмм запрещённого вещества? – парирую.
– Мы не обязаны сообщать властям обо всех случаях их употребления, – спорит Вистингаузен.
– Речь идёт о контрабанде наркотических средств.
– Девушка совершила ошибку, и это чуть было не стоило ей жизни, – продолжает её защищать Олег Михайлович.
– Тут не было попытки добровольно лишиться жизни, – говорю очень строго.
– Что на вас нашло, Эллина Родионовна? Девушке всего 18 лет. От того, что её посадят, никому легче не будет, – продолжает убеждать психиатр. – Мы оказали ей помощь. Я её госпитализирую.
Вистингаузен уходит с видом победителя, только зря он думает, будто сможет вот так просто выпутаться из этой ситуации. Во мне, пока общались, выросло глубокое убеждение: Олег Михайлович был связан с Борисом, а теперь с Майей. Становится также понятна причина, почему некогда успешный психотерапевт, лечивший знаменитостей, вдруг решил перейти в государственное бюджетное учреждение, где ему никогда не видать таких денег, какие он получал прежде. Ещё бы! В психиатрическом отделении используются различные наркосодержащие препараты. И не только они, а значит, всегда есть возможность для… противно даже думать о таком!
Вскоре приезжает майор Никоненко. Веду его к себе и рассказываю обо всём, что случилось.
– Значит, делаем так, Эллина Родионовна, – говорит он, подумав. – Никого пока задерживать не станем.
– Но почему?! – вырывается у меня.
– Скажите, в палатах видеокамеры работают?
– Нужно об этом начальника службы безопасности спросить.
– Позвоните ему, узнайте, пожалуйста. Если есть, пусть принесёт запись из той палаты, в которой лежит Кирхберг.
Делаю всё, как попросил Артём Николаевич. В конце концов, Грозовой тоже должен быть в курсе. Он является минут через десять и говорит, что видео лежит в сетевой папке. Открываю его, смотрим втроём. Камера засняла всё. Вот Вистингаузен заходит в палату. Здоровается, представляется. Голоса обоих прекрасно слышны. Но через пару минут психиатр понижает свой до шёпота. Прибавляю громкость на полную.
– Анна, не волнуйтесь. Утверждайте, что вы хотели отравиться.
– Но зачем? – начинает она, доктор делает резкий взмах рукой: замолчи, мол! Та повинуется.
– Делайте, как говорю. Я заберу вас в своё отделение. Полежите там, пока шумиха уляжется.
– А товар? Его же вытащили из меня…
– Я разберусь, – говорит Вистингаузен.
– Да, но Майя… Она будет…
– Майе всё сообщу. Ваша задача – вести себя тихо и говорить, как сказано, поняли?
Анна кивает, Олег Михайлович уходит, ну а дальше я имела неудовольствие с ним общаться.
– В общем, так, – говорит майор. – Будем брать Вистингаузена, когда он попробует…
– … забрать вещества, – предполагает Грозовой. – Да, но если не сам? Если подошлёт кого-то?
– Нет. Когда он будет передавать Майе. Или её курьеру, неважно. Теперь у нас есть доказательства её причастности к незаконному ввозу в страну партии запрещённого вещества. Вы уже установили, что это? – спрашивает меня майор.
– Да, – и называю.
– Ну, понятно. Частенько пробуют в желудке перевозить, – соглашается Никоненко.
Мы договариваемся, что он будет держать меня и Грозового в курсе.
Наконец-то вскоре и эта застарелая проблема канет в прошлое!
Потом иду в следующему пациенту. Симпатичный интеллигентного вида мужчина 42-лет. Он уже бывал у нас прежде. Причём неоднократно. Зовут Ираклий Павлович Полянский.
– Здравствуйте, – говорю ему. – Вы продолжаете принимать транквилизаторы?
– Нет.
– Когда начались боли в животе?
– Пару дней назад, но сейчас они явно усилились.
– Температура нормальная, давление 180 на 70, повышенное, – сообщает медсестра.
– Вы чем-то взволнованы?
– У меня депрессия, – вздыхает Полянский. – У меня не было физической близости уже одиннадцать лет. Рано или поздно это начинает сказываться.
– Давайте посмотрим ваш живот и попробуем понять, в чем дело.
Стоит мне распахнуть полы его пальто, как вижу маникюрные ножницы, торчащие из живота. Погрузились они туда неглубоко, на пару сантиметров.
– Боже, Ираклий Павлович, зачем вы это сделали? – спрашиваю изумлённо.
– Я единственный ребёнок в семье.
– И что? – не понимаю его ответа.
Вместо ответа вздыхает.
– Общий анализ крови, подключайте УЗИ.
– Так и не женился.
– Позвать психотерапевта? – спрашивает меня потихоньку медсестра.
– Нет, – отвечаю ей. – Сначала окажем помощь.
– Карьера прежде всего, – продолжает рассуждать Полянский, отрешённо глядя в потолок.
Диагностика не выявляет ничего опасного. Но приходится вызвать Вистингаузена, чтоб его…
– Добрый день ещё раз, – вежливо говорит он. – Пациент Полянский сам себе нанёс ранение?
– Маникюрными ножницами.
– Вы выписали его домой?
– Рана несерьёзная, брюшная стенка не повреждена.
– Нужна консультация психотерапевта?
– Он наведывается к нам каждые полгода.
– Но это уже тенденция.
– Ни одной серьёзной попытки себе навредить. Трижды ваше отделение отказалось его принять.
– Он пытался причинить себе вред, это наш клиент.
– Он только хотел поесть и поговорить, – отвечаю.
– Всё-таки в следующий раз позвольте профессионалам делать выводы, – заявляет Вистингаузен и уходит.
Смотрю ему в след. «Посадить бы тебя лет на двадцать», – думаю со злостью.
– Эллина Родионовна! Срочно! Поступили несколько пострадавших, – зовёт меня администратор.
Первая – девочка семи лет. Сбита машиной на переходе. Боль в груди, затруднённое дыхание. Тахикардия 120, давление 90 на 60.
– Детка, как тебя зовут? – спрашиваю её, пока везём в смотровую.
– Эмма Храмова.
– Где моя мама?
– В следующей «Скорой». Дыши, Эмма. Животик не болит?
– Нет.
– А что с моим папой?
– Сейчас узнаем, но сначала окажем тебе помощь. Плевральный дренаж слева.
Девочку увозят, иду к следующей пострадавшей.
– Юлия Храмова, 32 года, боли в груди и животе.
– А где третий?
– Отец погиб на месте, – говорит фельдшер. – Систолическое давление до 100 после литра физраствора.
– Где Эмма, где мой муж? – интересуется женщина.
– Извините, возможный перелом бедра, – её забирает Данила. – Срочное УЗИ, вызывайте хирургов.
Мы спешим в смотровую. Девочка в критическом состоянии.
– Вызовите Заславского… – начинаю и понимаю, что теперь едва ли Валерьян Эдуардович сможет быть нашей «палочкой-выручалочкой». – Кто из хирургов свободен, – срочно зовите сюда.
Хорошая книга! Бесплатно!
Беру её за руку и оттягиваю от себя.
– Глупая. Проблема во мне, а не в тебе.
Катя утирает слёзы.
– Знаешь, как хорошо мы смотримся вместе. Ты высокий. У меня идеальный рост для такого высокого парня, как ты.