Глава 56
– Милочка! Когда я узнала, что он собаку на операцию приволок, я просто… нет слов, чтобы описать! – бушует в телефонной трубке Изабелла Арнольдовна, когда на следующий день общаюсь с Народной артисткой СССР. – Нет, я всё понимаю, и во время Великой Отечественной были случаи, когда врачи спасали жизнь животных. Но то были, например, собаки, вытаскивавшие раненых с полей сражений, или курьеры, подрывники, сапёры. А ленинградская бегемотиха Красавица, наша знаменитость? За ней регулярно следили, лечили при необходимости. Ещё бы! Она поселилась в нашем зоопарке в 1911 году и пережила блокаду! Но чтобы… а, да что я рассуждаю! Не слушайте моё брюзжание, милочка. Вы и сами прекрасно всё понимаете. Кстати, не забудьте мне рассказать, как всё пройдёт. Боже ты мой! Как бы я хотела купить билет на первый ряд в самом центре и наблюдать за свержением короля! – восклицает она. – Ладно. Не буду вас отрывать. Удачи!
За всё время нашего разговора я только и успела, что поздороваться и спросить, как самочувствие. Но Изабелла Арнольдовна меня сразу раскусила и рассказала, как надавила на «больших пацанов», чтобы лишить Вежновца его «монаршего титула». Сделать это с её-то связями было нетрудно. Мне даже не пришлось в этом участвовать, хотя видеозапись, как Иван Валерьевич спасает у нас в операционной своего домашнего питомца, сохранилась. Вероятно, кто-то передал её Копельсон-Дворжецкой. Уж не знаю, кто в нашей клинике ещё поддерживает с ней столь доверительные отношения.
Утреннее совещание было назначено на десять часов. После обхода в конференц-зале собралось всё руководство клиники, как административная его часть, так и лечебная. Собрались, сидим, ждём. Не хватает только Вежновца, но в его случае поговорка «точность – вежливость королей» никогда не срабатывала. Он и прежде любил дать понять таким нехитрым способом, кто в клинике главный. Потому, бывало, приходилось и до получаса выжидать появление «его светлости».
Так происходит и теперь. Все сидят, переглядываются и переговариваются, поскольку не понимают: чего ради собрали? У всех работа стоит, а мы тут пятые точки протираем. Наконец, двери открываются. Входят трое. Первая – Клизма. Она же Мария Викторовна Краскова, заместитель председателя комитета по здравоохранению. Лицо строгое, минимум косметики, деловой костюм, строгий взгляд дамы, привыкшей повелевать. Смотрю на неё и представляю затянутой в кожу, с плетью в руке и говорящей отрывисто: «Ich werde dich bestrafen, abscheulicher Junge!» («Я накажу тебя, дрянной мальчика!»). Следом – Заславский. Спокойное доброжелательное лицо, но в глубине умных глаз крошечные бесенята. Последним – Вежновец, напоминающий своим пятнистым красно-белым обликом мухомор. В его очах отразилась вся мировая скорбь.
Клизма садится во главе стола. Кратко озвучивает решение комитета о назначении нового главврача. Представляет Заславского. Большая часть медиков, и я в том числе, радостно приветствуем его аплодисментами. Вежновец при этом ползает по нам злыми глазами, словно пытается запомнить. Мол, вот я вернусь, и тогда всем припомню! Но мне совсем не страшно. Что же до административных работников, то они дипломатично стараются сохранять нейтралитет. Мол, совсем недавно был Осип Маркович Швыдкой, потом Никита Михайлович Гранин, дальше Иван Валерьевич Вежновец, теперь вот Заславский Валерьян Эдуардович.
Ни словом. Ни намёком Клизма не упоминает истинную причины смещения Вежновца. Говорит общие слова про улучшение качества работы, повышение показателей и прочее. Мы всё это пропускаем мимо ушей. Всегда во время смещений и назначений людям интересны истинные причины, а не официальная лапша на уши. Мне очень хочется рассказать, за что на самом деле убрали Вежновца. Дело ведь не только в его собаке. Но и в хамстве по отношению к коллегам и пациентам.
Но распространять слухи не буду. Пусть этим источник Изабеллы Арнольдовны в нашей клинике занимается. Мне же становится интересным другое: что будет теперь со ставленниками Вежновца? Его племянником, который меня совсем недавно крупно подставил, и Матильдой Яновной Туггут, ставшую моим заместителем. У кого бы спросить? Не у самого же Вежновца, в конце концов. Он за всё время ни слова не проронил. Когда всё закончилось, ушёл, будто воды в рот набрав. Видимо, пошёл освобождать рабочий кабинет.
Самое удивительное случается сразу после совещания. Ко мне в кабинет входит Звягинцев. Буквально с порога начинает извиняться за тот случай с несчастным серфингистом. Говорит, мол, это его вина, – ошибку совершил сам после того, как я ушла. Что готов понести ответственность и всё такое. Я же смотрю на него и думаю: «Какой же подлый ты человек, Пётр Андреевич! Когда узнал, что пациент накатал на меня жалобу, сразу юркнул в кусты, понадеявшись за защиту дядюшки. Теперь же, когда тот лишился короны на голове, сразу прибежал прощения просить».
Мне совсем не хочется с ним ссориться. Да, он сделал что-то не так. Малейшее неловкое движение во время таких операций, и человек либо инвалид, либо труп. Звягинцев молодой и, судя по отзывам коллег, хороший работник. Иначе Заславский не принял бы его к себе на работу. Это я слабое звено, это мне людей порой назначают «сверху». Валерьян Эдуардович в этом смысле – кремень. Ему «кота в мешке» не подсунешь.
Я помню, как однажды Вежновец попробовал пристроить в хирургическое отделение одну весьма симпатичную девицу с четвёртым размером груди. Возжелал видеть её в должности администратора. Заславский прямо во время собеседования выгнал её прочь. Нажаловалась покровителю. Тот вызвал Эдуарда Валерьяновича к себе и попросил узнать мотивы. «Кого вы мне прислали? – возмущался завхирургией. – Она же глупа, как пробка! Когда я её спросил, что такое интубация, она ответила: «Блюдо французской кухни!» А вы знаете, что в её понимании диастаз? То же, что экстаз!» Вежновец тогда разозлился, но спорить не стал. Промахи подопечной были слишком очевидны.
– Я вам так скажу, Пётр Андреевич, – произношу, глядя в глаза Звягинцеву. – На этот раз вас прощаю. Тоже отчасти виновата. Признаюсь: очень спешила закончить. Но давайте договоримся. Если вы меня подставите снова, то ни о каком примирении речь больше не пойдёт.
– Договорились! – радостно ответил хирург, широко мне улыбнулся и поспешил уйти.
Отделение гудит растревоженным ульем. Радостным. Ещё бы! Такой груз с плеч свалился! Ведь Вежновец не только меня затыркал своими поручениями, наставлениями и откровенными издёвками. От него доставалось очень многим. Я стараюсь вернуть работу коллег в деловое русло. Говорю, что обсуждения надо отложить. У нас пациенты.
Вскоре поступает информация, что к нам прибывает VIP-пациент – епископ Охтинский Серафим. Выхожу его встречать на улицу, беру с собой Данилу.
– Он что, правда настоящий епископ? – удивляется коллега.
– Да, и, кажется, однажды он меня причащал, – сообщает Ольга Великанова.
Я ожидаю увидеть лимузин, но священника привозят на обыкновенной «Скорой».
– Ввели четыре миллиграмма обезболивающего, – докладывает фельдшер.
– Здравствуйте, батюшка. Не смогли подняться после падения?
– Он пытался, но с моей помощью… – говорит стоящий рядом помощник епископа, также одетый в одеяние священника.
– Я сам в состоянии отвечать, – перебивает его епископ.
– Периферический пульс в норме, ваше преосвященство, – говорит Данила, чуть добавив иронии. Бросаю на него гневный взгляд. Мол, не время забавляться. Береговой делает знак: понял, больше не буду.
– Можно просто владыко или отец Серафим, – говорит пациент.
– Поехали, – говорю, помогая толкать каталку.
– Вы упали на бок или на спину? – спрашиваю священника во время осмотра.
– На пятую точку. Это очень позабавило детишек.
– Мы страшно испугались, – добавляет помощник. Я уже знаю, как его зовут: диакон Варнава.
– Здесь больно?
– Почти нет, – отвечает владыко, потом смотрит на диакона. – Отец Варнава, ты меня нервируешь. Пойди выпей кофе. Пожалуйста.
Священник уходит.
– Только свиты мне здесь не хватало, – по-старчески ворчит епископ.
– Скажите, это ничего, что вас осматривает женщина? – спрашиваю его. – Может быть, нужно…
– Всё хорошо, – отвечает владыко. – Вы для меня в этом случае только доктор.
– Хорошо, – улыбаюсь. – Какими заболеваниями страдаете?
– Остеоартритом. Это у нас семейное.
– Вы принимаете какие-нибудь препараты?
Епископ называет лекарство и добавляет:
– Ещё сухое вино, – и улыбается.
– Нога не онемела?
– Нет. У вас есть свой врач, которому я могла бы сообщить?
– Он сейчас нежится на солнышке где-то под пальмами.
– Ясно. Сейчас мы сделаем рентген. Хотите обезболивающий укол?
– Я легко переношу боль, – замечает владыко.
Собираюсь уйти, но он меня останавливает:
– Доктор Печерская, вы православная?
– Да.
– Верующая?
Задумываюсь на несколько секунд. Работа врача, когда буквально каждый день сталкиваешься с жизнью и смертью, не очень предрасполагает к религиозности. Когда видишь, как умирает ребёнок, например, то невольно задаёшься вопросом, зачем Бог такое допускает
– Скорее нет, чем да, – отвечаю искренне.
Владыко кивает задумчиво.
Когда возвращаюсь через полчаса со снимками в руках и вставляю их в негатоскоп, в палате, куда мы положили епископа Серафима, оказывается ещё и Данила. Я слышу лишь продолжение их беседы.
– Для меня всё всегда упиралось в обряд безбрачия, – говорит Береговой. – Не понимаю, как вообще здоровые молодые мужчины могут отказываться от общения с женским полом.
– Я с этим справился, – с насмешкой замечает владыко.
– Кстати, Эллина, а ты знала, что святой Пётр был женат? – спрашивает Данила.
Поворачиваюсь к нему и смотрю ну очень выразительно.
– Ну ладно, мне надо идти. Рад был с вами побеседовать, ваше преосвященство, – говорит Береговой и быстро уходит.
– У вас есть ушибы, но переломов нет, – сообщаю владыке. – Будут гематомы. Но через несколько дней они пройдут.
– Это мне знакомо, – говорит епископ.
– Вы часто падаете?
– Артрит, будь он неладен. Я хожу неуверенно, особенно в мороз.
– Вы не пробовали ходить с палочкой?
– Это не мой стиль, разве вы не видите?
– Но это пощадит ваши кости, – пытаюсь его уговорить. – И как же насчёт посоха? Ведь вы же, как архиерей, имеете право ходить с ним.
– Предпочитаю быть скромнее и не показывать всюду свой статус, – замечает владыко. Он задумывается. Продолжает. – Да, так вот. Когда последний раз было обострение, врач поставил мне капельницу с каким-то стероидом, – и он называет препарат. – Эта штука сотворила чудеса.
– Вы понимаете, что это временный эффект?
– Я готов на всё, только бы это помогло в трудную минуту.
– Хорошо. Я дам вам этот препарат, если вы пообещаете ходит с палочкой. Пусть не с посохом.
– Это шантаж? – улыбается владыко.
– Не совсем. Вы хотите получить лекарство? – прищуриваюсь хитро.
– Я согласен на палочку, – тихо смеётся владыко.
Обращаюсь к медсестре, даю назначение и прошу на время принести священнику трость.
Собираюсь уйти, и снова епископ возвращается, будто ненароком, к теме религии.
– Какое имя вам дали при крещении?
– Елена, в честь святой Елены Константинопольской.
– А вы знаете, что Елена после смерти была канонизирована в лике равноапостольной? Тем самым ей была оказана честь, которой удостоились ещё только пять женщин в христианской истории: Мария Магдалина, первомученица Фёкла, мученица Апфия, княгиня Ольга и просветительница Грузии Нина.
Я вежливо улыбнулась в ответ. Всё-таки собственное имя – Эллина, мне нравится гораздо больше.
Вскоре меня вызывают к главврачу. Сначала думаю: «Что это Вежновцу от меня понадобилось?» Но потом вспоминаю о Заславском и радуюсь. Он уже в кабинете, который Иван Валерьевич освободил. В приёмной ничего не поменялось. Всё та же Романова на своём месте. Выглядит довольной. Видимо, при прежней власти ей тоже несладко приходилось.
– Будут обсуждать случай с серфингистом, – предупреждает она. – Внутри наш юрист.
– Спасибо, – шепчу ей и захожу внутрь.
Эдуард Валерьянович в том самом кресле, которое так любил Вежновец. Только он, поскольку мужчина представительный, выглядит в нём вполне гармонично. Не будто карлик, забравшийся повыше. Рядом, за столом для совещаний, Дмитрий Геннадьевич Шаповалов. А ещё, – вот это уже удивительно, – Звягинцев.
– Мы провели совещание и договорились о сумме компенсации, – говорит Заславский на правах руководителя.
– Мы признали свою вину? – спрашиваю.
– Да, и пострадавший получит компенсацию из внебюджетного фонда. К этому руку приложил доктор Звягинцев. Документы уже подписаны, больше претензий к нам он не имеет, – говорит Шаповалов. – Но есть условие. В соглашении сказано, что ни вы, ни доктор Звягинцев, ни кто-либо другой из хирургической бригады не имеет права ни с кем обсуждать детали.
– Считайте, что это подарок, – улыбается юрист. – Инцидент можно считать исчерпанным.
Я благодарю коллег и возвращаюсь к работе. Отвлекает телефонный звонок. Номер незнакомый, но всё равно отвечаю.
– Элли, привет, это Никита! – радостно произносит Гранин, хотя слышно его не слишком хорошо. К тому же на заднем плане какой-то то грохочущий шум.
– Здравствуй.
– Как там… Сейчас, погоди, пролетит.
– Кто?
– Самолёт. Наш, конечно. Истребитель или штурмовик, – говорит Никита, повысив голос.
Грохот вскоре прекращается.
– Как там Олюшка? Как твои дела? – спрашивает Гранин.
Рассказываю, что у нас всё хорошо. Добавляю про смещение Вежновца.
– Туда ему и дорога, обратно в кардиологию, – смеётся Никита.
Интересуюсь, как сам живёт. Говорит, прекрасно. Ему досталась старая, полуразрушенная больница. Медикаментов и оборудования не хватает, персонала тоже. За последние тридцать лет ничего не меняли, всё пришло в упадок.
– Но я полон решимости всё восстановить, – говорит Гранин. – Будем всё капитально ремонтировать, уже решено.
Я слушаю его и думаю, что наконец-то Никита нашёл, кажется, себя. Он занят большим и важным делом. Потому едва ли захочет когда-нибудь вернуться.
Умеют ли врачи умеют любить?
Он наклоняет свою голову к телефону, я свою, и мы легонечко сталкиваемся. Потом смотрим друг на друга. Возникает неловкая пауза. Смотрю в лицо Олега. Оно близко-близко. Я только теперь замечаю, что у него правильные черты лица. Гладко выбритая кожа, ровный прямой нос, средний рот, круглые очки в тонкой металлической оправе, делающей его похожим на Знайку из мультфильма. Из книги "Биение сердца"