Когда украли хлебную карточку, Таня подумала «Вот и всё, пора умирать»
Осень 1941 года. Ленинград. Тане 10 лет.
Война пришла в жизнь Тани совсем внезапно. Еще 21 июня 1941 года она ходила во Дворец пионеров, мечтала и строила планы на лето. А теперь..
По Лиговскому проспекту с утра до вечера шли колонны бойцов-добровольцев. Еще вчера этих людей можно было видеть на стадионах, улицах, в трамваях и кинотеатрах, а теперь они шли защищать свою Родину, город, своих близких и ребятишек, толпившихся у края мостовой и кричавшие им пожелания скорой победы.
Таня смотрела на идущих воинов, и радость охватывала ее душу: « Они скоро вернутся с победой. Враг не пройдет! « Никто тогда не думал, что буквально через два месяца город окажется в блокадном кольце.
Город бомбили постоянно, В ноябре от бомбежки разрушен водопровод. Вскоре наступили большие морозы, и вода в трубах и батареях замерзла. Трубы полопались, ленинградцы жгли мебель, книги, домашнюю утварь, разбирали на дрова деревянные постройки. Транспорт стоял. От дистрофии, холода и голода стали умирать люди.
Таня начала писать дневник. « Сегодня мы уже 8-й день без хлеба. Не знаю, что будет дальше. Есть в полном смысле слова нечего. Спасает мать мужа соседки. Соседка —шофер и развозит продовольствие, а ее свекровь тайком от нее подкармливает нас. Конечно, как может. Мы едим перемолотые от ее вареной картошки очистки с солью, испеченные на сухой сковородке вместо хлеба. Очень вкусно!
Новый год прошел тихо. В январе прекратилось водоснабжение. Теперь воду надо было набирать самим. Сначала ее брали из люка с помощью консервной банки, прикрепленной к шесту. Но потом все замерзло. Воду брали из Обводного канала. Она была желтая и мутная. Иногда растапливали лед и снег. Но его с каждым днем все труднее было найти. Канализация не работает, и люди выбрасывают нечистоты прямо на улицу.
У мамы от голода распухли руки, ноги и лицо. Нам уже совсем не хочется есть. У меня кружится голова, темнеет в глазах, ватные ноги. Все время хочется плакать, плакать и плакать, так тяжело на душе. Надоело все и даже надоело жить. Какая это жизнь, если изо дня в день твой желудок просит есть, а пополнить его нечем. . Везде голод и холод, народ умирает. Саночки с трупами с утра до вечера тянутся цепочкой по улицам. Вчера у подруги умер отец. Они завязали его в простынь и повезли на саночках до Лермонтовского проспекта, где находится контора по отправке трупов на кладбище на машинах. Там запросили с них 1,5 кг хлеба и 500 рублей денег. У них ничего не было. Они его оставили на улице.
Мама сказала, что мне делать, если она умрет. Я плакала и просила ее не умирать, иначе тоже умру. Однажды утром мамы не стало. Я накрыла ее одеялом с головой и пошла к домоуправу, как сказала мама. В квартире холодно, все, чем можно было топить буржуйку, уже сожгли.
Взяла оставшиеся карточки и встала в очередь. Я не поняла, как потеряла сознание, помню людей, склонившихся надо мной. Когда очнулась, карточек, что держала в руках, не было. Я совершенно успокоилась и подумала, даже хорошо, что быстрее умру.
Сижу дома одна. Мне кажется, что война никогда не кончится или я не доживу до конца войны. Не увижу всех своих родных и знакомых, и такая грусть на меня нападает, и я уже привыкаю к мысли, что не останусь живой. Кругом холод, голод и страх за свою жизнь. Но все это, только начало. Самое трудное — впереди. И как хочется уснуть на все это время, чтобы, проснувшись, увидеть снова вокруг себя счастье.
Но пока я жива и могу писать дневник, в домоуправлении сказали, что нужно пождать, когда меня заберут и оправят в детский дом. Мне выдали сертификат , чтобы я получала деньги за отца, который воюет на фронте. В детский дом не хочу, лучше умереть в своей квартире, как мама. Я легла и накрылась всем, что собрала в доме, но все равно холодно, но все же уснула. Меня еле разбудила соседская бабушка. Она принесла горячий суп, жидкий, но очень вкусный. Сил прибавилось. А потом пошла к ним в квартиру, чтобы согреться и поиграть с их четырехлетним ребенком, который от слабости перестал ходить и выглядит, как двухлетний старичок. Машина его матери попала под бомбежку, теперь он такой же сирота, как и я. Его бабушка предложила пожить у них. Я согласилась. Жалко их, она тоже постарела и почернела от горя. Но зато я теперь не одна, мне нужно помогать бабушке поставить ее внука на ноги.
Я сама еле переставляю ноги от слабости, а взбираться по лестнице для меня огромный труд. Но я не хочу, чтобы умер Коля и бабушка, потому хожу за водой и стою в очереди за хлебом. Я не знаю, как я смогу учиться. Я хотела на днях заняться алгеброй, а в голове не формулы, а буханки хлеба.
Засыпая, каждый день вижу во сне хлеб, масло, пироги, картошку. Да еще перед сном — мысль, что через 12 часов пройдет ночь и съешь кусок хлеба…
Бабушка каждый день просит не сдаваться. Надеется на меня, родных у нее нет, заставляет через силу идти за водой, и все время молится. Иногда мы вместе плачем, она о дочери, а я о маме;
- Мамочка, милая, мамочка, где ты. Ты лежишь в земле, ты умерла. Ты успокоилась навсегда. Я, я, я мучаюсь и страдаю здесь. Господи, когда все это кончится. Ведь должно же это когда-нибудь кончиться?!-
Дорога на Новую Ладогу, говорят, ужасна. Но ленинградцы идут по ней пешком, с детьми и саночками, падают, умирают, а кто может — идет дальше. В Ленинграде чудовищный голод. Съедены все кошки и собаки. Ежедневно на улицах падают десятки людей и умирают. Прохожие даже не подбирают их. А мы все ждем эвакуацию, когда же придет наша очередь?
Вчера умер Коля, я успела к нему привыкнуть. Мы с бабушкой плакали. Она говорит, что ей теперь незачем жить. Я заплакала еще сильнее, я не хочу оставаться одна. Бабушка, увидев это, успокоила, сказала, что еще поживет. Мы отвезли Колю на Пискаревку. За деревянный ящик у нас попросили 250 граммов хлеба, за могилу 800 граммов. Услышав это, я начала возмущаться и кричать. Это неправильно, почему мы должны отдавать хлеб, и где его взять? Бабушка опять заплакала навзрыд. Лучше отдать этот хлеб голодному живому ребенку и помянуть их хлебом. Бабушка согласилась со мной и мы ушли, оставив Колю у траншеи с покойниками.
Конец января 1942 г. Быстрее бы проходил этот январь. Радио после долгого молчания заговорило вполголоса, и мы узнаем хорошие новости . Однако, дикие очереди за хлебом. Муки, говорят, полно, но на хлебозаводах ни воды, ни энергии, ни топлива. Стоят за хлебом на 30-градусном морозе по 10–12 часов. Сегодня, в последний день месяца, наоборот: магазины полны хлеба, а покупателей нет, т. к. вчера в панике все хлеб позабирали (и, конечно, съели). А новые карточки еще не выданы.
Февраль начался 15-градусным морозом. В последние дни только и обсуждают эвакуацию, но бабушка уезжать не хочет. Говорит, что отправит меня, а будет тут умирать. . Завтра начинаются занятия в школе. Будет по 3–4 урока. Учиться, вообще говоря, не хочется совершенно, мозг не желает работать, но учиться нужно.
Однажды я пришла из школы, и мы сели с бабушкой пить чай, как вдруг в квартиру заходит папа в военной форме !.
Я бросилась к нему. От радости оба заплакали. Он подумал, что никого не осталось, когда зашел в нашу квартиру, а потом пошел искать соседей, чтобы расспросить о нас, так он случайно зашел к нам с бабушкой . Как же он удивился, увидев там меня.
Папа из мешка достал масла, хлеба, сухарей, сгущенного молока. Пили чай, я хотела съесть все сразу, но мне не дали!
Оказывается, отец до последних дней не знал о страшном положении в Ленинграде, а как только узнал, то, взяв продукты, то кое-как вырвался на несколько дней сюда. С большими трудностями добрался в город, не зная, живы ли мы, цел ли наш дом. Всех нас сильно взволновала эта чудовищно радостная, необыкновенная встреча. Я долго не могла прийти в себя и не верила, что папа рядом.
Отец привез 3 больших буханки хлеба, немного сухарей, консервов, масла, баночку сгущенного молока, макарон, несколько концентратов. Это все для нас было просто чудом. Папа благодарил бабушку за меня, и сказал, что вывезет нас в эвакуацию в Ташкент. Вместо мамы он впишет ее в документы. Она долго не соглашалась, говорила, что старая и пора умирать ( это в 60 лет! ) но мы ее уговорили.
Оставаться здесь было невозможно. Город чудовищно запущен из-за отсутствия канализации и водопровода. Дворы превратились в клоаки, залитые нечистотами. Все выливалось либо из окон, либо прямо за дверь. Весной посыпались приказы об очистке города от нечистот, которые грозят отравить весь город, и люди через силу старались помочь отмыть город.
Но самое главное, у нас после папы осталась дополнительная еда, которую мы растянули до эвакуации.
В апреле 1942 года нас вывезли по Дороге жизни. На льду была вода, а ехавший за нами грузовик провалился в прорубь, никто не спасся, а детям взрослые прикрыли глаза, чтобы не видели этого ужаса. На берегу нас ждали в больших палатках, дали пшенной каши, а на вокзале выдали по две буханки хлеба.
Многие прибывшие вместе с нами умирали с куском хлеба во рту: после голода нельзя было есть много. Бабушка строго следила за мной. Наконец, с пересадками мы приехали в Ташкент. Нас поселили в большую семью. Старшие женщины, увидев меня, заплакали, такая я была худая, и старались меня накормить. Бабушка строго следила, чтобы я не переедала, но ее убедили, что от фруктов никто не умирает. Уже к осени я поправилась и бегала наперегонки с мальчишками, с которыми ходила в школу. Мы так и остались в Ташкенте, когда в начале 1945 года получили похоронку на папу. Бабушка вырастила меня, заставила окончить пединститут, выдала замуж и успела понянчить моих детей. Роднее ее у меня никого не осталось.
Мои дорогие подписчики и читатели! Я благодарю каждого за то, что вы есть!!! За то, что вы меня читаете! Спасибо, если поставите лайк и подпишитесь.
.
