Решила Люба Машкина однажды, что никогда детей своих личных не заведет. Хватило детей этих Любе на всю жизнь - в семье родительской. Воспитала столько, сколько не каждый взрослый умудрится. И замуж, пожалуй, даже не пойдет она. Чего там делать-то, в замуже этом? Лучше будет она в одиночестве сидеть. Тишиной наслаждаться. Кота вот, может, заведет симпатичного, и довольно ей кота.
Про родительскую семью Любы даже в газете местной писали. Живет, мол, в Козюхинске у нас чудесная семья. Девять прекрасных детишек воспитываются в семье. И очень мы за них рады. Детишки опрятные, улыбаются, заботливы к друг дружке. Побольше бы таких прекрасных семей в нашем городе.
Журналистка, которая в газете трудилась, при этом сама девять детей не имела. А рассказывала, что одна у нее дочка. Капризница ужасная. И вот бы ее к Машкиным, на воспитание. Чтобы узнала про фунт изюма эта капризная дочка.
А мама Любы из газеты статью вырезала. И хранила ее в семейном альбоме. Гостям показывала - соседям или родне. Будто они, Машкины, знаменитости. А Люба, к примеру, статью терпеть не могла. Это потому, что Любе в семье не очень повезло с очередностью рождения. Средний ребенок она была. И в статье про Любу много вранья содержалось.
Вот старшая сестра Анжелка устроилась неплохо. Она школу тогда заканчивала. К экзаменам готовилась, про институт мечтала. И Анжелку не трогали. Попробуй-ка тронь ее. Разорется и учебником огреет. Она и на журналистку фыркнула.
Братья старшие - те еще хитрее Анжелки. Женились сразу после школы и живут отдельно с женами своими.
“Старшие сыновья, - Любина мама газете рассказывала, - женились и у каждого уже по собственному малышу. Я стала бабушкой в тридцать шесть! Это такое счастье”.
А вот Любе менее всего повезло. И до экзаменов в школе ей далеко было, и замуж не выскочить. Живи в отчем доме. Будь опрятной и заботливой.
“Средняя дочь Люба, - газета далее писала, - обожает помогать. Готовка еды и порядок в доме - главные ее жизненные интересы. А в прочее время Люба с восторгом возится с малышами. Четыре пары ручек тянутся к Любаше без устали. И со всеми она ласковая. Машкины со слезами на глазах признаются: первым словом малышей было вовсе не "мама", а "няня". Любаша, то есть”.
Да-да, четыре пары и тянулось. То гулять, то нос вытереть, то штаны переодеть, то дать каши, то скучно стало. А пятая пара не тянулась, к счастью. Пятой парой был брат Вася. На год Любу младше. Но его к готовке и порядку не сильно дозовешься. Он шалопай был. И безответственный человек. “Чего тут поделать, - родители говорили, - в семье не без шалопая. Люба, шалопаевы валенки на батарею поставь. Сам не догадается. А ты все же сестра старшая”.
И шум еще, вечный шум в доме.
И уехала Люба из дома не в восемнадцать, а раньше. Через два года с той газетной вырезки поступила в техникум. И деру из дома дала. За тридцать ей уже прилично - детей и мужа не завела. Так и не захотелось почему-то. Но кот имеется. Спокойный, валенки не носит.