О дерзких и умелых действиях в период боев зимой 1945 года за город Мемель (теперь литовская Клайпеда) в Восточной Пруссии разведчиков 19-го стрелкового корпуса 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта «Хроники Пруссии» уже писали. Увы, отнюдь не все операции заканчивались столь же удачно. Неделю спустя там же, в окрестностях Мемеля аналогичный поиск попытались осуществить бойцы 65-го отдельного разведывательного батальона 70-й стрелковой дивизии.
Поначалу все складывалось чрезвычайно удачно: группе из 14 человек под командованием младшего лейтенанта Фокина удалось незамеченной преодолеть проволочное заграждение и проникнуть во вражескую траншею, устроив там засаду. Спустя некоторое время появился ничего не подозревавший немецкий солдат, которого тут же обезоружили, связали и принялись вытаскивать наверх, чтобы доставить в расположение дивизии. И тут произошла досадная накладка.
Кто-то из разведчиков вдруг увидел в зимних сумерках спешившего к нему человека. И, решив, что это немец ринулся на выручку плененному камраду, швырнул в набегавшего противника противотанковую гранату. Грохнул взрыв, «фриц» упал, как подкошенный, и тут наш боец с ужасом обнаружил, что принял за врага одного из своих товарищей! К сожалению тот был убит наповал. Больше того, сам метатель гранаты оказался ранен ее осколками, а еще двух человек из разведгруппы контузило. И самое в этой ситуации досадное – от взрыва мощного боеприпаса погиб «язык», доставшийся столь дорогой ценой.
Между тем, всполошившиеся немцы открыли бешеный огонь из автоматов и пулеметов. Теперь о том, чтобы даже просто приблизиться к ним нечего было и думать: вокруг все свистело и гудело, падали срезанные пулями кусты… Пришлось отходить не солоно хлебавши, счастье еще, что на обратном пути никого не зацепило.
Впрочем, давно известно, что военная удача переменчива. За оплошности в бою (если, конечно, они не были вызваны халатностью или просто глупостью командиров), конечно, орденами не награждали. Но и под трибунал обычно не отдавали, а вот чрезмерная расслабленность в тылу вполне могла привести к подобным последствиям.
На всю 4-ю ударную армию, в составе которой тогда действовал 19-й стрелковый корпус, прогремела история со взводом конной разведки все того же 65-го ОРБ. Подразделение находилось в непосредственном подчинении начальника дивизионной разведки подполковника Николая Штефановича (фамилия изменена – ХП). Оказалось, что опытный фронтовик, неоднократно отличавшийся в боях, всего два месяца назад получивший очередной орден – Великой Отечественной войны I степени, повадился посылать подчиненных шарить не только в немецком, но и в советском тылу. Для чего периодически выписывал своим кавалеристам незаконные командировочные предписания и направлял в грабительские рейды по литовским деревням.
«В отдельных случаях населению грозили применением оружия, - докладывал в штаб начальник политотдела дивизии. – Товарищ Штефанович не занимался воспитанием конных разведчиков, не требовал от них жесткой дисциплины и порядка, допустил полную бесконтрольность в их действиях. Как коммунист Штефанович не занимается повышением своего идейно-теоретического уровня, не всегда даже читает газеты, пассивно относится к работе в партийной организации. Считаю необходимым привлечь товарища Штефановича к суровой партийной ответственности».
Донесение политрука возымело эффект: уже через две недели проштрафившегося начразведки исключили из членов ВКП (б), а сразу после заседания парткомиссии он был арестован сотрудниками СМЕРШ.
На допросах подполковник сознался, что лично давал разведчикам задания грабить литовских хуторян. А как-то приказал другому офицеру свести с одного из дворов верховую лошадь, приглянувшуюся начальнику. Тот же старлей-конокрад, согласно показаниям арестованного, «выезжал в деревни Литовской ССР с заданием научить разведчиков-красноармейцев искусству грабить». Из таких рейдов конники возвращались, горланя песни под гармошку, гоня перед собой «реквизированных» коров, везя в тороках бутыли самогона и вороха одежды (которую потом обменивали у местных на ту же самогонку). Дошло до того, что получаемые разведданные Штефанович использовал не по прямому назначению, а снабжал этими сведениями своих грабителей, чтобы они смогли обходить посты НКВД и места расположения частей охраны тыла.
Следователи пришли к выводу, что организованный с санкции разведотдела 43-й армии взвод конной разведки «никаких боевых задач не выполнял, а был превращен, по сути, в личную охрану Штефановича». Даже располагался он всегда на особицу, в нескольких километрах от остальной роты.
В политотделе дивизии о существовании конного подразделения якобы просто не знали. (Правда, не исключено, что, утверждавшие это политруки просто пытались избежать неминуемой ответственности.) Зато в разведкавалерии при случае находили убежище даже дезертиры. Таковым считался, например, красноармеец Курнев (фамилия изменена – ХП), самовольно покинувший свое прежнее место службы в разведроте 344-й стрелковой дивизии. Штефанович охотно зачислил его в свою «гвардию» и всячески укрывал от розыска. А ведь пресловутые командировки в тыловые деревни организовывались как раз под предлогом поиска дезертиров!
Но еще более крутой поворот следствие приобрело, когда выяснилось, что отец Штефановича в 1930 году был арестован по обвинению во вредительстве в курортных организациях города Сочи, осужден на 10 лет и в тюрьме умер. Выходит, непроста при вступлении в партию и в последующих документах о прохождении службы подполковник указывал, что в течение 6 лет был моряком, хотя в реальности море видел только с берега. И даже оформил сам себе удостоверение личности, вписав в него лишние награды – имевшихся ему показалось недостаточно. В общем, типичный враг народа.
«Я виновен в том, что разлагал дисциплину во взводе и посылал с заданиями воровать. Сам я пил, разложился и потерял лицо и ответственность члена партии», - признавался Штефанович.
И подтверждал, что, будучи озлоблен на государство за отца, сознательно, по заранее обдуманному плану организовывал бандитские налеты с целью подорвать в глазах мирного населения авторитет Советской власти и Красной Армии.
Конечно, мы уже вряд ли узнаем, каким способом были получены эти показания, но их с лихвой хватило, чтобы уголовное дело Штефановича аукнулось в штабе дивизии и даже в командовании армии, где с погон покатились достаточно большие звезды. О злополучном 65-м ОРБ и говорить нечего. Конный взвод арестовали практически в полном составе. В присутствии начальника разведотдела корпуса было проведено совещание всех командиров разведывательных подразделений 70-й дивизии по вопросам укрепления дисциплины. После чего разведчиков, которых посчитали наиболее морально разложившимися, раскассировали по обычным стрелковым ротам.
Специально для понесшего значительные небоевые потери (50 процентов личного состава!) разведбата из запасного полка 4-й Ударной армии прислали пополнение в количестве 25 человек. Наученные горьким опытом, командиры и политруки индивидуально побеседовали с каждым из этих бойцов. Выяснилось, что двое новичков – не так давно освобожденные бывшие военнопленные, пятеро призваны в армию с ранее оккупированной территории, еще пятеро оказались ранее судимыми, а 20 бойцов представления не имели о специфике службы в разведке. В итоге бо́льшую часть пополнения отослали обратно для проведения необходимой подготовки, от экс-военнопленных отказались навсегда.
Возможно, настороженное отношение военного командования к побывавшим (и вряд ли по своей воле) в плену и оккупации людям кому-то может показаться неоправданным. Однако своеобразную логику подобного подхода объясняет, например, случай, имевший место в 68-м стрелковом полку все той же 70-й дивизии чуть позже.
Поздним вечером 31 марта расчет дежурного станкового пулемета заметил человека, который выполз из траншеи и короткими рывками, припадая к земле через каждые несколько шагов, двинулся в сторону немцев. По предполагаемому перебежчику открыли огонь, в результате которого неизвестный рухнул метрах в 20 от нашего переднего края и больше не двигался.
Под утро труп удалось вынести с нейтральной полосы. В убитом опознали красноармейца 1-й стрелковой роты Юлия Пахрюка (фамилия изменена – ХП), посланного накануне на КП за ужином. До 1944 года этот уроженец Станиславской (теперь – Ивано-Франковской) области вполне себе спокойно существовал под властью Третьего рейха, но после освобождения Западной Украины были призван в ряды РККА. В полк он прибыл с последним пополнением 28 марта и уже на третий день решил вернуться к полюбившимся ему немецким хозяевам.
Предателя зарыли в безымянной могиле, а командира расчета и пулеметчика, проявивших не только бдительность, но и решительность в действиях, представили к правительственным наградам.
Тем временем войска 43-й армии 3-го Белорусского фронта вышли на подступы к городу Кранц (современный Зеленоградск) – произошло это в самом начале февраля 1945 года. Чуть южнее немцы успели подготовить сильный оборонительный рубеж. Удержанию этой линии придавалось большое значение, ведь она обеспечивала путь с Куршской косы на юго-запад Земландского полуострова отступавших частей бывшего Мемельского гарнизона. Проведя мощную артподготовку, 4 апреля советские дивизии перешли в решительное наступление, результатом которого стало овладение Кранцем и выход к морю западнее этого города.
После этого успеха РККА организованный отход противника превратился в беспорядочное бегство. Множество гитлеровцев, ожидавших эвакуации морем, рассеялось по окрестным лесам. За короткое время нашим удалось захватить 76 артиллерийских орудий разного калибра, 10 минометов, 250 пулеметов, 3 490 винтовок, 13 танков, 3 самолета, 20 складов и прочее военное имущество. Причем среди трофеев оказался и сравнительно редкий экземпляр.
В боевом донесении он фигурирует как «десятиствольный химический бронеминомет». Судя по всему, речь идет о Panzerwerfer 42 - полугусеничном немецком бронетранспортере Sd.Kfz. 4/1 с переработанным десантным отделением, в котором разместили пусковую установку с 10 расположенными в два ряда стволами под боеприпасы калибром 15 см.
Это реактивную систему залпового огня американцы и англичане называли «стонущая мина» из-за характерного звука летящих снарядов. Советские же солдаты прозвали установку «Ванюшей» - по одной из бытующих версий, адаптировав немецкое название боеприпаса «Würfgranate».
Panzerwerfer 42 мог всего за 18 секунд забросить свои 39-43-килограммовыми минами на дальность до 6, 7 километра. В боях на Земландском полуострове он применялся немцами довольно активно для комбинированной стрельбы бризантными (для поражения живой силы осколками) и дымовыми (для дезориентации наблюдателей на НП и расчетов огневых точек) минами. Конкретно затрофеенная единица, как удалось определить, принадлежала 8-й батарее 3-го тяжелого минометного полка 3-го дивизиона, который поддерживал 95-ю пехотную дивизию вермахта.
В окрестностях Кранца попали в советских плен 1 236 немецких солдат и офицеров. Среди них попадались и бойцы элитных соединений вроде дивизии «Großdeutschland».
- Вряд ли кому-то из моего взвода удалось спастись после артналета русских 13 марта, - мрачно констатировал на допросе офицер-наблюдатель 9-й батареи 3-го дивизиона артполка «Великой Германи» лейтенант Герберт Виккер. – Хотя ураганный огонь (я насчитал до 400 выстрелов) и не вывел из строя ни одного орудия, за первые же минуты батарея потеряла полтора десятка убитыми и ранеными, аппаратура взвода инструментальной разведки оказалась разбита целиком. Солдаты в панике выскакивали из полузатопленных траншей и разбегались кто куда.
То, что имперскую элиту крепко потрепали, подтвердил и радист одной из артбатарей танкового корпуса дивизии обер-ефрейтор Рудольф Дойтельмюллер. В начале марта из офицера, пятерых унтеров и 29 рядовых артиллеристов возрастом помоложе сформировали пехотный взвод и передали его в оперативное подчинение саперно-штурмового батальона, славившегося особой смелостью. Дойтельмюллер добавил, что в связи с острым недостатком личного состава в пехоте на переднем крае, значительная часть артиллеристов была изъята из других батарей его артполка и направлена в гренадерский, фузилерный и саперный полки. Вследствие этого штат орудийной прислуги сократился в среднем до 3-4 человек вместо положенных 6, что не могло не сказаться на эффективности действий воинской части.
И без того близкая к катастрофической ситуация усугублялась разными случаями, которые пленный Дойтелмюлер назвал подозрительными. Так, в конце февраля совершенно случайно выяснилось, что под Хайлигенбайлем (теперь – Мамоново) находится склад с 60 тысячами снарядов, о котором немецким интендантам ничего не было известно. И это в то время, когда артполку «Великой Германии» из-за недостатка в боеприпасах, позволялось тратить лишь по одному снаряду на орудие в сутки! А бывали дни, когда вся батарея производила один-единственный выстрел – только ради того, чтобы показать русским, что еще остается на позициях.
- Если это не было вредительством, то чем же это было? – задавался вопросом обер-ефрейтор.
Но, даже оказавшись в столь тяжелом положении, противнику в целом удавалось сохранять достаточно высокий боевой дух. Лейтенант Виккер рассказал о беседах с другими офицерами во время пребывания в резерве в Познани в январе 1945-го.
- Все, от лейтенанта до полковника готовы оборонять Германию, - свидетельствовал пленный. – Они сознают низкую боеспособность прибывающих на пополнение наспех обученных рекрутов и страдающих физическими дефектами солдат из тыловых подразделений. Но считают, что иного выхода нет, приходится сражаться силами того человеческого материала, который удается бросить на передний край.
Как и большая часть его сослуживцев, Виккер надеялся, что война все-таки не закончится разгромом обожаемого фатерлянда. Все с нетерпением ждали скорого появления Wunderwaffe - обещанного фюрером чудо-оружия, которое поможет остановить натиск Красной армии. «Пораженцев» среди германского офицерства, по словам Виккера, насчитывалось всего около 10 процентов, но он допускал, что после пережитого за последние недели кошмара данный показатель мог увеличиться.
