Глава 45
Достаю пистолет, быстро заряжаю (благо ничего сложного в нём нет), стреляю в воздух. Вскоре сирены становятся всё ближе, и вот уже наконец из-за поворота появляются несущиеся к нам «неотложки», пожарные и полицейские машины. «Вся королевская конница, вся королевская рать», – вспоминаются слова из «Алисы в Зазеркалье».
– Вы поедете, доктор? – спрыгивает меня коллега из «Скорой».
– Нет, я останусь с Василием.
– Ближайшая больница в семи минутах езды.
– Мы едем в клинику Земского.
– До неё минут 20, диспетчер не хочет, чтобы мы покидали зону.
– Ответственность беру на себя.
– Куда едем? – интересуется водитель «неотложки».
Называю адрес, и мужчина пожимает плечами.
– Она закрыта.
– Что? – удивляюсь.
– У них приёмное отделение переполнено.
– Ничего, я там работаю, нас примут, – отвечаю. Садимся и под ставший уже привычным рёв сирен уносимся прочь от этого неприятного места, где наши судьбы могли так быстро прерваться.
– Пульс 40 после двух кубиков спазмолитика, – говорит фельдшер. Эта героическая женщина (себя ввиду скромности к таковым не причисляю) последовала за мной из вертолёта. А ведь могла запросто остаться там, поскольку тоже пережила не самые приятные, мягко говоря, минуты в жизни. Сидела бы сейчас рядом с пилотом Григорием Александровичем и ждала указаний от руководства. Ну, а те, пока разберутся… в общем, её рабочий день можно было бы считать законченным. Вместо этого едет спасать человека.
– Ампулу адреналина.
– Ему нужен стимулятор. Надо ехать в любую больницу. Давление упало до 60.
– Ускорить сердечный стимулятор.
Слышу, как кто-то вызывает меня по сотовому.
– Мы рядом. Сейчас, он не может говорить, – слышу в трубке женский голос, но не могу его узнать.
– Он без сознания! – восклицает фельдшер.
– Извините, – произношу быстро и убираю телефон.
– Делаю массаж, – привычным жестом кладу руки на пациента.
– В ближайшей больнице мы могли быть десять минут назад. Я доложу, что вы нас вынудили, – ворчит водитель, отчаянно крутя баранку. После принятия закона, по которому наказание за помехи «Скорым» существенно увеличились, водительская дисциплина заметно подросла. Когда я работала на «неотложке», запросто можно было нарваться на неадеквата, не желающего нас пропускать.
– Я напишу на вас жалобу… – снова начинает водитель, я резко обрываю его:
– Замолчите! Ведите машину!
Он замолкает.
– Василий, держитесь. Вы сумеете. Там Женя. Она вас ждёт.
Мужчина пришёл в себя, смотрит на меня немного замутнённым взглядом, но по глазам вижу: понимает, о чём говорю. Увы, это его состояние длится недолго. Опять отключается. Но вскоре мы влетаем во двор родной клиники, и вот уже везём каталку в первую смотровую палату.
– Как долго он без сознания? – спрашивает Ерёменко.
– Сердце не останавливалось. Надо поддерживать пульс.
– Ты измотана, Элли, – говорит Аркадий Потапович. – Давай теперь я. Дорогу!
– В чём дело? – к нам подбегает встревоженная худенькая девушка.
– Это Евгения, его невеста, – поясняет медсестра.
– У Василия был сердечный приступ. Можете взять его за руку, – говорю ей.
– Вася, это я. Я здесь. Ты меня слышишь?
– Говорите, говорите.
– Я Женя… Он сжимает мне руку! – улыбается девушка.
– Какое давление? – спрашиваю медсестру.
– Верхнее 70.
– Может, внутриаортальный баллон? – предлагает Аркадий Потапович.
– Неплохая мысль.
– Элли, идите. Приведите себя в порядок, отдохните, – настаивает коллега. Под его тяжёлым взглядом оставляю ему Василия и ухожу. Наверное, Ерёменко прав. Сделала всё, что смогла. Может, даже чуточку больше. Дальше всё будет зависеть от желания пациента выжить и действий моих коллег.
В течение часа принимаю душ, переодеваюсь, обедаю и чувствую себя посвежевшей и отдохнувшей. Настолько, что беру несложного пациента. Это юноша 15 лет, зовут Володя. Сидит с кое-как перевязанной ладонью.
– Привет, – вхожу в палату. – Я доктор Печерская. Что с рукой?
– Дурацкие уроки труда. Мы вырезали фигурки уток.
– У нас самое интересное было плетёное кружево, – улыбаюсь в ответ.
– Сколько швов?
– А сколько хочешь?
– Чтобы освободиться от уроков труда на месяц, – хитро смотрит школьник.
– Десяти должно хватить, – отвечаю ему.
– Эллина Родионовна, – окликают меня. – Можно вас на секунду?
– Сначала зашью.
– Нет, это важно. Сейчас вернусь. Не ковыряй в носу, – шучу Володе и выхожу.
– Что? – спрашиваю Катю Скворцову.
– Бабушка школьника хочет с вами поговорить.
– Так приведи её.
– Нет, она хочет наедине.
– Ладно, – пожимаю плечами. Что за секретность такая?
– Здравствуйте, я доктор Печерская.
– Ольга Трофимовна. Я приехала сразу, как смогла. Как Володя? – спрашивает пожилая, лет 70-ти женщина.
– Несколько швов, и будет как огурчик.
– Доктор, я должна вам рассказать. Мать Володи умерла от СПИДа. Случайное заражение, вы не подумайте плохого, она работала на стройке маляром, и там была опасная ситуация… Ну, неважно. Внуку было два года, когда её не стало. Он ВИЧ-положительный. Вы должны быть осторожны.
– Он ничего не сказал.
– Он не знает. Мы ему не говорили.
– Что?! – спрашиваю ошеломлённо.
– Хотели, чтобы он был нормальным ребёнком, как все.
– А что же вы говорите ему про лекарства?
– Он думает, что у него недостаток витаминов. И ваш педиатр тоже в это играет?
– Он понимает.
– Володя должен знать.
– Да. Когда станет постарше и будет лучше понимать.
– У вашего внука уже может быть девушка, – намекаю на фактор риска.
– Нет, я его спрашивала, – уверенно отвечает Ольга Трофимовна.
– А вы уверены, что он говорит вам правду?
– Доктор, я знаю своего внука, а вы нет.
– Ольга Трофимовна, я вправе сказать Володе, что он ВИЧ-положительный.
– Вы не имеете права вмешиваться в нашу жизнь, – отвечает на это бабушка пациента.
– ВИЧ передаётся половым путём, и если он не предохраняется, это опасно для других.
Женщина молчит пару секунд, поджав губы. Потом произносит:
– Пожалуй, нам лучше уехать.
– Он не может уехать.
– Дайте пройти. Пустите!
Я делаю знак стоящему неподалёку охраннику.
– Отведите, пожалуйста, Ольгу Трофимовну в комнату ожидания.
– Пустите!
– Вам сюда.
– Не трогайте меня. Не делайте этого!
Но я не стану поддаваться на её угрозы и прочее. Как можно так поступать с мальчиком! Надо что-то будет срочно решить эту проблему. Так дальше продолжаться не может.
– Элли, можно тебя? – ко мне подходит Гранин. Сначала удивляюсь («Что он тут забыл?»), а потом вспоминаю, что Никита вызвался помогать. И, надо же, от своих слов пока не отказывается.
Веду его в кабинет. Гранин садится напротив.
– Я ходил в полицию из-за того случая на парковке.
– Вызывали на допрос?
– Нет, сам пошёл.
– Зачем?
– Узнать хотел. Тот мужчина… он ведь на тебя не напал, и получается, что я накинулся на него и… убил, – с искренним волнением говорит Никита.
Снова заставляет меня удивляться. Раньше сидящий напротив мужчина был другим. Более грубым, резким в суждениях, возможно даже жестоким. Теперь с ним приключилась странная метаморфоза. Это из-за того, что произошло с ним за последние пару лет? Аресты, увольнение и прочее.
– Что тебе сказали?
– Я общался с капитаном Рубановым…
– Он хороший человек, – замечаю.
– Да, мне тоже так показалось, – кисло улыбнулся Гранин. – Выложил ему свои сомнения.
– Зачем? Тебя же никто ни в чём не обвиняет. Даже в превышении допустимой самообороны.
– Ну, как тебе сказать… Не поверишь, наверное. Совесть замучила.
– Он был преступник, насильник и всё такое. Ты же сам слышал.
– Да, но… Я не знаю, Элли. В общем, Рубанов сказал, что понимает мои чувства. Но что мне будет лучше, если не стану лезть в это дело. Иначе родственники убитого могут обвинить меня в его смерти.
– Послушай, Никита, – кладу свою ладонь на его и немного сжимаю пальцы, пристально глядя в глаза. Такие любимые когда-то, а теперь?.. – Послушай, что тебе сказал Рубанов, и прими. Тебе не нужно возвращаться к этой теме. Забудь. Пойми: ты всё сделал правильно. Ты спас меня.
Гранин вздыхает.
– Спасибо, Бэмби, – улыбается, и уже вижу, что глаза его стали чуточку веселее.
Встаёт и уходит.
Возвращаюсь к старшекласснику. Рану уже обработала медсестра (предупреждённая о болезни мальчика), я накладываю ему повязку.
– Так, руку не мочить.
– Ладно, отлично, – встаёт Володя. – Доктор Печерская, моя бабушка ещё здесь?
– Да. Но сначала поговорим.
– А что, просто порез? – улыбается старшеклассник.
– Да, я хочу тебя спросить.
– Хорошо.
– Насчёт твоей мамы. Что-нибудь про неё помнишь?
– Ничего.
– Точно?
– Ну… Работала на стройке, там была авария, в общем, случайно порезалась, какую-то инфекцию подхватила, – глаза паренька становятся грустными. Понимаю: тяжело вспоминать.
– Это не совсем правда.
Брови у Володи поднимаются.
– Твоя мама умерла от СПИДа. Его занесли ей случайно, не её вина. Так вот, когда вынашивала тебя, вирус уже был. А он может перейти от матери к ребёнку.
– Подождите, значит… У меня СПИД? – сильно побледнев, спрашивает юноша.
– Нет, ты ВИЧ-инфицированный, и ты здоров, потому что принимаешь лекарства.
– Нет, нет, нет… Я принимаю кучу витаминов, и всё.
– Ты принимаешь лекарства от СПИДа.
– Нет, это просто витамины! – упрямится мальчик.
– Нет, твоя бабушка сказала мне, а твой врач подтвердил.
– А почему она не сказала мне?
– Думаю, она хотела тебя оградить. Но ты должен знать.
– Значит, всю жизнь мне врали? – с тоской в голосе спрашивает старшеклассник.
– Я тебе не вру.
Володя садится на койку, смотрит в одну точку. Плечи опустил, словно на них мешок с песком взвалили.
– У тебя есть подружка? Если с кем-то была связь, их надо проверить. Это важно, Володя. Надо предохраняться.
– Да, – хриплым голосом произносит юноша. – Только у меня никого не было… Я могу идти?
– Да. Тебя ждёт бабушка. Завтра тебе позвонят, спросят про самочувствие. А через неделю тебя ждут в Диагностическом центре. И всегда можешь обратиться ко мне. Хорошо?
– Спасибо, доктор, – едва слышно отвечает пациент.
Провожаю его в коридор. Там уже ждёт Ольга Трофимовна, готовая прожечь меня злобным взглядом. Но я не чувствую себя виноватой из-за того, что сделала. Бабушка, увидев внука, пытается ему что-то сказать. Мальчик проходит мимо, дёрнув плечом. Да, им предстоит нелёгкий разговор. Но лучше горькая правда, чем сладкая пилюля лжи.
Следующий пациент – 25-летняя девушка Рита, жалуется на боли в животе.
– Ну, не совсем в животе дело… Мне ужасно неловко, – говорит она, усаживаясь на койку.
– Чего мы только не видели, – философски замечает Катя Скворцова.
– Ладно. У меня пачка денег. Рулон, если точнее… – Рита молчит некоторое время, видимо решая, признаваться или нет. – Там.
Мы с медсестрой непонимающе смотрим на неё. Там в человеческом организме может означать много чего.
– Нельзя ли побыстрее? Меня ждёт такси, счётчик щелкает, – нетерпеливо говорит Рита.
– Простите, а что такое там? – спрашиваю.
Девушка вздыхает. Снимает одежду и, сильно краснея, указывает. Снова с медсестрой переглядываемся, но теперь уже едва сдерживая смех.
– Ха-ха, очень смешно, – хмурится пациентка, замечая наши выражения лиц.
– Простите, – извиняюсь за обеих. – Кто же это с вами так?
– Муж. С севера приехал, он нефтяник. Полгода на вахте был. Вот и соскучился. А это, – кивок вниз, – его подарок. Придумал, блин!
Хорошо, такая проблема решается довольно быстро. Остаётся надеяться, что обойдётся без инфекций. Надо же было догадаться!
– Эллина Родионовна! Скорее! – меня вызывают. – Шестимесячный мальчик, дыхательная недостаточность. Температура предельная. Двусторонние хрипы. Кислород всего 75.
– Посмотрим… Похоже на пневмонию. Педиатрический интубационный набор, живо.
– Подсоединила. Я привезу аппарат на общий анализ крови.
– Где доктор Званцева? Вызовите её срочно! – отдаю распоряжение. – Где она?
– Повезла ребёнка в детскую реанимацию.
– Какой размер?
– У нас трубка 2,5.
– Нет, думаю, надо побольше. Три или три с половиной… – вопросительно смотрю на медсестру. Не приходилось мне раньше таких крох интубировать!
– Не знаю. Вот анализы.
– Он зажат, не могу вставить лопатку, – произношу недовольно и нервно.
– Расслабьте его.
– Какая доза? Надо знать вес, – замечаю. – Его тошнит, отсос.
– Кислород падает.
– Что тут у нас? – на моё счастье, входит Маша.
– Трудная интубация, без веса не могу определить дозу.
– Для этого есть лента Броселоу, – отвечает подруга. Растягивает ленту и говорит. – Мы в красной зоне, – и сразу даёт назначение нескольких препаратов. – Дыхательный мешок, давление на перстевидный хрящ.
– Я не добралась до связок.
– Не та лопатка и не та трубка.
– Спасибо за помощь.
– Лекарства введены, – сообщает медсестра.
– Хорошо, приступим. Так… Готово. Кислород.
Вскоре состояние малыша стабилизируется, оставляю его заботам Маши, ухожу. Всё-таки педиатрия – не моё. Там всё такое крошечное, очень хрупкое… Я когда возилась с Олюшкой, пока та была совсем крошечная, постоянно боялась как-нибудь навредить. Помню, когда первый раз стригла ноготки, это было, как… эндоскопическая операция! И ужасно страшно, а ещё – жутко неудобно: не будешь этого делать, пока спит – проснётся. А когда бодрствует, то плачет и вырывается.
– Эллина Родионовна, вам нужно пройти к пациенту с вертолёта.
– Ухудшился?
– И лучше ему не стало, – говорит медсестра.
Спешу к Василию. Вижу, как доктор Ерёменко вместе с Денисом Кругловым им занимаются. Меня, оказывается, позвали, чтобы побеседовала с невестой пациента.
– Евгения, давайте выйдем и поговорим, – веду девушку за собой.
– Он доживёт до пересадки сердца?
– Не знаю, – признаюсь честно.
– Я хочу выйти за него замуж, – вдруг говорит Евгения.
– Я не знаю, сумеет ли он выбраться из клиники.
– А можно здесь пожениться? – звучит неожиданный вопрос.
– Вы это серьёзно?
– Думаю, если мы поженимся, это может помочь.
Что ж, возможно, заряд положительных эмоций в самом деле продлит мужчине жизнь.