Глава 44
Перед сном всё вспоминаю тот наш поздневечерний разговор с Романовой. Она не стала извиняться за свой отказ уволиться. Вообще на эту тему ничего не сказала. Ни полслова. Сделала вид, будто моего требования и не слышала никогда. Она говорила о другом. Что готова стать в приёмной главврача моими глазами и ушами.
Да, вот так просто. Прозвучало вроде как по-дружески:
– Эллина Родионовна. Я знаю, что последнее время между нами были некоторые трения…
«Так ты называешь подделку моих рецептов, из-за которых я едва в тюрьме не оказалась?!» – хотела воскликнуть, но было интересно, что эта мадам скажет дальше.
– …Я бы очень хотела, чтобы наши отношения вновь стали если не дружескими, то хотя бы уважительными…
«На моё уважение, подлая ты… можешь даже не рассчитывать!» – снова мелькнула мысль. Тут же другая вспомнилась: «Никогда не говори никогда. Жизнь – штука сложная. Может всё так вывернуть, что… Но лучше не буду об этом».
– Чтобы доказать вам, что я готова ради вас на серьёзные поступки, предлагаю…
Дальше и я узнала о возможности заполучить «шпиона в стане врага». Или соглядатая в приёмной Вежновца, что по сути одно и то же. Тогда я ответила ей неопределённо. Мол, мне надо подумать. Сегодня, перед сном, решаю согласиться. Почему нет? Мало, что ли, Иван Валерьевич мне подлостей сделал? Да, однажды помогал спасать жизнь, за что ему очень благодарна. Но это не означает, что стану и впредь покорно сносить его барские замашки.
Сегодня утром, придя на работу, позвонила Романовой и сказала, что я согласна. При этом попросила её прийти.
Когда Александра Фёдоровна явилась, сказала ей закрыть дверь и спросила:
– Как вы узнали, что Гранин – отец будущего ребёнка Альбины Тишкиной? Прежде чем ответить, подумайте как следует. Мне нужна правда. Какой бы она ни была. Говорите или уходите. Но учтите: если не скажете честно, наш договор аннулирован. И я приложу все усилия, чтобы вас выжить отсюда.
Романова чуть улыбнулась.
– Эллина Родионовна, не нужно меня шантажировать. Я и так здесь лишь благодаря вашему гуманизму. Другая бы выкинула вон или даже посадила, а вы так не сделали.
– Вот и не искушайте меня, – бросаю ей строго.
– Разумеется. Я слышала их разговор в коридоре. Это было… чуть меньше месяца назад. Тишкина стояла рядом с Граниным. Вплотную друг к другу. Он держал её за руку, она плакала. Говорила, что узнала о беременности, ей страшно. Не хочет растить малыша одна. Никита Михайлович предложил ей сделать аборт, Альбина сразу отказалась. Мол, я не стану убивать ребёнка, это большой грех. Гранин так кисло улыбнулся: ты, мол, медсестра, и сама помогала аборты делать. Тишкина смутилась, ничего не ответила. Потом кто-то пошёл мимо, они расцепились… уж простите за такое слов. Потом быстро попрощались и разошлись.
Пока слушаю, в голове вихрь эмоций. От ненависти к Гранину до попыток его оправдать.
– Вы слышали слова, подтверждающие, что ребёнок от заведующего? – спрашиваю, стараясь не выдавать чувств.
– Он держал её за руку. Вот так, – Романова показала, как Альбина положила ему ладонь на грудь, Никита накрыл её своей.
– Это, по-вашему, доказательство?
– Разве нет? Если бы я увидела своего мужа с какой-нибудь женщиной вот так же, то у меня бы все сомнения отпали.
«Намекает на наши с Никитой давние отношения, видимо знает о них. Хотя в клинике многие в курсе, от кого я родила», – думаю.
– Это нельзя назвать доказательством. Мужчина пожалел женщину в трудной ситуации, вот и всё, – выношу вердикт. – Если вы правда намерены мне помогать, найдите что-то более весомое.
– Хорошо, постараюсь, – ответила тогда Романова направилась к двери.
– Почему вы не исполнили мой приказ и не уволились? – спрашиваю её.
Александра Фёдоровна несколько секунд думает над ответом.
– Потому что была уверена: смогу вам пригодиться.
– С чего бы это?
– У вас неважные отношения с Вежновцом, а значит свой человек в его близком кругу не помешает и даже может быть полезен.
– Хм…
– Есть и ещё одно.
– Что же?
– Вы добрая, – говорит Романова с улыбкой.
На следующий день я позвонила Гранину, только чтобы узнать, отчего вдруг секретарь Вежновца стала такой смелой, но ничего не добилась.
Беру пациента, иду в смотровую. На кровати мама, рядом шестилетний мальчик.
– Здравствуйте, я доктор Печерская. Итак, Юра, давно это у тебя?
– У нас это с прошлой недели, – отвечает за ребёнка мама. – Высокая температура, кашель. Ухо болит.
– Сейчас посмотрим.
– Думаете, у него пневмония?
– Не всё сразу, – отвечаю и, стоит протянуть руку к Юре, как тот ударяет по ней с воплем:
– Не трогайте меня!
– Юрочка, будь умницей. Доктор тебя хочет посмотреть. Юрочка, больно не будет, – уговаривает его мама.
– Не дёргайся, начнём.
– Хочу домой! – опять вопит и старается ударить.
– Ничего, это не больно, Юра.
Я уже почти разозлилась, поскольку не знаю, как быть. На помощь приходит Маша, недаром она у нас педиатр. Входит и, видя мои затруднения, сразу направляется к нам.
– Иди к маме, – говорит подруга мальчика. – А вы, мамочка, посадите его на колени и обнимите покрепче. Если Юра будет умницей, я дам ему красивую наклейку.
Мальчик становится куда покладистее. Усаживается поудобнее и затихает. Глядя на Машу, понимаю: мне тоже есть чему у неё поучиться. Она молодец. Представляю, какой моя лучшая подруга станет хорошей матерью. Ничего не остаётся, как передать Маше мальчика, а самой пойти в регистратуру.
– Эллина Родионовна, вы любите летать? – вопрос Дины Хворовой застаёт меня врасплох.
– Во сне – просто обожаю, – отшучиваюсь. – На самолётах меньше. На воздушных шарах не пробовала.
– Как насчёт вертолёта?
– Такого яркого, с красным крестом на борту? – сразу понимаю, к чему клонит администратор.
Она кивает:
– Поступил вызов. Но у нас все заняты. Доктор Званцева почти согласилась, но потом…
– Знаю, я передала ей пациента. Когда вылет?
– Прямо сейчас.
«Заодно отвлекусь от обстановки», – думаю и соглашаюсь.
Десять минут спустя винтокрылая машина несёт меня на юго-восток: вызов поступил из Тосненской клинической межрайонной больницы. Оттуда надо срочно забрать пациента – мужчину 39 лет.
– Кислород 98, но фракции выброса меньше 10%, – поясняет местный терапевт.
– Как вас зовут?
– Василий Краснов.
– Я доктор Печерская. Мы уложим вас и занесём в вертолёт.
– Мой первый полет на вертолёте. Жаль, не смогу видами полюбоваться, – слабо улыбается пациент.
– Давление? – спрашиваю сопровождающих.
– 90 на 70.
– Всегда такое низкое, сердце слабое, – поясняет Василий. – Попробуйте ещё связаться с Женей.
– Конечно, – отвечает медсестра.
– Это моя невеста. Приезжает сегодня из Минска, – поясняет мужчина.
– Голова не кружится? Дышать не трудно? – спрашиваю его, уточняя симптомы.
– Пока лежу спокойно, всё в порядке. Зато теперь я продвинусь в очередь на пересадку.
– Кислорода четыре баллона, – сообщают мне перед началом полёта.
Вскоре вертолёт снова в воздухе. Смотрю на заснеженные просторы родной Ленинградской области и думаю о том, как буду встречать Новый год. Может, махнуть к родителям вместе с Олюшкой? Наверное, так и сделаю.
– Кислород 94 процента на двух литрах, – докладывает фельдшер. Слышу её голос в наушниках, а потом вижу сообщение на дисплее телефона: «Вас искал Вежновец», – написала мне Романова. «Что ему нужно?» – интересуюсь. «Какие-то документы, не уточнил». «Прикройте меня». «Как?» «Вы предлагали стать моим негласным помощником, вот и придумайте», – отвечаю и улыбаюсь. Всё-таки есть положительное в том, что Александра Фёдоровна теперь на моей стороне. И всё-таки посматриваю на часы.
– Куда спешите? – видя моё нетерпение, спрашивает Василий. Не стану же ему говорить, что я в который раз забыла, кто в моём отделении заведующий. Пустилась, можно сказать, в авантюру.
– Это я так…
– Не скажите. Куда-то опаздываете?
– Дела, работа. Напомните, как зовут вашу невесту?
– Евгения, Женя. Я позвоню, может, с ней свяжутся, и она будет вас встречать.
– Хорошо бы.
Набираю номер регистратуры.
– Привет, Дина. Это Печерская, я на вертолёте. Кто поблизости?
– Здесь доктор Береговой.
– Привет, Элли. Всё в порядке?
– Да, возвращаюсь, – сообщаю и прошу связаться по телефону (из салона вертолёта делать это трудно – связь неустойчивая, к тому же очень шумно) с Евгенией. Диктую номер, который дал мне пациент.
– Сколько ещё лететь, как по-вашему? – интересуется Василий.
Переадресую вопрос лётчику:
– Григорий Александрович, когда прилетим?
– Минут через двадцать.
Поворачиваю голову к Василию. Вижу, как он закрыл глаза, положив руку на грудь.
– Всё в порядке? – спрашиваю его обеспокоенно.
– Немного болит грудь. Всё нормально.
Прошу его открыть рот и кладу таблетку под язык – сосудорасширяющее средство.
– По десятибалльной шкале, насколько сильна боль?
– На мониторе резкий скачок вверх, – сообщает фельдшер.
Говорю ей найти ещё один препарат, собираюсь его ввести.
– Что такое? – спрашивает Василий.
– У вас сердечный приступ, это лекарство для разжижения крови.
– Кислород 82, введёте трубку?
– Только при необходимости. А пока маску, 15 литров.
– Может, надо сесть? – интересуется коллега.
– Нет, доктор Печерская. Вы меня довезёте, да? – слабым голосом интересуется пациент.
– Да, доставлю, – отвечаю уверенно.
Мужчина отворачивается и, отрешённо глядя в окно, начинает говорить:
– Я вернулся в мой город, знакомый до слез,
До прожилок, до детских припухлых желёз…
– Ты вернулся сюда, – так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей, – продолжаю четверостишие.
– Вы знаете поэзию Мандельштама? – удивляется Василий.
– Увлекалась в старших классах Серебряным веком.
– Я десять лет преподаю русский и литературу в школе. Помню всё наизусть.
– Думаю, теперь вам лучше?
– Опять скачки, – перебивает фельдшер.
Набираю регистратуру.
– Да, минут через пять будем. Хорошо, – отвечаю Дине, потом поворачиваюсь к пациенту. – Ваша Женя едет в больницу.
– Спасибо.
– Надо приготовить каталку и… – не успеваю договорить Хворовой, что ещё надо сделать, как вдруг ощущаю сильную вибрацию. Вертолёт начинает потряхивать. Над головой к гулу винтов добавляется какой-то странный шум – металлический лязг.
– Что такое? – настороженно спрашиваю у командира.
– Несущий винт, – спокойно отвечает Григорий Александрович. – В коробке передач осколки металла.
– Что это значит?.. – только и успеваю произнести, как лётчик вдруг так же холодно начинает громко говорить в микрофон:
– Мэйдэй! Мэйдэй! Говорит Стриж-85. Аварийная посадка.
– Держись! – бросаю фельдшеру.
Быстро надеваю Василию кислородную маску. Он смотрит на меня тревожными глазами.
– Нет-нет, мы не разобьёмся, – успокаиваю его, хотя и сама не слишком уверена в этих словах. Сердце-то где-то в пятках теперь.
В кабине надрывно жужжит какой-то ужасно противный резкий сигнал.
– Определяю позицию. Мы над Ленсоветовским. Промышленная зона. Рядом с Московским шоссе. Тут какая-то… лесобаза, кажется. Когда наберу обороты, пойду туда. Это смягчит посадку, – разговаривает Григорий Александрович с диспетчером.
– Держитесь, Василий, – кладу руку на плечо пациенту.
Вертолёт совершает крутой вираж, спускаясь намного быстрее, чем обычно. Напоминает покатушки на американских горках, когда вагончик летит вниз, и тебе кажется, что он вот-вот сорвётся с рельсов. Смотрю на фельдшера. Вжалась в кресло и прикрыла глаза. Бледная. Наверное, у меня лицо не лучше.
Над головой тяжёлый гул и металлическое лязганье.
– Садимся! Приготовиться! – произносит Григорий Александрович.
Вертолёт касается асфальтированной площадки, подпрыгивает мячиком, потом снова опускается.
– Все на выход! – командует пилот. – Быстро!
Мы раскрываем дверь и стараемся как можно скорее покинуть салон. Но сделать это трудно: пациент с кислородным баллоном, подключён к кардиомонитору. Да ещё у меня здоровенная сумка с медикаментами, у фельдшера не меньше. Пилоты помогают, конечно.
– Возьмите монитор, – напоминаю фельдшеру.
– Взяла. Помпы сели.
– Идём, живо! – требует Григорий Александрович.
– Мы готовы.
– Вперёд. Давайте вместе. Надо уходить. Как далеко?
– Не останавливайтесь. Я скажу, когда.
Пилот делает несколько шагов, и тут его ступня проваливается в ямку. Мужчина резко припадает на одно колено, едва на выпустив носилки из рук.
– Всё в порядке? – нервно спрашиваем его с коллегой.
– Порядок, – лётчик кряхтит, поднимается и, прихрамывая, шагает дальше. Его коллега следует за нами, периодически оглядываясь на вертолёт.
– Василий, как вы? – спрашиваю пациента.
– Кислород 78. Надо ставить трубку, – произносит фельдшер.
Я оглядываюсь: в странном месте мы оказались. Вокруг свалка старого ржавого железа. А вроде должна быть лесобаза. Видимо, залетели не туда. Сворачиваем за угол, образованный всяким металлическим хламом.
– Вот так, уже далеко. Если рванёт, мы прикрыты, – говорит командир, и мы опускаем тяжеленные носилки на землю.
– Василий, мы вставим трубку, и дышать будет легче. Они знают, где мы? – обращаюсь к пилоту.
– Да, я сообщал по радио. Нас найдут.
– Это расслабит вас, Василий, – фельдшер делает мужчине укол.
– Дыхание стабильное. Так и держать на кислороде.
– Ещё 15 минут, и запас иссякнет.
– Где «Скорая?»
– Судя по звуку, близко.
– Они нас не видят, – замечает Григорий Александрович.
– Так позвоните им.
– Здесь связь не ловит, да и как расскажу? Нужен полицейский вертолёт.
– Мы не можем ждать, – оцениваю шансы пациента. – Есть сигнальная ракета?
– В вертолёте сигнальный пистолет. Но я едва ковыляю, – пилот показывает на ногу. У него, судя по внешним признакам, вывих.
– Я возьму сама, – говорю ему. – Как найти?
– За сидением пилота слева.
Бегу к вертолёту. Он уже давно прекратил крутить лопастями, но приближаюсь с опаской: вдруг что-то замкнёт? А топливные баки рядом. Нахожу пластиковую коробку и спешно возвращаюсь.