...Лишь бы не было Войны – еле слышно произнес дядя Миша, и его рука на мгновение напряглась...
- Значит да – задумчиво произнёс дядя Миша, переминая папиросу.
Васька сидел рядом на скамейке и болтал ногами, чиркая своими сандалиями по примятой траве. Почти успокоившись, но всё же изредка всхлипывая, он по инерции потирал кулачком свои блестящие глаза. Прекрасная утренняя погода обещала солнечный и жаркий день.
В этот июньский день, баба Шура и дядя Миша всегда ждали гостей. Летом они жили в деревне рядом с дачей, которую купили Васькины родители и были очень рады, когда к ним кто-нибудь приходил. Несмотря на то, что пешком дорога занимала почти полчаса, Ваське нравилось гостить у дяди Миши, ведь у него в гараже стоял автомобиль, и дядя частенько разрешал ему посидеть за рулем.
Непередаваемая радость и восторг всегда переполняли Ваську, когда он дожидался того самого момента, когда дядя с серьезным видом вставал из-за стола и слегка улыбнувшись, тянулся за ключом от гаража, который висел на гвоздике над дверью в сени. И вот уже через несколько мгновений перед Васькой открывался большой воображаемый волшебный мир, в котором можно мчаться по бескрайним просторам и широким дорогам, пробираться через непроходимые топи и непролазные чащи на настоящем автомобиле. Деловито опустив стекло водительской двери и пытаясь дотянуться до педалей, он крутил тугой руль и представлял в своих мечтах, как стрелка спидометра отклоняется вправо, достигая подходящих значений. За этим действом он мог провести уйму времени. Взрослым не понять, что можно так долго делать на одном месте ухватившись за руль, но для восьмилетнего мальчишки, это самое интереснейшее и захватывающее занятие. Приятный и мягкий запах моторного масла, вместе с запахами резины и других технических ароматов, которые наполняли дядин гараж, добавляли реальности всему этому незримому миру.
Запах автомобиля, впрочем как и любой другой техники, с самого детства притягивал Ваську. Например, в такси больше пахло бензином, в автобусе всегда пахло горячим двигателем, от проезжающего мотоцикла пахло подгоревшим машинным маслом, как от бензопилы, а от трактора пахло соляркой и керосином. Совсем по-другому, как-то более серьёзно и мощно пахло от новых автобусов Икарус и грузовиков Камаз. Но самым приятным оставался тот самый запах Запорожца в дяде Мишином гараже.
Вот и в это прекрасное утро, когда все собрались за столом на летней терраске, Васька ожидал, когда перед ним снова откроется заветная гаражная дверь. Все было как обычно, баба Шура принесла варенье, печенье и конфеты к чаю, а дядя Миша сидел на своём любимом месте возле радиоприемника. Пока Васька с сестрёнкой лакомился сладостями, из разговора взрослых он понял, что сегодня все собираются идти к какой-то Стелле, у которой вчера что-то покрасил дядя Миша. Немного расстроившись, но всё же не теряя надежду на доступ в желанный гараж, Васька задумчиво расслаивал вкусную вафлю. Согласитесь, ведь намного приятнее съесть в вафле сначала начинку, а уже потом похрустеть тем, что от неё осталось.
И вот за этим занятием Васька прислушался к радиоприемнику, который висел на стенке возле стола. Его как раз сделал погромче дядя Миша и все взрослые притихли.
После трех мелодичных сигналов, из приемника послышался строгий и очень знакомый по фильмам про войну голос.
- «Внимание, говорит Москва! Передаём важное правительственное сообщение…»
Васька перестал жевать свою вафлю и насторожился. Затем посмотрел на лицо мамы и перевел свой взгляд на бабу Шуру. Они сидели молча, с серьезными лицами и задумчиво слушали это сообщение. Дядя Миша, который обычно всегда что-то говорил, тоже сидел молча и медленно, с какой-то жесткостью, потирал свой левый кулак.
- «…сегодня в 4 часа утра без всякого объявления войны германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза…» - жесткий голос с полной серьёзностью продолжал свою страшную речь.
От этих слов Васькино сердце замерло, по спине пробежал неприятный холодок, напряженно «потянув» низ живота. Он выронил на скатерть оставшиеся половинки вафли и с отчаянной тревогой посмотрел на маму. К его горлу подкатил сухой ком и стало так страшно, что его нижняя губа незаметно затряслась. Хотелось что-то сказать, спросить, но вместо этого он беззвучно шевелил немыми трясущимися губами. Страшно было ещё и от того, что все взрослые его как будто не замечали и сидели молча, смотря куда-то вдаль и думая каждый о своём. Одна только маленькая сестренка, тоже перестав есть шоколадную конфету, которой испачкала весь свой рот, не понимая смысла, внимательно наблюдала за странной Васькиной реакцией. И когда она увидела его немой страх, тоже испугалась. Её лицо медленно расползлось в гримасе, после чего она громко разревелась. Тут не выдержал и Васька, по его испуганному лицу беззвучно потекли горячие слёзы.
Взрослые, очнувшись от своей задумчивости, быстро принялись успокаивать расплакавшихся детей.
- Вы чего это разрыдались? – удивилась баба Шура – Вы чего, милые!
Она умилённо смотрела на детей и покачивала головой.
Васька по-прежнему ничего не понимая вытирал свои глаза руками и испуганно всхлипывая смотрел на маму. Сестренка, оказавшись на руках у мамы, немного успокоилась, но продолжала с тревогой смотреть на Ваську.
- Милок, ты что, значит, подумал война началась? – как можно мягче спросил дядя Миша, постоянно вставляя свое любимое слово «значит».
Он сделал звук в приемнике тише и положил свою руку на Васькино плечо.
- Это, значит, ровно сорок лет назад было. Мы, значит, тоже также все переживали.
Его голос немного дрогнул, но он продолжил:
- Страшно было, но мы пережили, значит, выстояли! – тут он приободрился и добавил – Выстояли и победили! Значит.
Он еще немного молча посидел за столом, затем кашлянув в кулак, встал и вышел из терраски. Где-то в глубине комнаты скрипнула дверца шкафа. Через пару минут дядя, мелькнув в дверном проеме, появился на улице. На нем был надет черный костюм, брюки которого были чудно заправлены в начищенные хромовые сапоги. Постояв немного на крыльце, он пошел к скамейке возле гаража.
Васька, оставив маму с уже успокоившейся сестренкой, тоже вышел на улицу и сел рядышком.
- Значит да – задумчиво произнёс дядя Миша, переминая папиросу.
В этом черном костюме, с еле-еле заметными светлыми полосками, он смотрелся намного моложе и солидней, чем обычно. Васька привык, что дядя Миша всегда был в рубашке или в тулупе или в телогрейке, а сейчас – совсем другое дело. Строгий пиджак его очень стройнил и придавал ему вид важного начальника. Дядя Миша чиркнул спичкой и прикурил свою папиросу. Тут Васька наконец заметил, что на правой стороне дядиного пиджака прикреплена большая красная звезда. Она сверкнула своими лакированными темно-красными лучами и снова спряталась за дядиным запястьем, которым он постоянно её поглаживал, держа в руке папиросу.
- Дядь Миш, а ты что, тоже сражался? – удивленно и немного недоверчиво спросил Васька – Это у тебя медаль такая?
- Сражался милок, сражался… – чуть погодя ответил он – Это не медаль, значит, а орден Красной звезды. Вот, значит, можешь потрогать.
Он взял папиросу в другую руку и бережно оттянул правый лацкан пиджака, слегка придвинувшись к Ваське. С каким-то трепетом и волнением он смотрел, как маленькие детские пальцы прикасаются и поглаживают его награду.
- Гладенькая какая, настоящая! – воодушевленно сказал Васька.
- Вот так, значит, да – весело улыбнувшись, горделиво произнес дядя Миша.
Он сам любил поглаживать свою звезду и от того Васькины слова про то, что она гладенькая, его очень порадовали.
- Дядь Миш, скажи, а за что тебя наградили, ты всех немцев победил? Расскажи – полюбопытствовал Васька.
- Побили мы фрицев, значит – серьезно и задумчиво произнес дядя Миша.
Чем дольше он погружался в воспоминания, тем строже становилось его лицо. Он несколько раз молча затянулся папиросой и продолжил смотреть куда-то вдаль, оставляя Васькин вопрос без ответа.
Он вспоминал то, что никогда никому не рассказывал. То, что часто возвращалось ему во снах. Те суровые и жутковатые своей прямолинейной прозаичностью военные будни. Закладывающий уши грохот орудий и разрывы снарядов, когда кажется, что вся земля ходит ходуном. Или напротив мертвая тишина, когда на боевой вылазке слышно лишь биение своего сердца. Когда снег, мороз такой, что деревья трещат, а тебе вовсе не холодно от того, что внутри все кипит от напряжения… И вот, бросок… хруст… хрипение… сдавленные стоны… яркая кровь, от которой какое-то время еще идет пар, и снова тишина… Когда немного зацепило, этот особенный, железный привкус крови, который с нарастанием приходит по мере того, как уходит разгоряченность ближнего боя. Вспомнился друг Юрка… Витька… Серега… которые навсегда остались там, в глубине далеких времен яркими и неувядающими всплесками, от которых теплело и одновременно щемило сердце. Вспомнился тот майский вечер, когда прибежал посыльный и сообщил всем самую долгожданную весть – Победа!.. Как все радовались, не сдерживая слез, обнимались и кричали от счастья…
Дядя Миша зажмурил глаза и потер их своей жилистой рукой, затем достал спички и еще раз прикурил свою затухшую папиросу.
- Да, значит, повоевали. По-всякому было – сказал он, как бы продолжая диалог, не заметив своего долгого молчания.
Васька тем временем, не став докучать молчаливому дяде, с интересом наблюдал за тремя воронами, которые сидели на большом дереве возле пруда напротив калитки. Они на удивление молча сидели на высокой сухой ветке, и если бы изредка не поворачивали свои головы, то можно было подумать, что они не живые.
- Дядь Миш, а как это по-всякому? – отвлекшись от своих ворон и продолжив болтать ногами, спросил Васька.
- Ну как милок, значит, по-всякому, и трудно было… и просто. Подрастешь, поймешь – дотягивая свою папиросу сказал дядя Миша.
- А я уже взрослый, все понимаю – серьезно и важно произнес Васька.
Он посмотрел на дядю уже высохшими от своих недавних переживаний глазами и соглашаясь деловито покачал головой.
Эта детская забавная взрослая серьезность, заставила улыбнуться и смахнула ненадолго с лица дяди Миши печальную задумчивость.
- Пойдем милок, пора собираться, значит. Пойдем сейчас на погост к стеле. Там, значит, все собираются. Помянуть надо бойцов, которые погибли.
- А кто такая Стелла? – с любопытством спросил Васька.
- Стела, это памятник такой, значит, большой, со звездой – серьезно и добродушно ответил дядя Миша.
- Ааа – многозначительно произнес Васька, и слегка улыбнувшись еле слышно добавил:
– Тетя памятник – вспомнив про соседку по подъезду, которую звали Стелла, и тут же серьезным тоном опять спросил:
- А ты всех этих бойцов, которые погибли знаешь?
- Да, конечно помню – задумчиво ответил дядя Миша.
Тут на улицу вышли баба Шура и Васькина мама с сестренкой на руках.
- Миш, пошли уже, пора – сказала баба Шура, протягивая дяде Мише сумку и его кепку, которую он всегда носил.
Дядя привычным движением затушил папиросу о подошву сапога и бросил ее в консервную баночку, стоявшую рядом с ножкой скамейки. Затем встал, поправил свой ремень, бережно отряхнул рукой пиджак и надел кепку.
- Пошли, значит, пора – подтвердил дядя Миша, и все выдвинулись за калитку.
Дорога до погоста, как назвал местное кладбище дядя, проходила почти через всю деревню, и с каждым следующим домом, к нашей процессии присоединялось все больше и больше людей. В конце собралось уже очень много народа. По пути все здоровались друг с другом, и каждый пожимал дяде руку. Васька шел рядом с дядей и тоже с серьезным видом здоровался с каждым.
- Мой внучек, значит, троюродный – почти всегда поглаживая Васькину голову, говорил дядя Миша – Большой уже совсем – на радость Ваське, добавлял он.
Вскоре наша процессия дошла до кладбища, у входа на которое уже собралось много людей. Рядом возвышалась та самая стела, огороженная широкой железной оградкой. Она заметно выделялась среди старых деревянных крестов, стоящих позади. Большая, свежевыкрашенная красная звезда красовалась на высоком, выложенном из белого силикатного кирпича и похожем на большую печную трубу, памятнике. На прямоугольной табличке, приделанной с лицевой стороны, были высечены имена погибших бойцов и большими буквами было написано: «Никто не забыт, Ничто не забыто. 1941-1945».
Многие принесли с собой цветы и длинной вереницей проходили за оградку, возлагали их к памятнику и обойдя стелу по кругу, возвращались на большую площадку перед кладбищем. Одна бабушка поставила к стеле свечку в баночке с песком и долго стояла, поглаживая высеченные буквы на табличке. Она что-то постоянно шептала и вытирала слезы платком. Дядя Миша тоже подошел к стеле, достал из своей сумки небольшую корзинку с цветами и положил рядом. Он снял с головы кепку, посмотрел наверх, в сторону красной звезды, и еще какое-то время постоял возле памятника, иногда кивая головой. Васька тоже хотел подойти к дяде Мише, но не решился и дождался, когда тот вернется обратно.
Вскоре из толпы к центру вышел местный председатель. Он был важный и почти в таком же пиджаке, как у дяди Миши. Он долго говорил длинную речь о войне, о погибших бойцах, о трудном и страшном времени, которое все пережили, о том, что нужно свято помнить всех, кто сложил свои головы за нашу Родину. Васька слушал эту речь, держась за горячую и мозолистую руку дяди Миши. Он уже совсем забыл, как недавно ему было очень страшно от слов диктора в радиоприемнике. Забыл, что ему очень хотелось попасть в гараж в заветный Запорожец. Он слушал эту речь, и с каждым словом ощущал прилив силы, смелости и гордости от того, что он тоже частичка большой, великой страны, которая побеждала и будет побеждать всегда и во всем, несмотря на все сложности и опасности, несмотря ни на что.
- Лишь бы не было Войны – еле слышно произнес дядя Миша, и его рука на мгновение напряглась.
Где-то вдали, три вороны, засидевшись на сухой ветке, почти одновременно взмахнули своими крыльями, и пару раз каркнув, полетели в сторону леса.
– Лишь бы не было войны…
