Первая машина из колонны, направляющейся на аэродром, уже тронулась, когда Манштейн увидел генерала Рудольфа Шмундта, выбежавшего из здания, застёгивая на ходу шинель.
(часть 1 - https://dzen.ru/a/Zkn--BQ5kUeohP6h)
Генерал-фельдмаршал приоткрыл окошко дверцы и крикнул тому:
– Руди! Так и на войну можно опоздать. Садись ко мне!
Когда немного запыхавшийся генерал сел рядом с командующим на заднее сиденье, Манштейн спросил:
– Что, опять болезнь вернулась?
– Никак нет! – ответил Шмундт. – Я же тут в вашем штабе в первый раз нахожусь, вот и свернул в коридоре не в ту сторону.
С шеф-адъютантом Гитлера Рудольфом Шмундтом у Манштейна сложились хорошие личные отношения. Они начались в конце января, когда тот был направлен фюрером в штаб к Манштейну для подробного ознакомления с положением дел на участке фронта, где боевые действия вели соединения группы армий «Юг».
По возвращении в ставку Шмундт подробно доложил Гитлеру не только о положении на фронте, но и отдельные предложения Манштейна по стабилизации сложной ситуации и о задуманной им частичной реорганизации высшего военного руководства вермахта. После этого доклада у Гитлера появилось желание лично выслушать Манштейна, за которым 6 февраля 1943 года был послан личный самолёт Гитлера «Конкорд».
Однако четырёхчасовая беседа Гитлера с Манштейном в ставке под Винницей оказалась безрезультативной, так как фюрер явно не хотел обсуждать эти проблемы по существу. Он не понимал, какие опасности грозят группе армий «Юг» с появлением на новом поле боя сталинградских соединений противника, мотивируя отказ от выравнивания линии фронта тем, что оставление Донбасса, всего или его части, будет означать ощутимую потерю для военной экономики Германии и одновременно решающий выигрыш для русских.
Возвращаться под вечер в свой штаб, расположенный в то время в Сталино, было слишком опасно, поэтому Манштейн с согласия фюрера остался до утра в ставке. И тут к нему подошёл Шмундт и предложил на часок съездить в Винницу, что находится буквально в 10 километрах от ставки, где он хочет показать командующему что-то интересное.
Сели, поехали. До города-то рукой подать. Вскоре они уже заехали на территорию парка на окраине города и остановились у небольшой церквушки из красного кирпича. Шмундт, приглашая Манштейна следовать за ним, направился прямо к церкви, войдя в которую они начали спускаться по ступенькам вниз и оказались в склепе или подвале.
Несмотря на то, что это помещение находилось ниже уровня земля, свет с улицы через окна, расположенные по бокам сверху, попадал в этот подвал и позволял увидеть, что в углу стоит… открытый гроб. Когда они подошли поближе, то Манштейн увидел, что там лежит… человек или, точнее, тело мужчины пожилого возраста с седой бородкой. Одет он был в старинный мундир со стоящим воротником, украшенном вязью.
Такая же вязь была на рукавах мундира, застёгнутого на блестящие пуговицы. Цвет кожи на лице был смуглее, чем обычная кожа человека европеоидной расы. Так выглядит загорелый европеец. И смотрелся он никак не умершим человеком, а скорее – спящим.
– Это всемирно известный русский врач и учёный Пирогов, – объяснил Шмундт. – Его тело было забальзамировано лет за сорок до того, как в Советском Союзе забальзамировали тело их вождя Ленина. Вы мне рассказывали, что когда в тридцатых годах были в Москве на переговорах и на переподготовке, то побывали в мавзолее, где лежит тело Ленина.
– Да! Тело его находится под стеклом. В помещении поддерживается постоянная температура.
– А здесь – простой подвал, над телом никакого стекла. И он – этот Пирогов, как живой.
– Действительно, – подтвердил Манштейн, осматривая подвал с полукруглыми сводами. – Вон в углу даже окошко разбито.
– Но самое интересное даже не это, – продолжил Шмундт. – Местные жители относятся к нему, как к святому. Молятся здесь и в церкви наверху о своём здоровье. И многим такая молитва помогает. Я скажу больше… Надеюсь, это останется между нами. У меня в прошлом году начались проблемы… – Рудольф запнулся, – …с геморроем. На операцию ложится не очень хочется. И я как-то пришёл сюда и… помолился, попросил… не знаю у кого… то ли у Бога, то ли у Пирогова, чтобы поправиться, выздороветь, не доводить до операции.
– У Наполеона тоже был геморрой. Но обходился без операции. И потом…У Бога просить – объяснимо. Он все языки понимает», – сказал Манштейн. – А Пирогов вряд ли понимает немецкий язык.
– А вот тут кто-то из нас неправ. Пирогов и учился, и практиковал, и работал в Германии несколько лет. С немецким языком у него всё в порядке. И в результате – уже несколько месяцев и у меня всё в норме, ничего не беспокоит. И вас я привёл сюда не зря. Как ваша старая рана?
Шмундт знал, что Манштейн в Первую мировую войну был дважды ранен, и первое ранение в Польше в 1914 году было очень тяжёлым. А практически все тяжёлые ранения с возрастом начинают напоминать о себе.
– Рудольф, избавь, пожалуйста, меня от такого лечения. Лучше скажи… Он так и лежит здесь с начала войны?
– Нет, его попытались спрятать. Зарыли в землю. Но какой-то местный житель, служа в полиции, указал это место. Тело откопали, повредив при этом стекло, и поставили сюда.
– Понятно. А рана, действительно, у меня есть. С октября сорок второго, когда Геро не стало. И эту рану в моей душе никто не залечит.
Шмунтд промолчал, понимая, что никто не сможет вернуть генерал-фельдмаршалу его старшего сына лейтенанта Геро Манштейна, погибшего в 1942 году на Восточном фронте под Волховом. Вскоре они вернулись в ставку, а утром Манштейн вылетел к своим войскам.
Сегодня разговор командующего с адъютантом фюрера не заладился. Обстановка на фронте была удручающей, поэтому по дороге к аэропорту они перекинулись несколькими малозначительными фразами и, в основном, ехали молча.
Проводив Гитлера на аэродром и услышав при прощании заверения от фюрера о том, что обещанные силы вскоре будут переданы ему, командующий группой армий «Юг, смотря вслед улетающему самолёту, вдруг вспомнил слова Гитлера, сказанные им перед войной своим генералам: «Первоклассный состав высших советских военных кадров истреблён Сталиным в тысяча девятьсот тридцать седьмом году. Таким образом, необходимые умы в подрастающей смене ещё пока отсутствуют. У них нет сегодня хороших полководцев!».
«Как же быстро эти русские научились воевать? – опять подумал Манштейн, возвращаясь в город. – Создали вполне дееспособный Генеральный штаб и планируют, и контролируют ход подготовки и ведения своих операций. А мы отстаём в этом вопросе! И все мои предложения по изменению структуры высшего руководства вермахта, которые были изложены мной Гитлеру в начале этого года, так и не были приняты.
Давно надо было положить конец существующему параллелизму в работе генерального штаба сухопутных войск и штаба оперативного руководства вермахта созданием единого, совместного генерального штаба. Во главе сухопутных войск должен стоять не лично фюрер, а нормальный генерал из этих войск.
Что у нас нет своих Жуковых, Малиновских и Толбухиных?» – задал неизвестно кому риторический вопрос Манштейн, вспомнив, как за минуту до выезда на аэродром ему доложили, что русские только что овладели столицей Донбасса городом Сталино.
II
Связист ефрейтор Афанасий Годенко весь день 8 сентября 1943 года, как и все предшествующие дни с начала Донбасской операции, везде сопровождал командира 221-й стрелковой дивизии полковника Блажевича Ивана Ивановича в качестве радиста личной радиостанции комдива.
Когда дивизия была сформирована в июне 1943 года, то Афанасий вместе со связистом сержантом Мотовиловым, а точнее, по просьбе сержанта, с которым он после второго ранения познакомился в госпитале, были зачислены в 595-й отдельный батальон связи 221-й стрелковой дивизии. Как сказал Афанасию Мотовилов, вестовой – это тот же связист, только информацию он передаёт не по телефону или радио, а пакетом. А телефон или даже рацию Афанасий освоит в два счёта.
Так и случилось. Сначала Годенко с помощью сержанта быстро изучил телефонное дело, а затем – и радиостанцию. Когда в начале Донбасской операции штатный радист комдива был ранен, Афанасий занял его место.
В три часа пополудни 8 сентября яростной атакой подразделений 695-го стрелкового полка во взаимодействии с батальоном 671-го полка и при поддержке танков и артиллерии противник был окончательно выбит из села Чермалык, находящегося на северо-востоке от Мариуполя.
Это село несколько раз до этого переходило из рук в руки. В это время бойцы 625-го стрелкового полка под командованием подполковника Аверьянова и двух батальонов 671-го полка капитана Ершова ожесточённо сражались на подступах к городу Мариуполю.
Противник был уже не тот, что в начале наступления, когда, имея свежие силы и резервы, постоянно контратаковал наши подразделения. Нередко дело доходило и до рукопашных схваток.
Немецкие истребители-бомбардировщики «Мессершмидты» и пикирующие бомбардировщики «Юнкерсы» группами по 6-10 самолётов несколько раз в течение дня атаковали позиции наших войск, пытаясь сдержать их продвижение вперёд, и Афанасий неоднократно связывал комдива с командующим 44-й армией генерал-лейтенантом Хоменко для просьб о поддержке то авиацией, то артиллерией. Особенно результативными оказались залпы «Катюш» по высоте, расположенной северо-восточнее Мариуполя.
Командный пункт дивизии уже разворачивался на окраине Чермалыка, когда в небе появилась очередная группа немецких самолётов.
Прозвучала команда: «Воздух! В укрытие!», хотя на данный момент укрытия ещё не были оборудованы. Афанасий бежал вслед за комдивом в направлении траншеи, что тянулась от сгоревшего амбара до маленькой, в несколько деревьев, рощицы на окраине села. Полковник, своеобразно хромая на бегу, вместе со звуком сирены, сопровождающим бомбардировщики во время пикирования, перевалился в траншею.
Недалеко от него на дно траншеи упал и связист, предварительно положив радиостанцию под себя. Афанасий уже знал, почему так бегает командир дивизии, хотя при обычном шаге эта хромота почти не была заметной. Ещё в тридцатых годах он, командуя парашютной частью, получил в ходе прыжков с парашютом серьёзную травму, перенёс несколько операций и, убедив медкомиссию не комиссовать его, остался в строю.
С первого своего знакомства с полковником Блажевичем, которому пришлось хлебнуть лиха в 1938-1939 годах, так как по надуманным обвинениям он был арестован и оправдан лишь перед самой войной, Афанасий обратил внимание на прибалтийский акцент у командира дивизии.
По крупицам, обрывкам сведений, по намёкам и оговоркам, он узнал, что литовец Ионас Ионасович Блажявикус, чтобы избежать ненужного любопытства, несущественных вопросов и копания в личном деле, сменил свои настоящие имя и фамилию и стал Иваном Ивановичем Блажевичем. А так как воевал он хорошо и в Гражданскую, и сейчас, то никто ему воевать не мешал.
Бомбы упали недалеко от командного пункта. От их разрывов земля в траншее осыпалась на спину Афанасию. Несколько шальных осколков воткнулись в бруствер, но никто не пострадал. Вздрагивая от разрывов, Афанасий представил себе, что он так прикрывает радиостанцию, как если бы женщина-мать, попав в подобную ситуацию, защищала собой своего ребёнка. В военном деле, точнее, в деле управления войсками, главное, чтобы радиостанция была цела.
Радист без радиостанции, в смысле, с повреждённой станцией, становится простым бойцом, которому место не на командном пункте, а на переднем крае. Да и командир без связи оказывается не на своём месте.
Это чувство ответственности за аппаратуру, как ни странно, помогало Афанасию в критических ситуациях. А бомбёжка как раз такой ситуацией и являлась, потому Афанасий навсегда запомнил свои ощущения, когда в прошлом году он первый раз попал под бомбёжку.
Пикирующие бомбардировщики, как и сейчас, на какую-то секунду зависали в воздухе, а потом, блеснув на солнце плексигласом своих прозрачных кабин (называемых «фонарями»), резко опрокидывались носом вниз и почти вертикально падали на цель. С острыми клювами и неубирающимися стойками шасси, похожими на когтистые лапы, они, как хищные птицы, устремлялись к своей добыче, в направлении которой из бомболюков высыпались маленькие чёрные точки.
На глазах увеличиваясь и свистя, они падали, казалось, прямо на того, кто в это время смотрел на них. От вида такой картины людей охватывает паника, и нервное напряжение достигает каких-то критических значений. Афанасий помнил, что его так трясло, что он слышал, как стучат его зубы.
От этой неестественной дрожи ломило в суставах, в паху и под коленками. Он пробовал закрыть глаза, но мышцы его не слушались, и он, как завороженный, корчась от этого неизведанного ранее ужаса, неотрывно смотрел, как с неба падает смерть.
Сейчас всё происходило гораздо спокойнее, наверное, потому, что человек, в конце концов, ко всему привыкает. А при наличии чувства ответственности некогда особо зацикливаться на каких-то самолётах. Они же всё равно улетят. Ну вот… опять комдив с прибалтийским акцентом требует соединить его со «Штормом»…
Утром следующего дня, когда полки дивизии вышли на рубеж в 8-10 км севернее Мариуполя: 671-й полк – западнее Павлополя, а 695-й – западнее хутора Весёлый, по решению командира дивизии был сформирован передовой подвижный отряд из танков и бронемашин, на которые посадили пехоту во главе с капитаном Могила, опытным и решительным офицером. Начальник штаба дивизии Антрошенков Фёдор Никитович лично занимался формированием отряда, куда был включён личный состав из учебной роты капитана Миненко и подразделений, выделенных от полков дивизии.
Передовой отряд, преследуя врага, уничтожая его живую силу и технику, а также захватывая пленных и трофеи, не давал возможности отступающим закрепиться на новых рубежах. К 13 часам передовой отряд 221-й дивизии ворвался в Ильичёвский район города Мариуполя. Вслед за ним в город вошли подразделения под командованием капитана Казимирчука, старших лейтенантов Сидельникова, Перетрухина и Бондаря, лейтенанта Мельникова, младшего лейтенанта Антропози и старшего сержанта Петрова.
В это же время подразделения 625-го стрелкового полка с севера продвигались в направлении на Старый Крым.
Пользуясь тем, что противник уже не мог организовать мощные очаги сопротивления, командир дивизии принял неожиданное решение, остановил продвижение 671-го полка, дав ему время на отдых и приём пополнения.
В ночь на 10 сентября у Мелекино, что южнее Мариуполя, при высокой волне был высажен второй тактический десант под командованием капитан-лейтенанта Немченко с задачей, захватить главную базу фашистского флота на Азовском море –Мариупольский порт. Успешные, стремительные действия морских пехотинцев сковали значительные силы противника, ослабив тем самым оборону как порта, так и всего города.
Это позволило частям 130-й дивизии, наступающим на Мариуполь с востока, и 221-й дивизии, охватывающей город с северо-запада, всё теснее зажимать врага, выдавливая его из города в направлении на Володарское.
10 сентября Мариуполь был освобождён. Город горел, потому что немецкие огнемётчики и спецкоманды жандармерии получили приказ, всё сжигать, а жители города получили команду, уходить из города. Тех, кого немцы находили в домах и на улицах, просто расстреливали или сжигали вместе с домами.
Стремительное наступление не позволило противнику организовать плановую эвакуацию войск, было отбито большое количество приготовленного для вывоза и уничтожения награбленного имущества. Успели даже перехватить эшелон с молодёжью, стоящий под парами для отправки в Германию… (продолжение -https://dzen.ru/a/ZlhMxU0nSm24q1R8 )
