Он нащупал своего старого врага и подбирался к нему вплотную. Всё резче и стремительней отдавал он приказания, все чаще следовали очереди наших орудий. Азарт этой артиллерийской дуэли горел на лицах у всех, кто находился на наблюдательном пункте.
Статья опубликована в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 13 мая 1942 г., среда:
Солдатский юбилей
Метель к утру стихла. Может быть, завтра она снова закроет небо и горы наискось летящей белой пеленой, но сейчас прояснело.
Майский день в Заполярьи. Скалистая приморская тундра завалена снегом. Горы поднимаются со всех сторон толпой высоких белых шапок, и только самые макушки их, обдутые ветрами, торчат, как круглые черные донышки. То здесь, то там на крутых скатах, словно приклеенные, громоздятся гигантские серо-зеленые валуны. Они обросли ягелем.
Ягель островками выглядывает из-под снега, похожий на позеленевшее серебро. Его жуют олени, наклонив ветвистые головы. Рядом с легкими нартами, посасывая трубки, стоят погонщики—ненцы, приехавшие сюда с Ямала. У них скуластые коричневые лица и невозмутимое спокойствие людей, всю жизнь проживших на Севере!
Войска продвигаются, штаб переезжает вперед, и на легкие нарты грузится нехитрое штабное имущество.
Здесь много мест, где не может проехать машина и лошади по грудь проваливаются в снег. Но олени с нартами проходят везде, перевозя продовольствие и патроны и доставляя в тыл раненых. Мы только что проехали полсотни километров по дороге, проложенной через горы на запад многосуточными трудами сапер. Она оголена от снега, и снежные навалы высятся вдоль неё на спусках. Они так огромны, что высокие санитарные автобусы идут по дороге, как за сплошной стеной, невидимые сбоку.
Но вот дорога сворачивает влево. Отсюда к наблюдательному пункту артиллеристов, куда мы идем, ведут только пешеходные горные тропы. В стороне от дороги, на позициях торчат из мелкого кустарника закамуфлированные бело-черные стволы орудий. Отсюда вперед, на вершины скал ползет черная нитка телефонного провода. Шесть километров мы идем, вдоль нее, все выше и выше карабкаясь по скалам.
Вот и гора «Резец»—цель нашего перехода. Еще недавно здесь гнездились немецкие горные егеря. Сейчас их сбросили вниз с этой гряды скал, и на гору «Резец» вскарабкался наш наблюдательный пункт. На открытой всем ветрам каменной площадке полукругом сложена из валунов низкая стенка, похожая на прилепившееся к скале орлиное гнездо. Гнездо это высотой по грудь человеку, и с двух сторон его возвышаются двурогие стереотрубы.
Сейчас на наблюдательном пункте, кроме дежурного командира, телефониста и разведчика, еще двое: командир полка подполковник Рыклис и немецкий ефрейтор.
Да, немецкий ефрейтор, австриец Ганс Майер, в сине-серой запорошенной снегом шинели. Подполковник развертывает хлопающую на ветру карту, и немец долго водит по ней пальцем. Потом они оба подходят к стереотрубе. Майер наводит ее привычным движением артиллериста и, поймав какую-то еле видимую отсюда точку, показывает подполковнику. Командир полка кивает головой. Его наблюдения последнего дня совпали с показаниями пленного.
Майера уводят с наблюдательного пункта в землянку, за скат горы. Проводив взглядом исчезнувшую внизу сутулую фигуру австрийца с длинными, рваными, развевающимися по ветру полами шинели, подполковник рассказывает его короткую историю. Ганс Майер — артиллерийский наблюдатель. Он заблудился сегодня утром, пробираясь на свой наблюдательный пункт, и его взяли наши разведчики.
Было 11 часов вечера, но наступивший полярный день уже две недели как спутал представление о дне и ночи. В ночные часы не темнело. Только небо становилось еще свинцовее, а далекие хребты еще синей. С наблюдательных пунктов по-прежнему была видна каждая скала, каждая лощина на несколько километров в окружности.
Морозный горный воздух сокращает расстояния. Все кажется близким, да и на самом деле немецкие укрепления были не так уже далеко. Поворачивая стереотрубу, мы видели на гребнях скал каменные наросты немецких дотов и тонкие линии кольев с колючей проволокой.
После долгого боя наступил час затишья. Подполковник, готовясь спуститься вниз, в последний раз хозяйским оком оглядывал окрестный пейзаж. Казалось, что и сейчас в его глазах этот пейзаж был аккуратно разделен на квадраты, точь в точь, как на карте, натянутой на планшет.
За каменными буграми, в лощинах стояли немецкие батареи, с которыми он боролся. Одни из них были разбиты, другие принуждены к молчанию. День был удачным. На отдаленной высоте, по форме похожей на седло, батарея старшего лейтенанта Винокурова утром внезапно накрыла накопившийся для атаки батальон егерей. На соседней высотке виднелись серые пятна развороченных и опустевших дзотов.
В пейзаже были только два цвета—белый и серый, и трудно было отличить укрепления и землянки от огромных, словно из гигантской пригоршни рассыпанных по скатам, камней. Но подполковник, точно наведя на какую-то далекую точку стереотрубу, предложил посмотреть в нее.
— Видите три пятна?
— Да.
— Это замаскированные землянки. Мы обнаружили их еще утром. Но пока там нет оживлённого движения, я решил отложить их на завтра. Завтра мы их накроем.
Подполковник говорил об этих землянках тоном заботливого хозяина, оставляющего их на завтра про запас, в полной уверенности, что они от него не уйдут.
Было тихо. Только время от времени сзади слышались выстрелы одной нашей батареи, которая беспокоящим огнем обстреливала круглые сутки шедшую к фронту немецкую вьючную дорогу. В бинокль было видно, как по дороге гуськом движутся лошади и люди. Короткий дымок разрыва,— лошадь и человек упали, остальные бросились врассыпную. Несколько минут молчания,—и снова выстрел и дымок где-то уже дальше, за невидимый изгибом дороги.
То сползая, то скатываясь вниз, мы добрались до подножья горы, где стояла палатка подполковника Рыклиса. Адъютант и два телефониста,—вот и все, кого он взял с собой вперед, уезжая из штаба полка. Палатка колыхалась от резких порывов ветра. Ящик, служивший походным столиком, маленькая железная печка и две кучи нарубленных веток вместо кроватей — таким было временно помещение штаба.
Ефим Самсонович Рыклис отогревал перед огнем закоченевшие ноги. Я встречал его раньше на другом, далеком отсюда участке того же Карельского фронта. С тех пор он из майора стал подполковником, на его гимнастерке появился орден Красного Знамени, но в остальном он нисколько не изменился. Те же темные южные глаза и южная горячность, а в разговоре та же влюбленность в свои дальнобойные, милые его сердцу пушки, та же способность говорить о них, как о чем-то умном и одушевленном, те же вдруг грустные нотки в голосе, когда разговор зайдет о семье.
Старый артиллерист, мастер и патриот своего дела, подполковник за двадцать лет прошел суровую военную дорогу. Когда он пошел в Красную Армию и попал в одну из первых наших артиллерийских школ, то в первое время ему приходилось трудно. Затем выпуск, и год за годом служба в артиллерийских полках. Командир взвода, батареи, потом дивизиона. Он никогда не скучал. Он раз и навсегда был влюблен в свои пушки, в эти умные машины.
Менялись места службы, гарнизоны.
На Крайний Север Рыклис приехал уже готовый ко всем испытаниям и случайностям. Войну он встретил в одном из крайних северных укрепленных районов. Невероятные метели, дикие ветры, оторванность от всего мира,—в этих условиях пришлось начинать войну. В критическую минуту батареи Рыклиса не позволили немцам ворваться в укрепленный район. Рыклис был награжден и переброшен сюда, на еще более ответственный участок фронта. Здесь он продолжает воевать все с той же страстью, с той же влюбленностью в свое дело.
На наблюдательном пункте, окостенев от северного ветра, менялись и уходили греться люди. Но подполковник, как одержимый, десятки часов сидел, не отрываясь от стереотрубы, и охрипшим голосом командовал своим батареям. Сегодня впервые за последние трое суток он счел возможным разрешить себе погреться и поспать.
Рыклис прилег на положенную поверх веток плащ-палатку, но ему не спалось. Он вдруг стал вспоминать, как три дня назад в снег и распутицу его артиллеристы подвозили сюда боеприпасы. Сначала застряли автомашины, потом тягачи. Тогда стали возить снаряды на вьюках. Лошади, выбившись из сил, тоже застревали в снегу. Но пушки должны были стрелять, чего бы это ни стоило. Тогда взялись за работу сами бойцы. Каждый из них в обнимку нес один тяжелый снаряд. Так сутками, один за другим, много километров шли они сквозь непогоду. Это было тяжело, почти нестерпимо, но пушки стреляли.
Рассказ подполковника был прерван. Из-за приоткрывшейся полы палатки дунуло внутрь снегом. В палатку влез связной, веселый белобрысый парень с девичьей фамилией—Марусич. Он за десять километров притащил подполковнику мешок с продовольствием.
Рыклис вскрыл ножом банку консервов и, налив водки в две «артиллерийские чарки»—колпачки от снарядов, сказал задумчиво:
— Вот и двадцатилетний юбилей. Ну, это даже хорошо, что он здесь исполнился. Позавчера стукнуло ровно двадцать лет, как я в армии. В тот день было некогда отмечать. А сегодня хоть задним числом... Ну, а теперь что же? Спать—так спать.
Он лег и закрыл глаза. Но через секунду, словно что-то вспомнив, снова открыл их.
— Есть тут одна батарея. У меня с ней старые счеты. Она перекочевала с того места, где я раньше был. Тогда мы ее называли цель номер семь, теперь переименовали в номер пятнадцать. Старые враги путешествуют вслед за мной. Ну, ничего, здесь я с ней расквитаюсь.
Он перевернулся на бок и заснул мгновенным сном давно не прислонявшего головы человека.
На следующий день мне пришлось увидеть, как подполковник расквитался со своим старым врагом.
Мы уже третий час сидели на наблюдательном пункте. Судя по часам, вечерело. По часам, потому что здесь в мае часы— единственный инструмент, по которому можно отличить день от ночи. Подполковник корректировал огонь батарей. Немцы то смолкали, то снова отвечали огнем. Они били по переднему краю. И вдруг бризантный снаряд разорвался над самой вершиной скалы, в двухстах шагах от наблюдательного пункта. В воздухе застыло круглое, далеко видное облачко дыма. Немцы явно пристреливались к наблюдательному пункту. Вслед за бризантным последовало еще несколько разрывов.
Подполковник прислушался к далеким хлопкам выстрелов.
— Это пятнадцатая,—уверенно сказал он.—Но только она переместилась куда-то левее и ближе.
Он быстро сделал несколько поправок в прежних данных и, отрывисто передавал приказание телефонисту, стал нащупывать среди снежных скал своего невидимого старого врага. Вслед за немецкими снарядами следовали наши. Рыклис, делая новые поправки, видимо, все ближе подбирался к немецкой батарее. Но и немцы, пристрелявшись, били все точнее. Несколько снарядов разорвалось в сорока шагах от подполковника. Над каменной стенкой визжали осколки.
Рыклис не обращал на это ни малейшего внимания. Он был очень занят, ему было некогда. Он нащупал своего старого врага и подбирался к нему вплотную. Всё резче и стремительней отдавал он приказания, все чаще следовали очереди наших орудий. Азарт этой артиллерийской дуэли горел на лицах у всех, кто находился на наблюдательном пункте. Это была борьба, жестокая и очевидная. Надо было добраться до немцев раньше, чем они доберутся до нас.
Последний снаряд разорвался перед самой стенкой. Подполковник потянул носом воздух. Пахло дымом и порохом. Он долго напряженно всматривался в стереотрубу и сделал последнюю поправку.
Сзади нас прогремела батарея. Рыклис, натянул перчатки и застегнул планшет движением человека, закончившего свое дело и собравшегося уходить.
Мы с молчаливый вопросом посмотрели на него.
— Теперь накрыта,— уверенно сказал он.—Это был ее последний выстрел. Можно идти греться. А впрочем, если хотите— подождем.
Мы подождали еще пятнадцать минут. Немцы молчали. Очевидно, подполковник был прав. В честь своего солдатского юбилея он победил сегодня ещё в одном поединке, уже неизвестно в каком по счету. (К. СИМОНОВ).
Ефим Рыклис ещё рассказал Константину Симонову о том, как он послал на корректировку артиллерийского огня лейтенанта Ивана Лоскутова, который был сыном его давнего друга Алексея Лоскутова. Лейтенант Иван Лоскутов вместе с двумя радистами заняли господствующую высоту и удерживали её в течение шести суток. Во время очередной вражеской атаки Иван Лоскутов вызвал огонь на себя и Ефим Рыклис был вынужден открыть огонь по высоте, где находился сын его друга. В результате огня погибли вражеские солдаты, а лейтенант Иван Лоскутов, избежав гибели, невредимым возвратился на боевые позиции.
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Фондом президентских грантов, мы продолжаем публикации проекта. Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1942 год. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.
