Лето 1982 года стало для меня новым важным этапом на жизненном пути. Я окончил школу и теперь собирался продолжить образование в Высшем учебном заведении. Чтобы приблизиться к вожделенной профессии археолога, мне нужно было поступить на исторический факультет.
Боже, как я был самонадеян и амбициозен! Решил поступать в одно из самый статусных и престижных учебных заведений страны — в Московский университет! Вспоминаю, с каким жадным вниманием перечитывал список предметов и научных дисциплин, которые буду изучать, если смогу поступить в МГУ. Увы, этого не случилось… Первый экзамен — сочинение, и я выбрал тему по «Евгению Онегину».
Поскольку в своё время для тренировки навыка запоминания выучил наизусть начальную главу этого великого произведения А.С.Пушкина, писалось мне легко и радостно, тем более, что сочинение своё я пересыпал многочисленными цитатами, воспроизводя их по памяти. Гордыня меня и погубила. Содержание экзаменаторы оценили на «отлично», но вот за грамотность и пунктуацию получил отметку, которая не оставляла уже никаких шансов…
Пришлось вернуться в Ригу несолоно хлебавши. Признаюсь честно, отбывая на поступление в Москву, лелеял я в душе одно лукавство, благодаря которому надеялся обойти конкурентов в конкурсной борьбе. Дело в том, что в советское время для абитуриентов, прибывавших в столицу из национальных республик, имелся льготный вариант поступления, как «национальный кадр». Я рассуждал логически: раз уж прибыл из Риги, столицы Латвийской ССР, то, стало быть, я этот самый «национальный кадр» и есть в чистом виде. Но не тут то было! Мне не без ехидства разъяснили, что поскольку Игорь Гусев по паспорту никак не латыш и заканчивал совсем не латышскую школу, то претендовать на льготное и внеконкурсное поступление он никак не может. Исключительно на общих основаниях!
Сегодня об этом не любят вспоминать, но правда в том, что советская национальная политика строилась на льготном поощрении представителей различных нерусских народов, составлявших население многонационального
СССР. Поддержка национальных культур, национальной науки, уважение национальных традиций — всё это всячески превозносилось как безоговорочное торжество «ленинской национальной политики».
Мой университетский Учитель, профессор П.Я.Крупников, проживавший в Германии уже в 90–е гг., поведал мне как–то, что однажды несколько
немецких студентов и преподавателей обратились к нему с вопросом:
«Как удалось латышскому народу в годы русской оккупации сохранить себя и выжить? Как смогли латыши не ассимилироваться и не потерять свой родной язык?»
Несколько обескураженный Пётр Яковлевич разъяснил наивным немцам, что в советское время в Латвии на латышском языке существовало образование всех уровней, издавалась национальная латышская литература, работали театры, народные хоры и танцевальные коллективы, развивался кинематограф, транслировались радио и телевидение.
В университете изучалась латышская филология. На латышском языке выпускалась пресса, исполнялись песни, проводились научные исследования в Академии наук. Плодотворно работал Институт латышского языка и литературы.
На всё это ему недоверчиво заметили: «А вы ничего не путаете, герр Крупников? У нас на этот счёт имеется совершенно другая информация! Латыши в СССР подвергались гонениям и дискриминации на национальной почве…»
Довелось недавно прочитать характерное мнение одного почтенного латышского учёного: «В советское время Рига стала центром жёсткой русификации…»
Ну да, ну да… Кто бы сегодня сомневался?!
У меня на одной из книжных полок до сих пор стоит многотомное собрание серии Библиотека «Дружба народов». Один из томов — сочинения писателя Зигмунда Скуиня. Это солидная книга, изданная в 1982 году в Москве
тиражом в 240 000 экземпляров. Хотел бы я посмотреть в глаза какому–нибудь современному латышскому автору, имеющему подобные тиражи…
Латвийский писатель Владлен Дозорцев вспоминает о тех временах:
«Вокруг творческих союзов были образованы фонды. Литфонд — для писателей, Худфонд — для художников, Музфонд — для композиторов и т. д. Внешне Литфонд складывался как бы из отчислений от изданий и проданных книг, написанных теми же писателями, а также из членских взносов. На самом деле взносы были чепуховыми, а отчислений никогда не хватало, и государство дотировало фонды через бюджет Минкульта. На эти деньги строились
и содержались дома творчества, жильё для писателей, оплачивались командировки по стране и зарубеж, принимались делегации, выплачивались пособия, содержались спецполиклиники и штаты самих союзов с их секретарями и консультантами».
Одна из крупнейших в СССР, Рижская киностудия, славившаяся на всю страну, имевшая многомиллионную аудиторию, только в 1986 году выпустила 5 художественных фильмов, 3 телевизионных худ. фильма, 2 кукольных,
11 документальных и множество киножурналов.
Да что там говорить, прямо напротив моей, 17–й средней, через ул.Горького располагалась 2–я латышская школа.
Неизменно, в августе наши старшеклассники организовывались в рамках «трудовой практики», чтобы помогать родному заведению в подготовке к новому учебному году. И мы, как проклятые, трудились, занимаясь починкой мебели, окраской парт, приведением в порядок помещений. Тем временем, у парадного подъезда 2–й латышской школы сноровистые рабочие выгружали привезённые туда новенькие шкафы, стулья, столы, заносили коробки и ящики со свежими наглядными пособиями… Да и сама эта школа постоянно обновлялась косметическим ремонтом, в то время как наша, 17–я, оскорбляла взор прохожих своим облезлым, много лет не знавшим покраски, фасадом. Двор 2–й школы сиял аккуратным асфальтом, и латышские дети бегали там
чистыми ножками, в то время как школяры из 17–й, весной и осенью, месили грязь на уроках физкультуры, проводившихся в школьном дворе. Лишь в конце 80–х, стараниями предпринимателя С.Сергеева, этот злосчастный двор был,
наконец, заасфальтирован.
Меня порой терзают неполиткорректные мысли… Это что же за русская оккупация была такая, при которой дети оккупантов жили более скудно, нежели несчастные оккупированные ими страдальцы?!
Одна патриотично настроенная дама написала мне недавно: «Мы сами сохранили, САМИ, несмотря на русификацию, и свой язык, и обычаи, и традиции…» Ну да, конечно сами. При активной поддержке Советской власти.
В то время неофициальным оплотом «истинной латышскости» традиционно считались у нас Академия художеств и Латвийская консерватория. Там обучалось относительно мало русских студентов, в основном же получали образование представители титульной нации, очевидно, испытывавшие особое тяготение к искусству и гуманитарным наукам. На технических специальностях, прежде всего в Политехническом институте, училась, почему–то, всё больше
русскоязычная публика.
Что интересно, в литературных произведениях советских латышских авторов, а также в фильмах Рижской киностудии практически отсутствовали русские персонажи. Получалась какая–то почти «моноэтническая», чисто латышская Рига. Удивительный культурный феномен!
Латышская творческая интеллигенция последовательно формировала образ идеальной, по их мнению, Латвии без русских, которых упорно не замечали, а значит, их как бы и не существовало вокруг. Латышское население старалось жить в своём внутреннем, милом их сердцу замкнутом национальном мирке, окружая его сплетением мифологем, устойчивых стереотипов и утверждённых представлений. Чужакам в этом мирке места не отводилось…
Поступив на историко–философский факультет Латвийского государственного университета, я, как и многие другие первокурсники, оказался перед выбором. Обучение было бесплатным, знай учись в своё удовольствие.
Однако на дневном отделении нашего факультета обучение проходило исключительно на латышском языке. По–русски можно было учиться лишь на вечернем и заочном.
Это был тяжёлый выбор. Очевидно, что вечернее обучение, по сравнению с дневным, считалось уровнем ниже…
К тому же, днём «вечерникам» полагалось работать, а так хотелось вкусить
всех прелестей жизни пресловутой студенческой вольницы! Я знал примеры того, как наши ребята, обучаясь в латышских группах, довольно быстро адаптировались и дальше учились без всяких проблем… Но мне хотелось учиться в знакомой, родной языковой среде, и потому свой выбор я сделал. Прав ли был? Не берусь теперь судить однозначно, но ни о чём не жалею. Всё случилось, как и должно быть. Alea jacta est! Жребий брошен!
Итак, осенью 1982 года началась моя новая жизнь: стал студентом–историком! Параллельно с учёбой пришли и трудовые будни. Я устроился рабочим на завод «Коммутатор» — одного из славнейших предприятий Риги.
Сегодня о нём вспоминают реже, чем о других промышленных объектах советского времени, поскольку производил он секретную продукцию оборонного значения. Насколько могу судить, это была аппаратура связи, в том числе особые приборы по космической программе. На заводе трудились
тысячи высококлассных специалистов, к услугам которых имелась своя заводская поликлиника, целая сеть питания, куда, кроме огромной столовой самообслуживания, входили также шашлычная, пельменная, блинная и кафе с кулинарией, где можно было заказать к семейному празднику огромный торт с поздравительной надписью. Я как–то решил осчастливить подобным чудом свою сестру ко Дню её рождения, и тащил потом эту многоэтажную махину домой на руках, поскольку везти подарок в автобусе, забитом пассажирами, было просто невозможно. Имелся прекрасный клуб, где регулярно проходили концерты и творческие встречи со знаменитыми артистами. Свой детский сад, свой пионерлагерь, своя заводская база отдыха… Много чего организовывалось для трудящихся на этом процветающем предприятии всесоюзного значения.
Жизнь наша тогда была спокойна, безмятежна и казалась мне «возвышающим душу чудом».
Продолжение следует