В армию уходил я 11 ноября 1983 года. Позднее этот день уже в нынешней независимой Латвии, стал широко отмечаться как государственный праздник — День Лачплесиса. Лично мне это очень приятно (шутка! -- прим. И.Г.)…
В те годы советские солдаты сражались в Афганистане. Эти события потом постарались всячески охаять, и подвиг наших парней долго осмеивали ретивые писаки либеральных взглядов… Что сказать? Я не служил в Афганистане, хотя безоговорочно готов был «исполнять интернациональный долг», так это называлось официально. Верил своей стране и верил в свою страну. Хотя сегодня, проходя мимо памятника воинам–интернационалистам в рижском Тихом саду, ощущаю холодок под сердцем. Самые тяжёлые потери наших ребят пришлись как раз на 83—85 годы — мой призыв… И окажись я там тогда, кто знает, быть может, и косточки уж рассыпались бы в прах…
Считаю, не следовало нам ввязываться в афганскую войну, ведь и она в числе прочего надломила устои Советской страны. Жаль пацанов, во цвете лет потерявших жизнь и здоровье… Но помню я и рассказы парней, переживших «афган», как спрашивали они простых афганцев, искренне и охотно помогавших «шурави», почему так поступают, и те отвечали:
«В моей семье никто и никогда не умел читать. Я сам неграмотен. Но при новой власти и при шурави в нашем селении открылись школы, мой сын учится и, может быть, станет большим человеком. За эту власть я буду сражаться до конца!»
Шуравú — так называли в Афганистане гражданских и военных специалистов из СССР, в большом количестве работавших в стране с 1956 года.
Лет пятнадцать назад был я в Москве участником одного международного культурного форума, на который прибыли делегаты со всего мира. В зале собраний соседом моим оказался немолодой, смуглокожий мужчина восточного вида. Мы с ним разговорились, и оказалось, что приехал он из Кабула, где руководит школой русского языка.
Сам он прекрасно говорил по–русски, с лёгким приятным акцентом. Я поинтересовался у него, как теперь относятся люди Афганистана к шурави?
«Прекрасно относятся», — ответил мне этот афганец. По его словам, годы спустя, даже многие из тех, кто некогда с оружием в руках сражался против советских солдат, сегодня пересмотрели своё прежнее отношение к ним.
Многое в сознании людей изменило пребывание в Афганистане военнослужащих США. Оказалось, что, по сравнению с шурави, американцы ведут себя заносчиво и бесстыдно, не уважают местные традиции, проявляют высокомерие к людям. Шурави строили дороги, школы и больницы. Американцы, первым делом, возвели в Кабуле новую тюрьму и завод по разливу «Кока–Колы».
Он говорил мне:
«Понимаешь, русские построили новый мост через реку. И все это помнят. Пришли американцы, заново выкрасили его и установили табличку: „Этот мост — подарок народу Афганистана от США“. Но ведь люди помнят, КТО его строил в действительности! Люди помнят, КТО нам помогал!»
Интересный был человек, этот мрачноватый неулыбчивый афганец, который рассказывал о своей стране искренне, с болью. И то, о чём он говорил мне тогда, подтверждалось из других, разных источников… Совсем не случайно вспоминаю я часто знаменитый афоризм Станислава Ежи Леца: «В действительности всё выглядит иначе, чем на самом деле».
Служить я попал в войска правительственной связи и вначале оказался в учебном полку, располагавшемся в старинном белорусском городе Несвиже, где стоит знаменитое поместье князей Радзивиллов, или Несвижский замок. Раз в неделю, ранним утром, выводили нас за ворота части для «конно–спортивного комплекса», как острили солдаты, или, проще сказать, многокилометровой пробежки в окрестностях бывшего княжеского дворца. Вспоминаю, как в холодном утреннем сумраке отчётливо высекались искры от победитовых подковок, которыми были подбиты сапоги у бежавшего впереди нашего сержанта. Таким подковкам не было сноса! Их добывали любыми путями и по демобилизации передавали бойцам «по наследству». И я на втором году службы обзавёлся таким сокровищем, они потом здорово выручали меня зимой, когда ноги скользили по льду, и шипастые «победитовые» каблуки позволяли передвигаться без падений.
Тогда, в самом начале службы я постиг очень важную истину: «Если не хочешь быть последним, ты должен быть в числе первых». Казалось бы, всё просто… Но как важно это понять! Во время кроссов и марш–бросков я вначале скромно держался сзади. К чему выпячиваться, тем более, что особой спортивностью я тогда совсем не отличался?! Но всякий раз оказывалось, что бежать мне было всё труднее и труднее, и я неизменно оказывался в числе отстающих неудачников, навлекая матерщину и пинки сержантов. И тогда меня можно сказать, взяло ретивое, гордость, короче, взыграла! Закусив губу, я во время нашего очередного «конно–спортивного» мероприятия яростно помчался в первых рядах. Конечно, вначале было трудно, но потом, оказалось, что впереди БЕЖАТЬ ЛЕГЧЕ! Не знаю, как и почему… Какие внутренние силы организма включаются при этом? Но истина в том, что, в конечном счёте, чем больше ты отстаёшь, тем больше ты отстаёшь. Чем страстнее рвёшься вперёд, тем легче бежать. Так я и бегал в дальнейшем. Так и бегу по жизни до сих пор. По крайней мере, стараюсь.
Первые же недели службы начисто сбили с меня городскую интеллигентскую спесь. Ну да, я же студент–отличник, начитанный и умный, из самой Риги, из «эуропейской» Прибалтики… Фу–ты–ну–ты… Потом, по мере своей службы, я всё чаще задумывался. А кто, действительно, «умнее», самонадеянный студент–интеллигентик или же парень–тракторист из глухой белорусской деревни? У нас в роте оказались ребята крайне разношёрстные. И первоначально мы, городские жители, с некоторой долей насмешливой покровительственности поглядывали на вчерашних сельчан.
Были они какие–то «дубоватые», и столицы европейских городов путали, и дат исторических не знали, и важных общественно–политических деятелей не помнили. Ну, тупыыыее… (так, в своём самомнении, гордился я личным
умом и сообразительностью). Говорун, прости, Господи…
А потом, оказалось, что «дубовый» — это как раз я, собственной персоной! Неуклюже намотанные портянки в первые же дни сбили в кровь мои изнеженные ноги, а привычные к кирзачам деревенские ребята только посмеивались над моими проблемами. Мы, избалованные городские «маменькины сынки», не могли как следует работать в наряде, быстро уставали, всё у нас получалось неаккуратно и бестолково. Привычные же к тяжёлому физическому труду бывалые сельские парни были ловки и неутомимы. В усвоении различных солдатских хитростей, необходимых для выживания в трудных условиях, они быстро достигали несравнимых с нами успехов. Нам же, городским пижонам, тяготы и лишения армейской службы переносить оказалось гораздо сложнее.
В постижении ответственной солдатской науки мы, горожане, тоже часто пребывали не на высоте. Как выяснилось, мало иметь за плечами гору прочитанных книг, иногда гораздо ценнее оказывается опыт практической трудной жизни.
Знаю, что многие вспоминают армию, как выброшенное, пропавшее даром время. Мой армейский друг, Сергей Поздеев, говорил: «Это, как, представь, огромный квач, кисть на длинной ручке, окунается в зловонный дёготь и этим квачем густо и жирно замарываются два самых лучших, самых сладких года юности».
Образно мыслил, Серёга, ничего не скажешь… Но я считаю, что вынес из своего пребывания в рядах вооружённых сил немало для себя ценного и полезного. Никому не навязываю данное мнение, но это был мой, собственный, личный опыт.
Да, армия — это не романтические приключения, как порой грезится в детстве. Это, прежде всего, тяжкий, почти каторжный труд, это унижение человеческого достоинства, издевательства над слабыми, лютая жестокость «дедовщины»…
Это непроходящая усталость, когда мы засыпали раньше, чем голова касалась подушки. Это чувство грызущей тоски по дому, по родным и любимым. Не стану я идеализировать службу в армии. Но и не буду безмерно её чернить, ибо всякое случалось, и хорошее, и дурное.
Через полгода, по окончанию «учебки», распределили меня служить в 34–й отдельный гвардейский полк ВПС, расквартированный в г.Гатчине, под Ленинградом. И опять лукавая судьба сделала всё, чтобы мне подфартило. Старинный дворец Павла I с великолепным парком, со множеством редкостей и достопримечательностей. Близость славного града Петра… Всё там было пронизано историей, всё дышало ею!
Там я дослужился до сержантского звания, до должности техника тропосферной станции Р–410. Конечно, всякое бывало, и не всегда оказывался я на высоте своего положения.
Но что делать, мудрость и жизненный опыт приходят лишь с годами. В любом случае, при всех своих разочарованиях, остаюсь я благодарен армейской службе. Она научила меня кое–что понимать в людях, обучила практической сметке, наработала в моей романтической душе некоторую накипь цинизма. Армия дала понимание важных правил существования в мужском коллективе. Как знать, не набери я тогда всего этого противоречивого опыта, сумел бы приспособиться, смог бы выжить в «лихие девяностые»? Может, и не сумел бы…
Во время службы легко сходишься с людьми. У меня завелось немало приятелей, славных, надёжных, близких. Но большой удачей стала дружба с хорошим питерским парнем Сергеем Поздеевым. Он был философ и поэт, для меня — истинный ленинградец, обладатель глубочайшей внутренней культуры. За внешней, порой намеренно–демонстративной, грубоватой незатейливостью таилась тонкая чувствительная натура. Не раз, уже после армии, навещал я его в Питере, единственном городе на свете, который я мог бы предпочесть любимой Риге…
Мы редко виделись, но каждый раз, приезжая в Петербург, я заранее предвкушал наше общение с Сергеем. Это было взаимопонимание, разговор сердечный, начистоту.
Сергей дарил мне на память свои стихотворения, в одном из которых я даже удостоился чести быть упомянутым: «Друг приехал и уехал раз в два года, как всегда…»
Летом 2020 года мой армейский товарищ, Сергей Поздеев, трагически погиб… Он работал водителем–дальнобойщиком, и во время последнего рейса попал
в страшную аварию со взрывом и пламенем… Его незнакомые мне питерские друзья написали о нём последнее слово:
«Сегодня прощались с Серёгой. Ушёл, как настоящий мужик. Не от старческой дряхлости, не от водки и не от болезни. Ушёл за горизонт на своём огромном МАНе, как викинги в огненных ладьях уходили в Вальгаллу».
Так получилось, что узнал я об этом с большим опозданием, и потому ощущаю теперь какую–то непростительную вину перед ним…
В последний раз мы виделись 12 лет назад, и теперь уже не увидимся здесь никогда…
Мне всегда грела душу мысль, что где–то там, в замечательном городе на Неве, живёт мой друг Сергей Поздеев. Теперь его не стало…
В память о Нём я хочу опубликовать одно его стихотворение 1997 года.
Путник
Брусничным соком наливалася заря,
И я разжёг костёр и сел погреться,
И, вспомня жизнь свою, подумал я,
Куда же дальше в этом мире деться.
Я захотел со стороны взглянуть
И вскоре у огня себя увидел,
Взлетев, я долгий свой увидел путь,
И всех, кого я на пути обидел.
И снова тема вспомнилась печальная —
Года, когда был юн я и беспечен,
И знал, что лучше всех на свете я,
И знал, что молод я, и знал, что вечен.
Я стал другим, быть может, помудрел.
Я стал постарше и уже старею.
И многого ещё я не успел,
И многого уже я не успею.
Над лесом солнце поднялось давно,
Уж время вышло, двигаться пора бы,
Но сверху было видно, как меня
Снег заносил, хотя и шёл он слабо.
Дымя немного, догорал костёр,
И около него лишь скорлупа лежала,
В которой бурно прожил эту жизнь,
В которой стало нынче места мало.
20.12.95—22.04.97.