Предыдущую главу читайте здесь.
1. Бывших разведчиков не бывает.
Илья Иванович Стрельцов в 1941 году с тяжелым сердцем наблюдал за развитием событий в мире, во всех частях которого полыхала новая мировая война. Огненный вал катился к Советской России и с востока, и с запада. Он аргументировано полагал, что Гитлер не сегодня-завтра нападет на СССР, поэтому сообщение о том, что 22 июня германские войска перешли границу и начали наступление на Москву, на Ленинград и на Киев, для него не стало неожиданностью. Полковник российского императорского Генерального штаба рассматривал войну как трагическую неизбежность. С 22 июня он счел себя мобилизованным на эту войну, видя необходимость защищать родину от ненавистных ему германских завоевателей.
К обеду он вышел в столовую в прежней русской военной форме, чем немало удивил жену. Кристина знала, что Стрельцов коллекционировал предметы военной экипировки дореволюционных времен, форму, оружие, награды, которые покупал у антикваров или у русских эмигрантов, нуждавшихся в деньгах. Но то, что муж ее когда-нибудь наденет, не могла себе представить.
– Что означает твой грозный вид, милый? Довольно странно видеть тебя таким сегодня.
– Именно сегодня, когда германские войска вновь, как тридцать лет назад, начали войну против моей родины, я своим видом хочу показать, что и я вступил в эту войну на стороне Советской России. Старого полковника рано списывать в расход, я еще повоюю.
– Ты собираешься ехать добровольцем? Я отнюдь не считаю тебя старым мужчиной, однако, на мой взгляд, в офицеры Красной Армии ты не подойдешь по возрасту.
– В Россию ехать не нужно. Свою войну против Германии я буду вести отсюда, из Швеции. Тайную войну. Полагаю, что моей подготовки хватит, чтобы оказать эффективную помощь сражающейся России.
Кристина помрачнела, прикрыла глаза ладонью и как-то отрешенно заговорила:
– Иезуз Мария! Снова идет война, снова гибнут люди. Почему разным странам нельзя жить мирно? Кто из близких на сей раз не вернется домой живым? Год назад мы узнали, что у нашей дорогой Альбины Илонен на войне между финнами и русскими погиб муж, мирный доктор, мобилизованный в армию, был изранен сын, совершенно молодой человек. Ради чего лилась кровь? Теперь мой муж собрался воевать. Я знаю, милый, что ты когда-то был разведчиком, но сколько лет прошло с тех пор? Почему подданный Швеции, нейтральной страны, должен воевать?
– Кристина! Я – русский, присутствие иноземных захватчиков на русской земле оскорбляет меня, я – офицер, я выполняю свой долг. И потом, бывших разведчиков не бывает…
– Ты должен знать, если с тобой случится страшное, я не переживу. Однажды я успела вытащить тебя из лап смерти. Боюсь, что второй раз мне это будет не по силам.
– Я всё помню и благодарен тебе за то, что ты для меня сделала. Но сейчас я не могу поступить иначе. Одно хочу пообещать, что буду стараться не доставить бошам удовольствия вывести меня из строя.
Стрельцов подошел к буфету, открыл створку и достал изящный хрустальный штоф с коньяком. С вопросом в глазах взглянул на жену, она отрицательно покачала головой: не буду. Он пожал плечами, налил себе рюмку пополнее и сел за стол.
– За победу! – сказал Илья Иванович и поднял рюмку.
Кристина подошла сзади, обняла за плечи и, прижавшись щекой, едва слышно произнесла:
– За победу, мой полковник!
Пригубив из его рюмки, она ушла, оставив шлейф изысканных французских духов. Стрельцов сначала подобно жене сделал легкий глоток и откинулся в кресле. Потом вздохнул, вновь взял коньяк, поднял руку и принял «гвардейский тычок» граммов на сто одним махом.
В старинном покойном кресле полковник задумался. Он вспомнил грустные дни, когда они с Кристиной ездили в Финляндию, только окончившую разорительную войну с СССР, и, как могли, успокаивали бедную Альбину, выхаживавшую в госпитале тяжело раненного сына и оплакивавшую убитого в боях под Выборгом мужа. Они не нашли слов, какие можно было сказать в утешение доброй подруге. Сложно было и бросить в адрес агрессора суровое слово. Альбина сама разводила руками: как же так, ведь Россия – её родина, а финны в боях с русскими понесли тяжелые для своей маленькой страны потери. И огромные потери для её семьи. Убит Антти Илонен, врач, который вылечил Стрельцова. Кого винить? Может, права Кристина – винить следует войну?
Коньяк сделал свое дело: мрачные мысли убрались, пришла ясность, которая позволила всерьез обдумать ближайшие планы.
Итак, словно диктовал себе приказ полковник, он займется сбором сведений о германских войсках, находящихся на Скандинавском полуострове и направляющихся на советско-германский фронт. Он предпримет меры по выявлению и нейтрализации действующих в Швеции нелегальных сотрудников немецкого абвера и службы безопасности. Добытые сведения будет передавать советской военной разведке, для этого обратится за помощью к Владимиру Арсеньевичу Сташевскому, который, по его твердому убеждению, сотрудничал с Москвой. Нужно позаботиться и о создании собственного канала связи с Володей Тихоновым, который должен быть связанным со Сташевским. При этом в интересах собственной безопасности нельзя становиться членом разведывательных резидентур Советского Союза, которые в связи с началом войны обязательно будут создаваться в странах Европы. Его никто не привлекал к сотрудничеству с Москвой, и помощь в виде сбора разведсведений он оказывает на добровольных началах. Связь с коллегами должна быть тщательно законспирирована.
Фактически Стрельцов начал информировать Сташевского в 1939 году, когда рассказал ему о развертывании в Финляндии подразделения абвера, которое вело разведку северо-западного региона Советского Союза. Сам он узнал об этом во время поездки в Хельсинки, где встретил сослуживца по Петербургу по фамилии то ли Алексеев, то ли Александров. По виду бывшего офицера было заметно, что тот сильно выпивает. Увидев знакомое лицо, обрадовался, хотя не мог припомнить фамилию. Тут же стал клянчить деньги взаймы, дыша густым перегаром. Илья Иванович сжалился и дал небольшую сумму, а в ответ, словно в награду, услышал интересную новость:
– Вот ты – человек, не то, что наши соотечественники тут, дерьмо сплошное! Представляешь, мы начали работать на немцев, их разведка здесь появилась недавно. Кстати, тебя, если хочешь, могу протежировать, немцы приглашают эмигрантов. За сведения о Советах, об армии или заводах в Петербурге обещают платить деньги, а наши негодяи меня выгнать хотят. Не нравится, видите ли, что я выпиваю. Какое их собачье дело? Сейчас пойду на работу и набью морду кому-нибудь из чистоплюев!
Стрельцов решил издали проследить, куда пойдет «новоиспеченный агент абвера». Путь привел его к деревянному двухэтажному особнячку, половина которого была абсолютно жилой: там бегали дети, заходили женщины с покупками, а вторая половина – явно казенным учреждением. Во всех плотно занавешенных окнах горел свет, на подоконниках не видно ни горшков с цветами, ни горок с рождественскими свечами. Балкончик на втором этаже не открывался, на нем стояли запыленные деревянные ящики из-под какой-то техники. Когда из подъезда вышли двое иностранцев, беседовавших по-немецки, Илья Иванович понял, что именно тут и может располагаться германская военная организация, причем секретная, раз замаскирована в жилом доме и не имеет вывески. Эти двое, несомненно, являлись германскими военными: тип прусских офицеров с давних лет был ему прекрасно знаком, он не мог их с кем-то перепутать.
Добытые сведения Стрельцов передал Сташевскому под обещание не разглашать источник.
Их новая встреча состоялась в июле 1941 года в уединенном месте на берегу моря близ Стокгольма. Разведчики сдержанно поздоровались и, не теряя времени, Стрельцов изложил суть:
– Владимир Арсеньевич, вторжение Германии в Россию без сомнения поставило меня, русского офицера и патриота, в ряды защитников отечества. Ходить в атаку я староват, но собирать сведения о войсках противника не разучился. Не буду ничего у вас спрашивать, но полагаю, что у вас есть связь с Москвой. Прошу вас передать по назначению эту фотопленку, на которой заснята переброска по железной дороге через Швецию в Финляндию трех пехотных полков, артиллерийского полка и инженерных подразделений 163-й германской дивизии, которой командует генерал Энгельбрехт. Данные добыты мною лично в течение прошедшей недели.
– Благодарю вас, Илья Иванович, постараюсь выполнить вашу просьбу. Со встречами нам надо как-то аккуратно организовать.
– Надеюсь, к организации этой встречи у вас претензий нет? Я на листочке изложил свой план наших личных контактов и связи через тайники, прошу прочитать и внести коррективы.
Сташевский прочитал и улыбнулся:
– Узнаю стиль офицера русского Генерального Штаба, у меня ни одного замечания по существу.
Стрельцов тут же сжег листочек, офицеры раскланялись и разошлись в разные стороны.
Следующим пунктом в плане Стрельцова значилось оборудование тайника для личной связи с представителем советской военной разведки в Центре Тихоновым, который, как рассчитывал Илья Иванович, продолжает руководить агентурной деятельностью Сташевского. Полковник обдумал ситуацию и решил, что тайник необходимо устроить в Северной Норвегии в таком месте, куда могли бы тайно высадиться с моря советские разведчики-связники, изъять заложенные материалы и оставить свою закладку при необходимости.
В тех местах, где будет тайник, сейчас стоят немецкие гарнизоны из состава армейской группы «Норвегия», оккупировавшей страну. Чтобы там появляться, размышлял Стрельцов, нужна убедительная легенда. В голове сложился план, и он отправился устраиваться на работу в Шведское ветеринарное бюро, находившееся в Упсале.
… – Герр гауптман, – обратился к командиру ефрейтор дозорного поста 136-го горно-егерского полка. – Мы задержали какого-то шведа. Утверждает, что ветеринар.
К офицеру подошел немолодой худощавый мужчина с седыми усами, экипированный для дальних переходов, за его спиной переминался с ноги на ногу каюр из местного племени саамов.
– Господин офицер, – по-немецки сказал швед. – Моя фамилия Свенсон, вот документы.
Не совсем соображающий спросонок, что происходит, немецкий офицер мельком посмотрел в бумаги с печатями и спросил:
– Что вы хотите, господин Свенсон?
– Господин офицер, я приехал сюда по заданию Ветеринарного бюро из районов Северной Швеции, которые находятся недалеко отсюда. В стадах диких оленей были выявлены вспышки заразной болезни ящур. Я наблюдал случаи падежа животных. Стада мигрируют в ваши районы Норвегии, и моя задача состоит в том, чтобы обследовать их на предмет выявления вспышек ящура. Думаю, что немецкое командование должно быть заинтересовано в завершении моей работы, чтобы избежать опасности заражения и гибели лошадей и оленей, которых вы используете в армии как вьючных животных.
До сознания немца дошла угроза распространения опасной эпидемии. Он быстро сунул шведу документы, инстинктивно убрал ладони за спину и опасливо спросил:
– Вы сами-то, господин ветеринар, не боитесь подхватить какую-нибудь заразу?
– Я принимаю все меры, чтобы избежать этого.
Гауптман с недовольной гримасой ушел в домик мыть руки, на ходу через плечо крикнув:
– Езжайте и работайте. Если кто-то будет останавливать, скажите, что получили разрешение гауптмана Клозе.
Получив разрешение командира германской воинской части, Стрельцов спокойно поехал подбирать тайник на восточном берегу полярного озера с тяжело произносимым названием Смастрёумватнет. До морского побережья оттуда оставалось не более пяти километров. Попутно он скрытно фотографировал оборудованные в скалах позиции горных егерей, антенны для связи с подводными лодками и самолетами, прочие военные объекты.
По приезду в Стокгольм полковник встретился со Сташевским и отдал полученные материалы, чем вызвал немалое удивление многоопытного разведчика:
– Каким образом вам удалось, ведь побывали, считай, у тигра в пасти?
Илья Иванович весело ответил:
– Я вовремя вспомнил, что немцы до смерти боятся любой заразы. На этом их и купил.
Особое внимание собеседника он обратил на описание тайника:
– Будете передавать шифровкой, не забудьте указать название «Свен». Это очень важно.
Сташевский без вопросов кивнул в знак согласия, а Стрельцов не нашел причин объяснять, что по этому условному названию Тихонов в Москве поймет, что тайник предназначен специально для связи с Ингваром Свенсоном, то есть, с ним.
2. Стокгольмская разведгруппа.
Владимир Арсеньевич Сташевский, он же «Адмирал», в 1941 году получил новый канал связи с Центром. Из Москвы сообщили, что радисткой нелегальной резидентуры в Стокгольме назначена прошедшая подготовку в Разведупре Сигне Эриксон, оперативный псевдоним «Акма», шведка, тридцати лет, по профессии швея-надомница.
«Адмирал» давно жил в Швеции и многих знал, поэтому быстро выяснил, кто такая «Акма». Женщина жила в собственном доме с мужем, Туре Эриксоном, и состояла членом Шведской коммунистической партии. Остальное было ясно из сообщения Центра: по решению Коминтерна после обучения на курсах она стала работать на Главное разведывательное управление Красной Армии. Муж с её тайной деятельностью связан не был, но поддерживал жену в ее решении.
«Адмирала» насторожил тот факт, что «Акма» состояла в рядах коммунистической партии. Он помнил, как в 20-е годы из-за продолжающихся контактов с Советской Россией и игнорирование представителей русских эмигрантских кругов многие в Швеции считали его «красным». Полиция старательно приглядывала за ним. Разведчик хотел бы избежать излишнего внимания к своей группе со стороны полиции только из-за того, что радистка могла состоять на учете, как неблагонадежная. Поэтому принял решение не проводить с ней личных встреч и разработал систему связи через тайники и по почте. «Акма» получала зашифрованные донесения, предназначенные для передачи в Центр, не выходя из дома, вместе с обычной почтовой корреспонденцией. Об этих шагах «Адмирал» информировал Москву. В секретное личное дело разведчика в Главном разведывательном управлении была подшита характеристика:
«Сташевский в работе очень осторожен. Тщательно подбирает людей, которые могут обладать полезными сведениями или связями. Его связи давно проверены и закреплены надежно. Подход к нему полиции чрезвычайно затруднен тем, что он доступа к секретным сведениям не имеет, а сам является руководителем небольшой нелегальной группы, работу с источниками организовал искусно, поэтому собрать на него компромат исключительно трудно. Сам вполне благонадежен. Как хорошо подготовленный в военном отношении специалист, дает ценные сведения по военным вопросам. С началом Великой Отечественной войны переведен на самостоятельную связь с Центром».
В переписке с Москвой Владимир Арсеньевич использовал собственный шифр, в основу которого положен «способ замены». Для этого использовалась квадратная решетка, в клетки которой заносился алфавит с разброской букв. Каждый столбец и каждая строчка обозначались цифрой. Шифр для каждой буквы создавался путем объединения цифр, обозначавших столбцы и строки. С подобным шифром он работал, когда состоял в должности военно-морского агента российского императорского Генерального Штаба. Тогда шифр раскрыт не был, и в начале новой войны «Адмирал» взял его за основу, усовершенствовал и согласовал с Центром.
Среди подобранных в группу людей одним из наиболее ценных источников являлся русский эмигрант Виктор Бук, который работал вторым помощником на грузовом судне шведской государственной судоходной компании. Сташевский многие годы еще с тех пор, когда занимался отправкой морских грузов в Советскую Россию, знал этого офицера старого флота, волею судеб оказавшегося на чужбине.
Как-то стоя на причале, он заметил, что возле трапа одного из ошвартованных шведских пароходов, разгорался производственный конфликт: молодой моряк держал за грудки некоего штатского и, обкладывая по матушке на весь порт, русским языком требуя то ли с немца, то ли с датчанина, причитавшиеся ему деньги. Разговор на повышенных тонах закончился появлением шведских полицейских. Владимир Арсеньевич приложил немало усилий, чтобы вызволить разгоряченного конфликтом соотечественника.
Потом привел его в свой кабинет в конторе капитана порта, напоил чаем с ромом и выслушал рассказ о непростой жизни.
– Эта зелень подкильная думает, что с мальчишкой дело имеет. Да я уже десять лет на флоте! – возмущенно шумел моряк – В войну на минном заградителе «Волга» прапорщиком по ведомству Адмиралтейства служил. А он меня как сосунка провести надеялся…
– Давайте, познакомимся, – тихим голосом прервал гневную тираду Сташевский. – Меня зовут Владимир Арсеньевич.
– А я – Виктор Бук.
– Вот и будем знакомы! Как вы в Стокгольм попали с минзага «Волга»?
– Я в Швеции не сразу оказался. Сперва после отставки в 18-м году уехал в Архангельск, прибился к белым. Воевал в армии Миллера, был ранен, попал в плен к красным. Стал служить у них. Воевал, был ранен, попал в плен к полякам. Бежал из лагеря для военнопленных, оказался в Риге. Там в порту стояло много пароходов, но работать они не могли, экипажей не было. Для любого моряка место находилось. Так я вернулся на Балтику. Работал на разных пароходах, погулял в кабаках портовых от души. В конце концов, остался в Швеции, женился здесь на местной, на чухонке, как я ее называю. Подданство получил. Зарабатываю хорошо, но иногда своё кровное приходится силой выбивать из горе-коммерсантов, вроде того, которого вы видели недавно.
Сташевский и Бук подружились, время от времени встречались, когда морская судьба приводила Виктора в Стокгольм. Моряк ходил в немецкие порты Киль, Бремен, Эмден и другие, возил промышленные товары, сырье, прочие грузы, хорошо знал возможности немецких портов, торговые и пассажирские суда Германии и Швеции, их грузоподъемность.
Создавая разведывательную группу «Адмирал» предложил Виктору стать советским разведчиком и вести сбор сведений о германских морских портах и шведско-германских торговых перевозках через Балтийское море. Однако моряк вначале отклонил предложение товарища, хотя обещал поразмышлять над ним.
И только после того, как стало известно о нападении Германии на Советский Союз, Бук сам предложил встретиться. «Адмирал» понимал, что размышления привели Виктора к мысли о вступлении в разведгруппу, но решил дать ему высказаться. Моряк был немногословен:
– Владимир Арсеньевич! Началась новая война России с немцами. Думаю, что дело всех русских в такое тяжелое время помочь родине справиться с врагом. Я готов выполнять ваши задания и вести разведку против фашистской Германии.
«Адмирал» известил Центр о привлечении в группу ценного источника. Ему присвоили псевдоним «Барбо». Тихонов, руководивший из Москвы деятельностью стокгольмской разведгруппы, знал, что в нее входят не только русские, но и шведы. Эти люди трезво оценивали грозившую им опасность за нелегальную деятельность в интересах иностранного государства, но работали добросовестно, получая хорошее материальное вознаграждение.
Центр требовал от группы решения главной задачи: добывания сведений о положении германских войск в Норвегии и об их передислокации через Швецию в Финляндию. «Адмирал» и его единомышленники, испытывая большие трудности, смогли подробно доложить в Центр о дислокации гарнизонов оккупационных войск в Норвегии. Тихонов в свою очередь информировал о положении противника разведотделы Северного флота и Карельского фронта, воющих на северных рубежах СССР.
Под постоянным контролем группы находился и транзит немецких войск через территорию Швеции. Одному из источников «Адмирала» удалось заполучить документ, свидетельствовавший о том, что король Густав лично санкционировал переброски воинских контингентов Германии по железным дорогам, через аэродромы и автодорожную сеть своего нейтрального королевства.
И руководитель группы, и Москва понимали, что интенсивная работа радиопередатчика в Стокгольме рано или поздно привлечет внимание шведской контрразведки, но объем информации в 1942 и 1943 годах был настолько велик и крайне важен для победы советского оружия, что «Акма» постоянно выходила в эфир с большими донесениями.
От «Адмирала» шли доклады о состоянии стратегических отраслей промышленности Германии, о маршрутах следования немецких морских транспортов, о минировании прибрежных вод в Балтийском море. «Барбо», знакомый со многими шведскими капитанами морских судов вполне аргументировано выуживал из них секретные сведения о немецких минных полях в море и о курсах немецких военных конвоев на Балтике.
Советское командование, опираясь на данные, полученные от стокгольмской разведгруппы, спланировало и успешно провело в январе 1943 года операцию по прорыву блокады Ленинграда, сильно потрепав при этом фашистские войска.
Враг наносил ответные удары: в августе 1943 года, когда шли жестокие бои на Курской дуге, шведская криминальная полиция, работавшая по указке немецкой службы безопасности, арестовала «Акму» и ее мужа. Радиоконтрразведка долго охотилась за передатчиком, выходившим в эфир из городских кварталов Стокгольма, и, в конце концов, взяла радистку с поличным. Центр, узнав об этом серьезном провале, мог только перевести дух, поблагодарив судьбу и многоопытного руководителя разведгруппы «Адмирала», который заранее предвидел такое развитие событий и ни разу не встречался с радисткой. Ее арест не повлиял на эффективность деятельности разведчиков, которым пришлось перейти на резервные каналы связи с Центром.
Владимир Арсеньевич хладнокровно воспринял трагическое событие и постарался как можно быстрее перестроить работу группы.
Но он при своей невозмутимости был весьма и весьма озадачен, когда в условном месте обнаружил сигнал о вызове на встречу по явке.
…«Адмирал» прогуливался по набережной, ломая голову, каким образом в Швецию пробрался новый представитель Центра, если кругом шла война, и линии фронтов не позволяли беспрепятственно ходить туда-сюда даже разведчикам, способным творить чудеса изобретательности. Он что, высадился с подводной лодки или десантировался с парашютом? С какой целью? Связь после ареста «Акмы» худо-бедно наладилась, информация идет в обе стороны. Что же принесет незнакомец?
Поправляя серебряный охотничий значок на шляпе с узкими полями – условный знак для опознавания, – он заметил мужчину лет пятидесяти или около того, направлявшегося в его сторону. Незнакомец был одет в европейском стиле, но явно не по-шведски. Лицо с волевым подбородком и крупным носом над тонкими губами ничем не выделялось среди лиц других прохожих, за исключением одного нюанса. Цвет лица у него был не такой, как у северян: можно было понять, что человек долго жил где-то в южных странах и загорал под горячим солнцем. «Адмирал» не видел прежде этого человека, хотя что-то в его облике казалось неуловимо знакомым по далеким временам.
Негромко прозвучала известная фраза:
– Смотрите, какая тишина над Балтикой.
– Эта тишина – только мнимая, – ответил «Адмирал».
Незнакомец приветливо улыбнулся и негромко продолжил:
– Здравствуйте! Я – «Ферзь». Наша встреча, Владимир Арсеньевич, должна была состояться четверть века тому назад. Но, видимо, судьба решила свести нас только теперь.
– Теперь я вспомнил вас. Вашу фотографическую карточку когда-то мне показывал Стрельцов.
– Отлично, опознание завершилось. Прошу вас сообщить в Центр, что «Ферзь» приехал в Стокгольм и ждет указаний. Обузой я для вас не буду, вопросы с обустройством на новом месте решу самостоятельно. Есть лишь одна частная просьба: свяжите меня со Стрельцовым.
– Попробую выполнить вашу просьбу. Давайте встретимся на этом месте через неделю.
3. Опальный Канарис.
В назначенное время «Ферзь» пришел на место, рассчитывая вновь увидеть «Адмирала». Однако навстречу ему неожиданно вышел собственной персоной Илья Иванович Стрельцов. Годы, конечно, дали знать, но полковник выглядел бодрым и подтянутым, явно моложе своих семидесяти лет. Взглядом он показал, что беседовать здесь они не будут, и велел пройти следом за ним. Оба разведчика, не спеша, направились к остановке трамвая, вошли в подошедший вагон и только там обменялись несколькими фразами.
– Приветствую вас, мой друг. Рад встрече, хотя и не ожидал увидеть вас в этих краях, – негромко сказал Стрельцов подсевшему на соседнее сидение «Ферзю».
– А я рад, что мои жизненные пути привели именно сюда, – ответил «Ферзь» и поинтересовался:
– Куда мы едем?
– На городскую пристань. Займем местечко на прогулочном пароходике и почти час будем любоваться видом набережных с моря. Любителей морских путешествий не очень много, нам можно свободно поговорить.
На палубе они действительно остались одни, пока другие пассажиры – две юные парочки – прятались от ветра на закрытой нижней палубе. «Ферзь» подробно, в деталях, рассказал о событиях, которые предшествовали его приезду в Стокгольм. Илья Иванович слушал и ему казалось, что это он находился в Испании и был свидетелем того, что там происходило.
… «Канарис объявился в Барселоне в начале лета и пригласил меня в ресторан, как обычно со вкусом заказав обед. Некоторое время мы сидели молча, пили вино, уделяя внимание закускам. Серьезный разговор адмирал начал лишь после того, как мы перешли к десерту.
– Юрг, мои опасения начали сбываться. Чувствую, что в окружении Гитлера отношение ко мне меняется в худшую сторону. У меня были вполне приемлемые отношения с Гейдрихом, но после его гибели в прошлом году СД возглавил Кальтенбруннер, давно терзавшийся муками ревности из-за успехов в деятельности абвера. Уверен, что он – главный враг. В феврале в абвере случился большой провал, и мне пришлось жестко биться за вызволение из лап костоломов ведомства Гиммлера сотрудников, на которых хотели повесить всех собак. Мне это дорого обошлось. В то же самое время дела пошли из рук вон плохо на Восточном фронте, то есть стали сбываться мрачные пророчества вашего покорного слуги. Такие вещи мало кому нравятся.
– Ты предчувствуешь закат карьеры, Вилли?
– Пока нет, – постарался успокоить он меня. Затем произнес не совсем понятную фразу, которую, во-первых, не закончил, во-вторых, не захотел пояснить:
– Я иду на войну за Германию и не сдам свой пост, чтобы спасти то, что еще можно спасти, и как можно дольше не пускать убийц, которые хотят захватить мое место…
Допустим, тех, кто мечтает занять его место, вычислить несложно: это – Гиммлер, Кальтенбруннер, Шелленберг и иже с ними, о врагах в руководстве рейха он уже рассказывал. Но, что означает намек на то, что он идет на войну за Германию? Могу только гадать. По моим предположениям, адмирал либо ищет контакты с английской разведкой, либо уже нашел и начал переговоры.
Больше Канарис к этой теме не возвращался. Как-то скомкав окончание обеда, он произнес ключевые слова, в которых заключался смысл нашей встречи:
– Тебе, дружище, следует быстрее убираться из Испании. Мне дали понять, что надо удалить отсюда все филиалы абвера. Догадываюсь, что скоро начнется охота за моими друзьями. Не хочу, чтобы ты пал жертвой межведомственных склок. Вот тебе адрес в Стокгольме, где ты будешь жить, вот паспорт, по которому тебя из Германии пропустят в Данию и далее в Швецию. Езжай, затаись и жди: скоро мне может понадобиться твоя помощь.
Расстались мы как-то равнодушно. Он сел в ожидавшую его машину и уехал. Прощания друзей, которые надолго расстаются в тяжелую минуту, у нас не получилось. Может, его стало тяготить мое общество, не знаю.
В Испании я был обеспечен радиосвязью с Центром, поэтому незамедлительно сообщил руководству, что Канарис фактически поставил мне задачу перебраться из Испании в Швецию. Не выполнить её – для меня равносильно выходу из игры и потере агентурных возможностей. В Москве быстро смекнули, что к чему, и отдали приказ ехать в Стокгольм, чтобы продолжать работу с Канарисом.
У меня на связи была радистка, прибывшая в Испанию от Разведывательного управления Красной Армии. Центр велел ей прекратить работу, законсервировать рацию и заложить на длительное хранение в тайник в Барселоне, а самой пассажирскими самолетами через Марокко, Алжир и Египет лететь в Иран, где её будут встречать свои. Другого выхода не могло быть: в Швецию через Германию нелегально она бы не пробралась. Я проводил её в полет, а сам приехал сюда.
Больше десяти лет продолжалась работа в Испании, теперь надо привыкать к Швеции».
Подробно сообщая о событиях, предшествовавших отъезду из Барселоны, «Ферзь» не счел нужным делиться личным. Не стал рассказывать о том, как расстался с Сильвией. Разведчик сам тяжело пережил события тех дней и мог лишь догадываться, чего они стоили женщине, рядом с которой был столько лет.
Она почти перестала говорить на любые темы после того, как узнала, что Канарис отдал приказ её любимому переехать из Испании в Швецию. Их общение свелось к элементарным репликам: «Да», «Нет», «Хорошо», «Сейчас». Сильвия понимала: шифровку в Москву об их неизбежной разлуке она будет передавать сама, сама же получит указание из Центра, в котором, вне всякого сомнения, будет содержаться приказ «Ферзю» отправляться в Швецию. То есть, собственными руками радистка сделает всё, чтобы их пара разъехалась в разные стороны. И, может быть, навсегда. Тем не менее, чувство долга потребовало от нее сесть за ключ и работать, хотя слезы текли без остановки.
В подавленном настроении Сильвия пребывала недели две или чуть больше. Только за пару дней до отъезда в аэропорт «Ферзь» почувствовал, что настроение девушки немного улучшилось. Иногда она даже позволяла себе улыбнуться. Самое удивительное событие произошло на летном поле, где пассажирский самолет, отправлявшийся в рейс до Марокко, уже гудел моторами на прогреве.
«Ферзь» проследил, чтобы чемодан Сильвии грузчики подняли в багажный люк, и вернулся к подруге. Тогда она произнесла фразу, от которой его просто кружило несколько дней.
– Хорхе, ты обязательно приезжай после войны в Москву. Там весной 1944 года родится наш ребенок, я уже была у доктора и знаю наверняка. Ты боялся этого события, я понимала твои опасения. Но теперь мы разъезжаемся в разные страны, и судьба распорядилась так, чтобы у нас все же появился малыш, несмотря на нашу непростую службу и предстоящее расставание.
– Ты, ты, ты… это всерьёз?
– Господи, Хорхе, никогда не видела у тебя такого глупого лица. Все всерьёз, любимый! Так что, возвращайся в Москву. У ребенка должен быть отец. Правда?
– Конечно, я вернусь, о чем ты говоришь!
… Эти перипетии остались вне внимания Стрельцова, который был явно озадачен неожиданным появлением «Ферзя» в Стокгольме. Размышляя, он расспрашивал друга:
– Значит, Канарис дал вам адрес в Стокгольме и фактически приказал находиться в этой квартире постоянно. Так? Понятно! Паспорт вам он вручил германский, не так ли? Все верно! Что из этого следует, друг мой уважаемый?
– Что же может следовать? Канарис может приехать. Надо ждать его по указанному адресу.
– Так-то оно так, да не совсем. Вы правы, Канарис может использовать вариант ухода через Швецию, когда почует, что запахло жареным. А, может, и не использовать. Но в любом случае, он считает вас своей собственностью: будет нужен – позову, не будет – избавлюсь, как от балласта.
– Что уж вы, Илья Иванович, о таких крайностях заговорили?
– Мы позже проверим, прав я или нет. Сейчас адмирал знает, что с германским паспортом вы не уйдете от контроля с его стороны. Шведская полиция зафиксирует вас везде, в каком отеле бы вы не остановились. Чтобы не иметь с ней лишних встреч, думает он, вы будете находиться по указанному адресу. В случае чего, он вас всегда там застанет. Вы понимаете, что он посадил вас на кукан, как пойманную рыбу?
– Может оно и так, но я не возьму в толк, вы-то что предлагаете?
– Я не знал, что Канарис дал вам адрес, поэтому сам на днях подобрал для вас квартиру-убежище. Предлагаю ехать туда сразу и лечь на дно, как говорится у подводников. Тем временем я сделаю вам шведский паспорт. Не делайте удивленное лицо – этот вопрос решается за деньги. Они, слава Богу, имеются. Чтобы агенты абвера не бросились на ваши поиски, мы поселим в квартире от Канариса знакомого мне старичка-шведа. Он человек больной и нуждающийся, поэтому за скромную плату согласится пожить там, где ему скажут. Если кто-то будет проверять, то убедится, что квартира обитаема, и успокоит адмирала. Тем временем, вы не будете с ним связаны, и мы займемся вопросом вашего возвращения в Россию. Эту цель я считаю главной для себя.
– Было бы неплохо, – пробормотал «Ферзь», вспоминая о просьбе Сильвии, но, поправившись, сказал:
– Мне еще предстоит узнать у Сташевского, пришло ли для меня задание из Центра. Думаю, что на днях придет. Кстати, хотел спросить, как у него в настоящее время организована связь после провала радистки?
Стрельцов пожал плечами и с сомнением в голосе ответил:
– Точно я не интересовался, поскольку мне этого знать не положено, но могу предположить, что у Владимира Арсеньевича имеется связь с резидентурой, которая действует под крышей советского полпредства в Швеции.
«Ферзь» кивнул головой в знак согласия.
Вместе разведчики поехали в квартиру, которую снял Илья Иванович.
– Мой вам совет: отрастите бороду, потому что вы со своим испанским устойчивым загаром похожи в Швеции на краснокожего индейца, – с улыбкой дал рекомендацию Стрельцов перед уходом.
Он появился у «Ферзя» через несколько дней и удивил новостью:
– Встреча со Сташевским не состоится. Сообщение из Центра для вас он передал через тайник, который мы используем для связи друг с другом.
– Почему же не будет встречи?
– Надо знать Владимира Арсеньевича – он матерый конспиратор. Однажды, как я понял, он изложил мне свое кредо: «Уважаемый коллега! В нашем деле всё должно быть замарблычено!». Мне не совсем ясна этимология этого странного слова, но идея ясна – то, что он делает, должно быть полностью скрыто от остальных. Поэтому он старается свести к минимуму встречи с теми, кто имеет хоть какое-нибудь отношение к нелегальной деятельности. И такие привычки помогают в трудные моменты. Когда контрразведка арестовала его радистку «Акму», по отношению к нему не возникло подозрений. Спросите почему? Потому что Сташевский никогда не встречался с «Акмой» лично. На него сложно собрать компрометирующие сведения: доступа к секретным сведениям не имеет, а своей разведывательной группой руководит настолько виртуозно, что никакая полиция не может заподозрить в чем-то недозволенном.
– Понятно. Где сообщение?
– Вот. Распечатайте конверт.
«Ферзь» прочитал шифровку, пожал плечами и сказал:
– Москва ставит задачу дождаться появления Канариса в Стокгольме и принять все меры для его захвата и тайной переправки в СССР с использованием возможностей советского полпредства в Стокгольме.
– Что же, задача вполне логично вытекает из вашей возможности находиться рядом с адмиралом и наедине с ним. Его положение в рейхе ухудшается, поэтому Москва резонно считает, что «Хитрый лис», не желая попасть в клетку в Берлине, конспиративно уйдет в Швецию и здесь угодит в вашу западню. Но задачу поставить проще, чем выполнить её. Нужно, чтобы совпадали сразу несколько факторов. Ладно, будем следить за обстановкой и действовать в соответствии с ней.
Обстановка резко осложнилась в начале 1944 года. Стрельцов приехал к «Ферзю» и показал местную газету, где печатались сообщения криминальной хроники. В одной из заметок сообщалось о ночном пожаре, произошедшем на днях в квартире на окраине Стокгольма. Адрес места происшествия совпадал с адресом квартиры, которую Канарис снял для проживания «Ферзя». Разведчик впился глазами в строчки, где говорилось, что, по мнению полиции, пожар возник в результате умышленного поджога. В огне погиб человек, который был гражданином Германии.
– Вот так-то, Иоганн. Загубили мы вместе с преступниками безвинную душу, царствие небесное старику. Взяли грех на душу. С другой стороны, он вас спас, если бы не он, вы бы погибли. Теперь Юрген фон Цише фактически перестал существовать – сгинул в пламени квартирного пожара, – задумчиво изложил факты Илья Иванович.
«Ферзь» встал, прошелся по комнате и сказал:
– Надо помыслить, кто устроил поджог квартиры. Либо Канарис решил избавиться от меня и послал поджигателей, либо противники адмирала взяли след и уничтожают его людей за границей. Про Испанию он мне говорил, а теперь, возможно, и в Швеции началась охота на агентов абвера.
– На мой взгляд, если бы это была работа гестапо или подчиненных Шелленберга, то они такого агента потащили бы к себе для допроса с пристрастием. Их шефу Гиммлеру нужны компрометирующие данные на адмирала. В реальном случае с пожаром дело сделано исподтишка. В Фатерлянде никто и не узнает, что уничтожена квартира и ее хозяин-немец, который слишком много знал.
– Вилли сам меня послал сюда, чтобы я мог оказать ему помощь при необходимости. Убить мог бы и в Испании, а в Германии мог бы схватить, когда я в Швецию ехал…
– За полгода многое могло измениться. Тогда были одни планы, теперь – другие. Он понял, что бежать не получится, значит «коридор» в Швеции не потребуется. Но предположил, что агенты Шелленберга могут вычислить его людей за границей и будут выбивать признание зверскими способами. Взял и тихо отправил своего друга на тот свет, как бы жалеючи. Если вы не забыли, я предупреждал, что Канарис считает вас своей собственностью, будет нужен – позову, не будет – избавлюсь, как от балласта.
– Может быть, может быть. Надо Москву поставить в известность о том, что операция по аресту Канариса теперь не состоится.
4. Агент "Ферзь" выходит из игры.
Шифровку от «Адмирала» с сообщением «Ферзя» о невозможности проведения операции по захвату Канариса в Стокгольме Тихонов прочитал в начале февраля 1944 года, когда советская военная разведка уже имела сведения об отставке и водворении шефа абвера в замок Лауэнштайн без права на свободное перемещение.
К сообщению разведчика следовало отнестись со всем вниманием в связи с тем, что в нем шла речь об умышленном поджоге квартиры, в которой он должен был находиться, и уничтожении германского паспорта на имя Юргена фон Цише, служившим ему прикрытием почти тридцать лет. Стокгольмская полиция обнаружила полусгоревший паспорт рядом с останками человека, нанятого «Ферзем» для временного проживания в квартире вместо него.
Тихонов задумался. Поджог в первую очередь мог организовать сам Канарис, который чувствовал приближение опалы и избавлялся от людей, которые знали о нем слишком много. Адмирал явно спешил – надо было успеть до того, как за его людьми начнет охотиться служба Кальтенбруннера. Грызня гитлеровских приспешников со стороны напоминала крысиную битву за выживание на корабле, приближающемся к гибели. Прекрасно, что «Ферзь» остался жив после пожара. Но в Швеции отныне он считается погибшим, следовательно, ему придется перейти на нелегальное положение. Это резко ограничит агентурные возможности разведчика.
Надо выводить «Ферзя» из игры, понимал офицер. Однако в начале 1944 года осуществить такую операцию крайне сложно. Следует дождаться перемен на фронте, которые начнутся в ближайшие месяцы, тогда и думать о возвращении «Ферзя» на родину. Тихонов знал о планировании большого наступления Красной Армии на всем протяжении советско-германского фронта, потому что бывал в Генеральном штабе с докладами военному командованию по обстановке на Балтике и на Севере, которые готовил по данным, добытым военно-морскими разведчиками.
От группы «Адмирала» шла крайне важная информация. В частности, сообщалось, что в течение зимы 1943-44 годов германское командование приложило большие усилия для улучшения дорог между северными районами Норвегии и Финляндии и обустройства там вместительных складов. Разведчикам удалось узнать о планах гитлеровцев усилить войсковую группировку на севере Финляндии для обороны никелевых шахт в районе Петсамо. В донесении «Адмирал» скрупулезно перечислял, какое количество никелевой руды, каким транспортом перевезено через Швецию в Германию. Тихонов между строк шифровок научился различать, кто какую информацию добывал. О перевозках грузов и военных планах немцев сообщал сам «Адмирал» и его люди, а о строительстве дорог и складов на севере Норвегии узнал Стрельцов. У него в тех краях оборудован тайник «Свен», через который он изредка доносит самые важные сведения, предназначенные Тихонову лично в руки. Недавно они обменялись сообщениями о возможных сроках вывода «Ферзя» на территорию СССР.
В донесении «Адмирала», кроме всего прочего, указывалось, что для строительства дорог на севере Норвегии немцы используют труд тысяч военнопленных, согнанных из лагерей в восточной Европе. Из-за морозов и изнурительной работы среди пленных отмечалось высокая смертность. Эти слова будто гвоздем покарябали Тихонова. Дело в том, что разведка получила сведения о том, что один из лагерей для военнопленных находился в норвежском порту Альта-фиорд. В него немцы завозили всех моряков, захваченных после гибели английских, американских и советских грузовых судов. Оттуда их переправляли в специальный концлагерь для моряков в польском городе Гдыня. По имеющимся у разведки сведениям, в концлагере содержались оставшиеся в живых члены экипажей ледокольного парохода «А. Сибиряков», рыболовного траулера, переоборудованного в сторожевой корабль «СКР-78», и танкера «Донбасс».
В душе Владимира Константиновича укрепилась надежда, что и его Павел после гибели судна остался жив, хотя попал в плен к фашистам. Надежду укрепила его жена. Они долго не говорили между собой о том, что могло случиться в море с сыном, от которого за год не пришло ни одной весточки. Старались уходить от тяжелой темы, тем более что официальных сведений о гибели не поступало. Но как-то рано утром Наташа вдруг села в постели и вслух сказала:
– Нет, он не погиб!
– О ком ты? – открыв глаза, спросил Тихонов.
– Я говорю про Павлика. Только что, будто наяву видела его. Он жив, но ему очень тяжело. Мне показалось, что он стоит на дне какой-то огромной ямы, а лицо – такое худое, измученное. Но, главное, жив, я теперь твердо знаю. Материнское сердце – вещун, его не обманешь!
Пришлось Тихонову сообщить ей то, что он вынужденно скрывал.
– Да, Наташа. В Разведуправлении появились данные о том, что танкер «Донбасс» в открытом море принял бой с фашистским военным кораблем и затонул от полученных пробоин. Экипаж, спасшийся на шлюпке, был захвачен в плен и направлен в лагерь для военнопленных. Думаю, что наш Павел сейчас там, и надеюсь, что он дождется светлого дня, когда Красная Армия освободит из концентрационных лагерей всех узников.
– Будем верить, Володенька.
В её русых волосах появились седые прядки, впервые заметил Тихонов.
К тому времени в их семейной жизни появилась еще одна тема для переживаний. Слава Богу, на этот раз из приятных. Осенью 1943 года в Разведуправлении объявилась после длительной зарубежной командировки радистка «Аврора», Сильвия Лопес. Стройная черноволосая красавица вновь надела военную форму, которая очень ей подходила. Многие в управлении оборачивались вслед, когда по коридорам шла женщина-офицер c капитанскими звездочками на новеньких погонах и орденом Красной Звезды на гимнастерке.
С Тихоновым они несколько дней работали вместе: сначала Сильвия подробно рассказывала обо всем периоде службы в Испании под руководством «Ферзя», потом с усталыми вздохами готовила отчет на немецком языке, потому что по-русски писала из рук вон плохо. Тихонов лист за листом сам делал перевод оперативного документа, который должен занять место в архивах ГРУ. Общаясь, они непринужденно разговаривали, нередко смеялись, поддерживая добрую атмосферу встречи старых знакомых.
Каково же было удивление Владимира Константиновича, когда он через месяц или чуть более заглянул в служебный кабинет Сильвии и застал её плачущей. Рядом никого не было, он вошел и постарался вызвать разведчицу на откровенный разговор, выясняя, чем вызвано ее тяжелое настроение. Сильвия, всхлипывая, вставляя от волнения в русскую речь испанские слова, как могла, объяснила причину слез:
– Вы знаете, мы были очень близки с «Ферзем», моим Хорхе, как я его называла. Он был Ми Амор, думаю, вы поймете. Он тоже любил меня, заботился всегда… Вы приезжали в Испанию, поэтому представляете, что жизнь там была сложной, и во время гражданской войны, и после нее. Но мы с ним были счастливы в те годы. Фелисидад… Когда судьба прошедшим летом нас разлучила, мне было так плохо, что хотелось умереть. И вдруг поняла, что беременна. Отношение к жизни сразу изменилось, мне показалось, что сам Бог помог мне. Да, да, вам известно, что я коммунистка, но мне так кажется, и я ничего не могу поделать. Когда Хорхе провожал меня в Мадриде на самолет, я сказала, что весной у нас с ним родится ребенок. И просила, чтобы он обязательно вернулся на родину, потому что малышу будет нужен отец. Он обещал. Как вы думаете, вернется «Ферзь»?
– Конечно, вернется! Ведь дело идет к нашей победе. Уже столько городов освободили, скоро Красная Армия будет гнать фашистов из Европы и добьет их в Берлине. Так что, жди и не плачь!
– Я сегодня расплакалась не от этого. Понимаете, я все время одна. Здесь, в управлении почти ни с кем не знакома, никого из тех, с кем в начале 30-х годов я начинала службу в разведке, сейчас почему-то нет. Вы единственный хорошо знакомый мне человек, потому я все это рассказываю. Живу в служебном общежитии, где мне выделили комнату. Там тоже люди случайные, поговорить, спросить о чем-то, поделиться мыслями не с кем. Да еще так холодно, что я почти не сплю ночами, ложусь в верхней одежде накрываюсь одеялом, шинелью, но все равно, после Испании очень холодно. Боюсь простудиться и заболеть, а мне в моем положении нельзя.
Тихонов встал и с улыбкой, но строгим голосом произнес:
– Так, капитан Лопес, слушайте мою команду! Одевайтесь и следуйте за мной.
Сильвия с недоумением подчинилась приказу старшего офицера. Скоро они сидели в служебной автомашине и ехали по Ленинградскому проспекту на север столицы.
– Куда мы? – удивленно поглядывая по сторонам, спросила она.
– Все будет в порядке, скоро узнаешь!
Через полчаса они вошли в квартиру Тихоновых, где Наташа, с улыбкой смотрела на гостью, слушая, что говорит муж:
– Наташа, познакомься, пожалуйста. Это – Сильвия Лопес, я тебе о ней рассказывал. Женщина недавно приехала в СССР после долгой заграничной командировки. Ребенка ждет, а у нее ни родных, ни знакомых и холодная комната в общежитии.
– Сильвия, живите у нас, комната свободная есть. Я помогу вам, подскажу, что, когда нужно. Сама четыре года назад родила, вон егоза бегает. Так что – располагайтесь!
Смущенная таким оборотом дела Сильвия покраснела и отнекивалась. Тихоновы вдвоем убедили ее погостить у них. Наташа прочно вошла в роль наставницы и старательно опекала гостью, они часто сидели наедине и что-то обсуждали.
Но у Сильвии были вопросы и к Владимиру Константиновичу. Как-то без посторонних она негромко сказала:
– Я подбираю имя ребенку. Мне нужна ваша помощь.
– Готов. А что нужно?
– Как на самом деле зовут «Ферзя»? Ведь, вы знаете?
Тихонов загадочно улыбнулся, мол, что за вопросы у разведчиков. Но потом серьезно сказал:
– Называй Иваном, не ошибешься! А ты уверена, что родится мальчик?
– Нет. Но, если родится девочка, имя ей я подобрала. Она будет Наташей.
Вместе прожили зиму, а в марте отвезли Сильвию в роддом, сильно переживая, как всё обернется. Но волнения оказались напрасными, и вскоре Тихоновы встречали счастливую мать с новорожденным мальчиком. В свидетельстве о рождении малыша было записано: Иван Иванович Лопес.
… С начала 1944 года Красная Армия начала серию стратегических наступательных операций, которые потом назвали «Десять сталинских ударов».
В январе немцев разбили под Ленинградом, с февраля по май освободили Правобережную Украину и Крым, в июне наступление в Карелии позволило вывести из войны Финляндию, в июле-августе в Белоруссии разгромили группу армий «Центр». Затем освободили Западную Украину и Молдавию, перенеся боевые действия за пределы Советского Союза. В сентябре началось освобождение территории Эстонии, Латвии, Литвы и островов на Балтике, а в ноябре Карельский фронт и Северный флот уничтожили гитлеровскую группировку в Северной Норвегии.
Когда стало ясно, что Советское Заполярье, северная часть Финляндии и Норвегии будут вот-вот освобождены от врага, Тихонов снова взялся за полученный от Стрельцова документ, в котором содержался план переброски «Ферзя» на нашу территорию. Стрельцов писал, что готов проводить разведчика через территорию Швеции и Финляндии по шведским документам, а оставшиеся пятьдесят километров по норвежской земле он нелегально пройдет до встречи с советской разведгруппой, которую необходимо выслать заблаговременно. Представителю советского командования «Ферзь» по-русски произнесет фразу: «Парусник вернулся в Нарву», которая будет паролем для опознания разведчика.
Тихонов согласился с планом своего учителя, ему осталось только назначить срок. С учетом развития обстановки на фронте переброска могла быть намечена на первую декаду декабря 1944 года.
По расчетам, к декабрю боевые действия на севере Норвегии завершатся, обстановка станет относительно спокойной, значит, можно назначать переброску именно на это время. К неблагоприятным факторам следовало отнести лишь полярную погоду, но при соответствующей подготовке разведчик сможет преодолеть расстояние в полсотни километров по тундре с опытным каюром из местных саамов. Именно так Тихонов изложил свой ответ Стрельцову и переправил его с разведчиками-североморцами в тайник «Свен».
В Москве ему понадобилась встреча с Анташевым, который к тому времени носил новое звание «полковник государственной безопасности» и погоны с тремя звездами, васильковыми просветами и кантами. К своим годам он поседел и погрузнел, но в общении со старым другом оставался тем же весельчаком-балагуром Мишелем. По его предложению они встретились в пустом буфете гостиницы «Пекин», где Тихонов кратко изложил свою просьбу лично обеспечить безопасность приема их товарища разведчика-нелегала «Ферзя», возвращающегося из тыла противника после выполнения задания.
– Э-э, Володя, молодец, да! – откликнулся Мишель. – Сосватал мне еще одно оперативное мероприятие, чтобы я на старости не закис в своей инспекции. Но уже, наверное, последнее! Война к концу идет, руководство клятвенно заверяет меня, что скоро уволят вчистую. Они уже сейчас не пускают меня ни на фронт, ни на боевые операции в тылу. Нам, Михаил Андраникович, говорят, ваш опыт нужен, а не способность под пулями бегать. После войны в Армению уеду, виноград буду выращивать, выведу новый сорт и назову его «Победитель». Но это – потом, а сейчас я обязательно приму участие в намечающемся деле с вами и с нашим дорогим Ильей Ивановичем. Вернется его любимый «Ферзь» на родную землю, клянусь, вернется! Давайте, по рюмке коньячку за победу выпьем…
Они договорились вместе лететь в командировку в Полярный в декабре. Но в хороший план вмешался его величество случай.
Разведывательное управление Главного штаба ВМФ направило Тихонова в другую командировку на Балтику в октябре, когда шла операция по освобождению от гитлеровских войск островов Моондзунского архипелага. Была поставлена задача, изучить документацию и технику немецких постов радиоразведки, которые действовали на островах. Последний остров, на который Тихонов высаживался вместе с десантниками с кораблей Балтийского флота, был Сааремаа, или Эзель, по-старому. Десантники-балтийцы и стрелковые подразделения Ленинградского фронта гнали противника прочь, а группа Тихонова двигалась следом, профессиональным чутьем выявляя позиции вражеских радиоразведчиков. По горячим следам они добыли много ценного материала и даже захватили в плен нескольких операторов с радиопостов, не успевших удрать вовремя.
… Полуторка, объезжая ямы и воронки, медленно двигалась по дороге в направлении линии соприкосновения с противником, которая находилась на полуострове Сырве. Там еще шли тяжелые бои. Тихонов сидел на борту кузова, держался за деревянную крышу кабины и внимательно смотрел вперед. Вдруг, скорее, на подсознании, он перевел взгляд на быстро увеличивающуюся точку в небе, которая двигалась в их сторону. Понял, что самолет летит, чтобы убить его, ведь он снова противостоит немцам на Моонзунде, как в конце прошлой войны.
– Воздух! – крикнул он и забарабанил кулаком по кабине.
– Сворачивай на обочину! Всем покинуть машину и укрыться!
Его слова уже заглушал вой приближающегося «мессера». Водитель затормозил, разведчики выпрыгнули из кузова в разные стороны. В этот момент раздался стук пулемета, пули прошили капот, кабину и кузов. Через несколько секунд прогремели взрывы двух бомб, сброшенных над ними.
Когда на голову перестали валиться комья земли, Тихонов с трудом встал на колени и, поочередно распрямляя ноги, поднялся. Его шатало и тошнило, голова кружилась и болела. Подошли офицеры, никто из них не пострадал:
– Владимир Константинович, у вас кровь идет из носа и ушей. Наверное, контузия, – скорее понял он по губам слова подчиненного, чем услышал. В уши будто песку насыпали.
Он пытался что-то сказать, но его заботливо уложили на спину, подложив шинель под голову. Глаза застелила пелена, он потерял сознание.
Пришел в себя в госпитальной палате.
5. Роковая ошибка разведчика
В начале осени Стрельцов увидел на улице Стокгольма соотечественника – Бориса Четверухина. Подходить к нему не стал, более того, постарался, чтобы тот его не заметил: слишком неприятные воспоминания возникли в памяти в связи с этой личностью.
Офицер царского флота Четверухин был капитаном второго ранга, в прошлую войну служил минером на Балтике. В 1918 году после прихода к власти в России большевиков он остался в Финляндии и примкнул к той категории эмигрантов, что на каждом углу трубила о своей ненависти к красным. Как непримиримого врага советской власти его приметила и завербовала британская разведка. Но англичане, обычно щедрые на посулы, на самом деле не баловали своих источников и держали в черном теле. Поэтому Четверухин, стремясь заработать, предложил свои услуги специальным службам Финляндии, поклялся в верности маршалу Маннергейму и усердно занялся сбором сведений о военном потенциале Советского Союза для финских вооруженных сил. Накопив некоторую сумму, он основал в Хельсинки свою торговую компанию, которой прикрывал разведывательную деятельность. Между тем хитроумный Четверухин на всякий случай стал сотрудничать и с военной разведкой Швеции. Этот ход выручил его в тот момент, когда СССР вынудил Финляндию выйти из войны, и Красная Армия могла войти на ее территорию. Опасаясь разоблачения, Четверухин получил от хозяев разрешение укрыться в нейтральной Швеции.
Стрельцову было известно от знакомых эмигрантов, что Четверухин – агент нескольких спецслужб, корыстный и беспринципный человек. Информацию о нем Илья Иванович решил передать советской разведке через «Адмирала» и отправил соответствующий документ. В ответ получил через тот же тайник записку, в которой «Адмирал» писал, что Четверухин недавно встречался с ним и склонял к сотрудничеству с британской разведкой, от чего он с возмущением отказался.
«Напрасно ты стал мараться, общаясь с таким нечистоплотным человеком, такие контакты могут вызвать неприятности», – подумал Илья Иванович.
Как в воду смотрел старый полковник. Со временем выяснилось, что Четверухин написал донос в шведскую полицию о том, что «Адмирал» тайно занимается незаконной деятельностью. Шведы начали слежку за руководителем группы, которого давно считали «красным», и его партнерами, встречавшимися друг с другом в интересах решения разведывательных задач.
Стрельцов, готовя финальную часть операции по выводу «Ферзя» на советскую территорию, произвел рекогносцировку в тех местах, где намечалась переброска. Попутно постарался выяснить положение частей германской армии, оставшихся в Норвегии после поражения у Петсамо и Киркинеса. Собранная информация не требовала срочной передачи в Центр, поэтому Стрельцов заложил ее в тайник «Свен», который трижды в месяц проверяли советские моряки-разведчики. В донесении сообщалось:
«После завершения боев с Красной Армией произошли изменения в диспозиции частей в северной Норвегии. В состав понесшей потери 20-й горнострелковой армии включена армия «Норвегия», в результате в районе Нарвик – Люнген-фьорд в северной Норвегии образована армейская группа «Нарвик». В состав 36-гогорнострелкового корпуса входят части, расположенные на шведской границе. Командование не планирует боевых действий и готовит возвращение в Германию оставшихся в Норвегии войск. С начала ноября 6-я горнострелковая дивизия СС грузится на корабли, которые переправят ее в порты Балтийского моря. Ожидают очереди дивизии: 2-я горнострелковая, 163-я, 169-я и 199-я».
Подписал «Ферзь», чтобы показать Москве, что разведчик продолжает действовать. К донесению приложил записку с вопросом о сроке начала операции по его переброске. Предварительная договоренность на декабрь имелась, но Стрельцову хотелось как можно точнее знать дату, когда Тихонов будет встречать разведчика на советской территории.
«Ферзь» в заснеженных районах Швеции старательно тренировался ориентироваться на местности, ходить с компасом по азимуту, передвигаться на лыжах и поддерживать жизнедеятельность в условиях низких температур.
Стрельцов наблюдал за подопечным и был убежден, что тот готов к операции в полярных условиях:
– Иоганн, почти тридцать лет прошло с тех пор, как я готовил вас к заброске в германский тыл. На мой взгляд, тогда условия задачи были сложнее, чем теперь. Тем более что вы идете домой, это должно придавать силы. Уверен, что справитесь!
– Надо справиться, Илья Иванович. Хотя, скажу честно: волнуюсь сейчас больше, чем в 1916 году, когда на паруснике рассекал балтийскую волну, уходя на задание. Может быть, возраст сказывается. С годами становимся сентиментальнее, больше размышляем о пережитом и о будущем.
Не стал продолжать «Ферзь», что волновался не только за себя, но и за судьбу Сильвии, которая, должно быть родила ребенка. И он возвращается в Россию, чтобы увидеть кроху, быть рядом с ним и любимой женщиной.
…В начале декабря взволнованный Стрельцов принес несколько шведских газет: «Дагенс Нюхетер», «Афтонбладет»,«Свенска Дагбладет», в которых публиковались сенсационные новости:
«Криминальной полицией в Стокгольме задержаны по обвинению в шпионаже бывший российский подданный Владимир Сташевский и два шведских гражданина – штурман Виктор Бук и другое лицо, имя которого не публикуется…».
Сообщалось, что задержанный Сташевский является «царско-русским шпионом», а Бук был штурманом на шведских судах, которые ходили в порты Германии, где он собирал разведывательные сведения.
Один из шведских журналистов писал:
«Раскрытие нового шпионского центра в Стокгольме, главой которого является бывший русский морской атташе, относится к фактам, напоминающим нашему народу о том, что он еще не может спокойно перейти к обсуждению послевоенных проблем, в надежде на то, что опасность уже миновала».
Илья Иванович, указывая пальцем на статьи, гневно произнес:
– Вряд ли я ошибусь, если скажу, что вся эта каша заварилась после неосторожной встречи нашего уважаемого Владимира Арсеньевича с Четверухиным. Бывший кавторанг за тридцать сребреников продал соотечественников, к бабке ходить не надо!
«Ферзь» дочитал газетные сообщения и с тревогой в голосе откликнулся на слова Стрельцова:
– Илья Иванович, выходит, что не мне, а вам пора скрываться. Полиция будет землю носом рыть, чтобы выявить всех, кто может быть причастен к советской разведке.
– Должен заметить, что со Сташевским я встречался редко и весьма конспиративно. Вряд ли у шведской полиции имеются какие-нибудь компрометирующие меня сведения. Но вы правы в одном – надо начинать операцию по вашей переброске в Россию. Вместе с вами и я исчезну из Стокгольма, а, проводив вас, поживу где-нибудь в глуши. Благо, документы мне позволяют перемещаться по пастбищам северных оленей. И продолжу наблюдение за германскими войсками в Норвегии. Война-то еще не закончилась, хотя подходит к завершению.
… Анташев собрался лететь на Северный флот в командировку и неожиданно для себя узнал, что Тихонов, который должен вести операцию по приему «Ферзя», лежит в госпитале с тяжелой контузией.
«Как Володе в командировку лететь в таком состоянии, ему бы в себя прийти, – про себя размышлял старый оперативник. – Что же, уважаемый мой, Илья Иванович Стрельцов, на двоих нам придется партию разложить. Справимся, наверное. В былые времена ведь справлялись и сейчас, как говорится, тряхнем стариной!».
В Полярном он проверил работу подчиненного ему подразделения НКВД, приехал в штаб Северного флота, встретился с командующим и вызвал на беседу начальника разведки флота.
– Вам известно, что капитан первого ранга Тихонов находится в госпитале на излечении после контузии? – без предисловий начал Анташев.
– Да, – ответил моряк, – мы ждали, что он приедет к нам в командировку, но в Главном штабе ВМФ проинформировали о случившейся беде.
– Операцию по приему некоей важной персоны из тыла противника буду курировать я, полковник госбезопасности Анташев Михаил Андраникович. Что вам известно о замысле операции?
– Владимир Константинович никаких подробностей не сообщал. Единственное, что мне известно, наши моряки-разведчики должны встретить этого человека в районе тайника, через который ведется переписка с законспирированным источником. Эти же разведчики обрабатывают тайник.
– Как часто они там бывают?
– Трижды в месяц. Только вчера вернулись и принесли вот эту закладку из тайника.
Анташев взял в руки гильзу от 12-милиметрового патрона, поковырял шилом из своего складного ножа пробку из земли внутри и вынул свернутые в трубочку листочки бумаги. Листочек побольше был исписан цифрами, в него был вложен маленький клочок, на котором значились два слова: «Когда начинаем?». Он показал первый листочек моряку и вопросительно посмотрел. Начальник разведки покачал головой и ответил:
– Расшифровка донесений осуществляется в Москве у Тихонова.
Полковник взял со стола чистый листок и написал единственное слово: «Ждем», свернул в трубочку и вставил в гильзу.
– Когда ваши разведчики смогут снова быть у тайника? – спросил он.
– Через три дня, самое раннее…
– Отправляйте!
6. Окончание операции по выводу агента "Ферзь"
Порывы сильного ветра больно хлестали снежной крупой по лицу, будто хотели вколотить мелкие снежинки в лицо шедшего сквозь пургу человека. «Ферзь» был хорошо подготовлен для нелегкого перехода: натренирован, тепло и удобно одет, сыт, обеспечен компасом, картой, оружием, провизией. Но нелегко доставались ему километры пути. Его пути домой с чужбины.
Изначально не заладилось и все пошло не так, как они планировали со Стрельцовым. Каюра в точке встречи не оказалось по неизвестной причине, пришлось двигаться пешком, а капризная северная погода портилась на глазах. Разведчик самонадеянно посчитал, что преодолеть несколько километров до шоссе не составит большого труда даже в пургу. Отправляясь в путь, он видел вдали нагромождение скал, за которыми пряталась узкая лента асфальта, стелившаяся в сторону северной окраины Норвегии. Но уже через час снежная круговерть поглотила его. Cнег был кругом: под лыжами наст, перед глазами снежная пелена. Поминутно сверяясь с компасом, чтобы выдерживать нужное направление, «Ферзь» двигался на пределе сил, шаг за шагом сокращая расстояние.
Он осознавал, что ведет игру со смертью, ведь старуха с косой только и ждала, когда путник выбьется из сил, упадет и лишится сознания, хотя бы на мгновение. Этого будет достаточно, чтобы заморозить упавшего и засыпать снегом так, что никто и никогда не найдет его следов. Однако привычка к риску, выработанная десятилетиями службы в нелегальной разведке, не позволяла впадать в панику, требовала соблюдать спокойствие и даже подшучивать над собой и той костлявой старухой, что терпеливо поджидала жертву. Придорожные скалы возникли впереди неожиданно, он почти уткнулся в них, не разглядев в окружающей тьме. Доверху добраться было недалеко, и «Ферзь» всеми четырьмя конечностями, и, пожалуй, даже зубами цеплялся за уступы, поднимаясь на вершину. Навалившись грудью на каменный гребень, он посмотрел вниз на шоссе и осознал, что судьба подстроила ему новое испытание.
В обе стороны шоссе, сколько хватало глаз, протянулись цепочки горящих автомобильных фар. Многокилометровая колонна германских военных машин преграждала ему дальнейший путь. Колонна застыла, видимо, дожидаясь окончания пурги. Разведчику тоже придется ждать, соваться к немцам ему никак нельзя. Он оценил обстановку и пришел к выводу, что гитлеровцы, выбитые Красной Армией из Северной Норвегии, прежде, чем уйти навсегда, решили забрать имущество из многочисленных складов, оборудованных в скалах у побережья. Судя по тому, что машины стояли фарами на юг, задачу немцы выполнили и собрались в обратный путь. Это внушало надежду на то, что задерживаться они не будут. Как только непогода отступит, они тронутся в путь, стремясь быстрее унести ноги из тех мест, где могла появиться советская авиация.
«Ферзю» пришлось ждать долго, пока автомашины не тронулись в путь. Проводив взглядом окутанную облаком выхлопных газов машину в хвосте колонны, он вышел к шоссе. Идти по обочине было несложно, но мучительно хотелось спать. Он дошел до приметного поворота дороги на восток и направился по целине на запад, к побережью. Шли третьи бессонные сутки пути. По ориентирам разведчик понял, что подошел к точке рандеву. Тут же пришло желание перевести дух и немного отдохнуть. Но судьба продолжала испытывать его. Минутное ослабление внимания привело к падению в засыпанную снегом неглубокую расщелину. Левую ногу пронзила острая боль. Карабкаться наверх из каменной западни, волоча горевшую огнем ногу, оказалось делом очень трудным.
Собрав в кулак волю и остатки сил, «Ферзь» выбрался наверх и пополз по направлению к берегу. Терял сознание, приходил в себя и вновь полз.
… Старшина первой статьи Андрей Залевский и старшина второй статьи Виктор Братухин, незаметные на фоне снега в белых маскхалатах, приближались к тому месту, где в расщелине скалы был оборудован тайник. От берега, где их высадил катер «Малый охотник», отделяло небольшое расстояние, но здесь был тыл врага, поэтому действовать приходилось предельно осторожно и внимательно. Оба моряка два года воевали в составе разведывательного отряда Северного флота, десятки раз участвовали в таких вылазках в составе небольших групп, а недавно почти всем отрядом вели бои в районе Киркинеса. Гитлеровцы тогда серьёзно получили по зубам и отступили с большими потерями, боевой пыл у них с тех пор заметно убавился. Но они остались сильным противником, относиться к которому нужно со всей серьезностью. Разведотряд месяц назад отведен на отдых и переформирование, но разведчиков время от времени привлекали для решения задач в тылу у немцев.
– Смотри-ка, справа у скалы, вроде как, человек лежит, – шепнул Залевский товарищу.
– Пойду посмотрю, а ты прикрой. Вдруг фрицы у тайника засаду устроили, а его как наживку подложили, – ответил Братухин, поднимаясь.
Держа автомат на изготовку, он приблизился к темнеющему на снегу пятну, оказавшемуся лежавшим человеком.
– По-моему, готов. Замерз совсем – негромко сообщил разведчик.
Но человек вдруг зашевелился, поднял голову и внятно сказал по-русски:
– Братцы, русские, помогите!
– Ты сам-то откуда, что здесь делаешь?
Незнакомец показал рукой на запад и тихо произнес:
– Оттуда. Мне нужно попасть к советскому военному командованию, – фразу он договорил едва слышно и снова поник головой, впадая в беспамятство.
– Может, он из плена бежал? – предположил Братухин.
– Ты присмотрись, как он одет. Так только хорошие охотники одеваются, надолго уходя из дома – ответил Залевский и, наклонившись, стал осматривать незнакомца. Потом сказал:
– Думаю, что его надо нести на катер.
– Нам потом по шапке дадут, мол, зачем шпиона притащили…
– Витя, он один здесь к вечеру отдаст Богу душу. Зачем брать грех на себя? Сейчас положу гильзу в тайник и пойдем. Заберем его к своим, пусть СМЕРШ разбирается наш он или не наш.
Путь домой всегда бывает быстрее, и следующим днем катер подошел к причалу на полуострове Рыбачий, где размещалось подразделение разведотряда. Разведчиков уже ждал капитан-лейтенант из разведотдела флота, немного поодаль стоял вездеход «виллис», на котором ездили офицеры контрразведки СМЕРШ. Одетые в полушубки без погон, они подошли к катеру, когда на причал вынесли носилки с лежавшим без сознания незнакомцем. Один из офицеров, тот, что помоложе, крикнул:
– Грузите его в машину, повезем на фильтрационный пункт разбираться, кого вы притащили!
Тот, что постарше, наклонился над носилками, посветил фонариком и возразил:
– Погоди! Видишь, он еле живой. Мы его не довезем, помрет в дороге, а потом с нас голову снимут, что шпиона не могли живьем доставить. Несите этого доходягу в медсанчасть, в госпиталь, куда угодно. Подлечат маленько, а потом мы будем разбираться. И охранять, как следует. Ты, разведка, отвечаешь, чтобы не удрал, – кивнул он капитан-лейтенанту.
Через час на столе начальника разведки флота зазвонил телефон. Коротко переговорив, он обратился к сидевшему рядом Анташеву:
– Наша разведгруппа только что доставила в госпиталь на Рыбачьем незнакомца, найденного без сознания в районе тайника. Он сильно обморожен, одна нога в ступне сломана. Пока без сознания.
– Срочно в самолет. Летим на Рыбачий!
В госпитале Анташев велел всем удалиться из палаты, чтобы наедине поговорить с незнакомцем, который в тепле и после принятых лекарств и процедур пришел в себя и открыл глаза.
– Вы хотели попасть к советскому военному командованию. Вас доставили. Что скажете?
– Скажу условную фразу: «Парусник вернулся в Нарву». Такая договоренность была с Ильёй Ивановичем Стрельцовым.
– Что же, всё верно! Как же вы обморозились, да еще ступню сломали?
– Я ждал в районе тайника появления советских разведчиков. Как на грех провалился в какую-то расщелину, где и сломал ногу. С трудом выбрался и стал терять сознание. Видимо, в это время меня и обнаружили. Скажите, а где Владимир Константинович Тихонов, мой руководитель?
– Тихонов сам в госпитале лежит после контузии, которую получил в бою на Моонзундских островах. И вас мы переправим в госпиталь в Ленинград на поправку. Всё будет в порядке, уважаемый «Ферзь», тем более что у вас такие руководители, как Стрельцов и Тихонов. Легендарные люди!
– Спасибо. Но я теперь не «Ферзь». Я снова стал Иваном Алексеевичем Таубе.
Илья Дроканов. Редактировал Bond Voyage.
Все главы романа читайте здесь.
======================================================
Дамы и Господа! Если публикация понравилась, не забудьте поставить автору лайк и написать комментарий. Он старался для вас, порадуйте его тоже. Если есть друг или знакомый, не забудьте ему отправить ссылку. Спасибо за внимание.
======================================================
