Глава 33
Итогом моих размышлений становится приглашение на завтра в свой кабинет двух человек – майора УНК Никоненко и главы нашей службы безопасности Грозового. Кратко ввожу их в курс дела, потом отправляю каждому видеозапись с регистратора, а потом прошу скоординировать свои действия. Мужчины соглашаются с тем, что в этом деле я не буду замешана, потому уходят вдвоём. Им есть о чём поговорить.
На душе становится легче. Наконец-то разберутся с Борисом и Майей, а то вся эта история тянется уже много месяцев и мне порядком надоела. Правда, есть ещё одна. Гораздо более опасная. Но с этим тоже пока ничего не решить. Я даже понемногу начинаю привыкать к тому, что рядом работает (пока ещё не доказано, но у меня сомнений нет) жестокая и хладнокровная женщина, способная на жестокое преступление. Мозг так адаптируется к постоянной опасности: как это происходит у тружеников, например, заводов по производству взрывчатых веществ. Они ведь не думают, что каждую секунду могут взлететь на воздух. Исполняй инструкции, и всё пройдёт хорошо.
Мне теперь нужно быть просто осторожной и держаться от Марковой подальше.
– Эллина Родионовна, можно вас? – в кабинет, едва приоткрыв дверь, просовывается голова Альбины Тишкиной.
– Да, конечно.
Она входит, мнётся, теребит какую-то бумажку в руках.
– Что-то случилось?
Молчит некоторое время, потом вздыхает и признаётся:
– Я беременна.
Поднимаю брови. Потом выхожу из-за стола, улыбаюсь и обнимаю Альбину:
– Поздравляю! Кто счастливый отец?
– Да это… врач из другой больницы. Познакомились на курсах повышения квалификации. Вы его не знаете, – краснея и смущаясь, сообщает медсестра.
– А какой срок?
– Небольшой, 14-я неделя. Я хотела вас попросить…
– Да, конечно.
– Вы не могли бы… за мной понаблюдать?
– У нас же прекрасное гинекологическое отделение. Я могу позвонить Людмиле Владимировне Барченковой, она у меня принимала роды, и у Ольги Тихонькой. Может и тобой заниматься.
– Спасибо, но лучше вы. Можно? – смотрит на меня полными надежды глазами. Ну разве откажешься?
– Хорошо. Но если осложнения, – стучу по столу, – то сразу к ним, хорошо?
– Да, конечно.
– Идём.
Веду Альбину в смотровую. Она укладывается, готовится. Хорошо осматривать медиков! Сами всё знают, лишних вопросов не задают. Включаю УЗИ-аппарат, вожу сканером по животу медсестры.
– Сообщить тебе пол будущего ребёнка?
– Конечно.
– У тебя будет мальчик, – показываю на одну крошечную «детальку», которая не оставляет сомнений в определении пола малыша. – Поздравляю.
– Спасибо.
– Сахар в крови нормальный. Есть небольшая анемия. Железо принимаешь?
– Да.
– Как отнёсся будущий папа?
– Вообще-то я никому не сказала, – признаётся Альбина.
– Что, даже родителям?
Мотает отрицательно головой.
– Ну, маме с папой понятно. А будущему отцу почему нет? Думаю, надо сказать. Вряд ли ты сможешь долго это скрывать.
– Да, – пожимает губы Тишкина и отводит взгляд. Понимаю: тема беременности для неё, мягко говоря, неприятная. Даже обидно становится за весь женский род. Что не так с этими мужчинами?! Одни сплошные, и я не исключение, матери-одиночки вокруг.
Собираюсь дальше заняться пациентами, но не тут-то было. Зачем-то вызывает к себе Вежновец. Вздохнув, отправляюсь к нему, предвкушая очередной (в случае с главврачом других почти и не бывает) неприятный разговор. Когда захожу, внутри оказывается… Гранин. Мне становится совсем неуютно, а главное не знаю, чего ждать. Усаживаюсь напротив, за стол для совещаний. Никита напротив, Иван Валерьевич во главе большого стола.
– Итак, Эллина Родионовна, от коллеги Гранина поступило предложение взять его на работу в ваше отделение.
– Безвозмездно, – заметил Никита.
– Безусловно, – кивает главврач.
– Может, обсудим твои обязанности? – спрашиваю Никиту. – Ты, как старший врач, будешь руководить курсовыми работами практикантов.
– Буду только рад, – соглашается Гранин.
– Лжёте, – насмешливо замечает Вежновец.
– Я люблю работать со студентами, – непонимающим тоном произносит Никита.
– То есть вы любите их использовать, а помогать им писать курсовые не любите.
– Это можно изменить, – вдруг улыбается Гранин, и я понимаю, что они с главврачом хорошо изучили друг друга. Когда только успели, интересно?
– Где ещё вы себя предлагали? – спрашивает Вежновец.
– Что?
– Где вы себя предлагали?
– Нельзя так спрашивать, – изумлённо замечает Гранин.
– Вызывайте полицию, – продолжает издеваться главврач. – Кто-нибудь вам ещё что-нибудь обещал?
– Так тоже спрашивать нельзя.
– Никита Михайлович, это простой вопрос.
Гранин вздыхает и всё-таки, несмотря на явное нежелание, отвечает:
– Работу я искал везде, когда случилась та история с… Но, помимо основной должности, хочу теперь трудиться на общественных началах в отделении неотложной помощи.
– Ну вот, трудно было ответить, – с самодовольным видом замечает Вежновец.
Пока я слушаю этот странный разговор, почёсываю ладони. За последний час они покраснели.
– Эллина Родионовна, что вы делаете? – брезгливо спрашивает главврач.
– Почему-то руки чешутся. Прекратите, это отвлекает.
– Пузырьки, возможно, фитодерматит. У тебя есть аллергия на растения? – участливо спрашивает Гранин.
– Вроде нет. У тебя есть домашние растения?
– Да. Утром пересаживала диффенбахию. Она так сильно разрослась, что пришлось отрезать несколько веток…
– Ладно. Простите, коллеги, мне пора. Закончим потом, – прерывает нас Вежновец, встаёт и идёт к выходу.
– Когда? – спрашивает Никита.
– Обратитесь в отдел кадров. Мне и так всё ясно. Выздоравливайте, доктор Печерская.
Главврач уходит, оставив нас вдвоём.
– Мне кажется, он не разрешит, – замечает Гранин.
– Ты хороший врач, к тому же заведующий, как он может? – поражаюсь его упадничеству. – Разрешит, куда денется! Он почти согласился.
Пока говорю, продолжаю массировать внешнюю поверхность ладоней.
– Не чеши. Прими антигистаминное средство, ещё хорошо в таких случаях помогает, – и он называет мазь.
– Вот видишь, – улыбаюсь. – Ты с ходу поставил мне диагноз и назначил лечение.
Гранин пожимает плечами. Мой комплимент не произвёл на него впечатления.
– Будет хуже, примешь стероиды.
– Это не передаётся? – спрашиваю, поскольку ни разу раньше с диффенбахией мне возиться не доводилось. Кто-то подарил маленький росток, и за пару лет он превратился в двухметровое растение с огромными листьями. Теперь, когда Олюшка начала активно перемещаться по квартире, я решила цветок убрать от греха подальше.
– Смотря что ты трогала перед тем, как мыла руки.
Пожимаю плечами. Вроде бы ничего не трогала. Олюшку точно. Что ж, придётся лечиться. Не такая уж и страшная эта вещь – аллергия.
Возвращаюсь в отделение и сразу попадаю с корабля на бал: привозят футболиста.
– Что здесь? – прихожу на помощь.
– Марк Полевой, 17 лет, получил во время игры удар. Потерял сознание, жалобы на боль в шее и в груди, – рассказывает врач «Скорой».
– Ногами двигать сможет?
– Да, но руки онемели, и мы не сняли шлем.
– Я его беру, – сообщаю коллегам и прошу вызвать Данилу на помощь. – Марк, меня зовут доктор Печерская. Можешь сжать мои руки?
– У меня шея не сломана? – нервно спрашивает футболист.
– Сейчас мы тебя осмотрим.
Довозим до палаты.
– Марк, в груди больно?
– Немного. Их защитник влепил в меня мячом. Я не успел отвернуться.
– Тахикардия 120, давление 110 на 68, – докладывает медсестра.
– В лёгких всё чисто, – озвучиваю.
– Как обидно. Вторая игра сезона! – произносит футболист. Вижу, как сильно он расстроен своей травмой.
– Измеряй кислород в крови, – говорю подоспевшему Даниле.
– Они меня нарочно выбили.
– Кто? Игроки другой команды? – спрашиваю.
– Соперники. То-то они радуются!
Перепоручаю парня Береговому, иду в соседнюю палату. Там на столе лежит старушка. Ко мне сразу же подходит Катя Скворцова и шепчет:
– Эллина Родионовна, она мертва. Её привёз муж, вон тот старичок, видите? За дверью.
– Так, и что?
– Понимаете, он с такой надеждой её сопровождал до самой двери, – рассказывает медсестра. – Надо бы как-то… давайте хотя бы сделаем вид, что проводим реанимацию?
Бросаю взгляд на супруга пациентки. Интеллигентный, очень бледный и тревожный дедушка. Постоянно поправляет сползающие с носа очки и смотрит. В глазах, и Катя права, столько надежды… Тут же соглашаюсь. Начинаю непрямой массаж сердца.
– Какой пульс? – спрашиваю у медсестры.
В этот момент в палату со стороны прилегающей смотровой входит Валерий Лебедев. За ним – десяток студентов – первогодки. Они со смесью любопытства и страха осматриваются вокруг.
– А здесь у нас… – говорит врач и, увидев старушку на столе, удивлённо произносит: – Да она мертва.
– Знаю.
– Мертвее не бывает, – произносит Лебедев, студенты выглядывают из-за его спины, пытаясь разгадать странный ребус.
– Оксигенация 65, – сообщает Катя Скворцова.
– Потому что она мертва, – опять говорит Лебедев, начиная раздражать.
– Её привёз муж, – киваю на старичка, смотрящего через стекло в двери.
– Ясно.
– Элли, ты справишься? – заглядывает Данила.
– Да.
– Асистолия, – произносит Скворцова.
– Пока мы притворяемся, может, студенты попробуют реанимацию? – предлагает Лебедев.
У этого человека, кажется, такие чувства, как гуманность и такт, отсутствуют в принципе.
– Нет. Пойдите скажите мужу, что мы пытаемся её спасти, но она очень слаба.
– Слабее не бывает, – усмехается Валерий.
– Замолчи, прекрати! – не выдерживая бесцеремонности коллеги, перехожу на «ты». – Иди! Дай бедняге время подготовиться.
– Нет проблем, шеф. Сделаю не хуже других. Смотрите, – и ослепительно улыбается студентам. Наблюдайте, мол, птенцы, как надо!
Вижу, как Лебедев со скорбным видом (хотя бы это сделать догадался!) объясняет старичку, чем мы занимаемся. Спустя ещё десять минут прекращаем «реанимацию». Вдруг вижу, как супруг пациентки бежит по коридору с пакетом, наполненным коробочками.
– Вот лекарства, я забыл в машине. Она принимает… – и он рассказывает, поражая прекрасным знанием болезней своей жены и способов их лечения. Все препараты называет правильно, включая дозировку.
– Присядьте, Владимир Вадимович, – прошу старика, увлекая на стоящие вдоль стены кресла.
Он опускается.
– У вашей жены был сильный сердечный приступ. Мы использовали все средства, какие только могли, но её сердце не выдержало, и мы не смогли её спасти. Она умерла, Владимир Вадимович, мне очень жаль.
– Видите? Мне надо было вызвать «Скорую», её бы привезли быстрее! – восклицает старик, кажется, не осознав услышанного.
– Вы ничего не могли сделать, чтобы спасти её. Просто пришло время. Хотите её видеть?
Он кивает, плотно сжав губы. Но теперь понимаю и другое: мужчина всё понял. У него дрожит подбородок. Человек сильный, старается не плакать, хотя слёзы стоят в глазах. Веду его в палату, оставляю с супругой.
– Эллина Родионовна, вот снимок того футболиста, – приходит администратор.
Взглянув, возвращаюсь в палату.
– Марк, снимок хороший, – сообщаю пациенту.
– Его мать здесь ждёт в вестибюле, – говорит Катя Скворцова.
– Хорошо. Сними щитки, а я сейчас вернусь.
– Меня выпишут? – спрашивает Марк.
– Пока нет.
Иду к матери юного футболиста. Представляюсь.
– Всё хорошо. Снимок у Марка хороший, ни перелома, ни опухли.
– Почему же его руки онемели?
– Возможно, онемение от гипервентиляции.
– Но нервы не повреждены?
– Нет. Кости не сломаны, позвоночник цел, паралича нет.
– Спасибо. Спасибо, – благодарит встревоженная мать. – Я могу его видеть?
– Конечно.
Тут мне на глаза попадаются студенты. Они вместо того, чтобы перемещаться группой, как это принято во время экскурсии, разбрелись в разные стороны и только мешают персоналу и пациентам. Хмурюсь, иду искать Лебедева и нахожу в перевязочной, где он обрабатывает ожог какому-то мужчине.
– Я же просила тебя заняться студентами.
– Я уже показал им отделение.
– Теперь покажи им, как вести карты.
– У меня тут восемь пациентов, – пытается отнекиваться Лебедев.
– Вот студенты и помогут.
– Понял, – нехотя соглашается он.
Иду к себе и вижу, что возле тела жены стоит Владимир Вадимович. Скрестил руки на груди и печально смотрит на белое лицо. Не могу пройти мимо. Захожу, беру в соседнем помещении табурет, выношу и ставлю рядом со стариком, предлагая присесть.
– Вашу жену отвезут в морг, но это может быть не так скоро. Хотите, мы позвоним в бюро ритуальных услуг?
– У нас есть два участка на кладбище. Но этим занималась Юля, а я не помню, где они.
– Скажите, если вспомните.
– Можно мне побыть с ней?
– Сколько пожелаете.
Продолжаю свой путь. Встречаю по дороге Катю Скворцову, и она говорит:
– Эллина Родионовна, вы поступили с ними очень достойно. Я про тех стариков. Семейную пару.
– Обычная работа, – пожимаю плечами.
– Нет. Он потрясён. Могло быть хуже, если бы он винил себя.
– Он и винит. Он жив, а её нет.
– Долго они были женаты?
– Не знаю. Вероятно всегда. А ты долго замужем?
Катя задумывается, смотрит в потолок.
– 23 года, – отвечает. – Мне уже кажется порой, что целую вечность.
– Здорово, – киваю. Даже становится немного завидно.
– Да, чуть не забыла! – вдруг говорит Катя. – Тому мальчику, Марку, стало трудно дышать. Жалобы на боль в груди.
Спешим в палату.
– Марк, тебе трудно дышать? – спрашиваю паренька.
– Немного. Скажи, где больно.
– Давление стабильно. 150 на 70. Кислород 98, – сообщает Скворцова.
– Здесь, – показывает футболист.
– Живот болит?
– Нет.
– Точно нет? Катя, закажи томограф и готовь его. Где твоя мама, Марк?
– Пошла узнать счёт игры. Если проигрываем, я вернусь на поле, – уверенно заявляет парень. Не ожидала от него такой преданности своей команде.
– Надо ещё раз проверить твою грудь и живот. Просто на всякий случай, – говорю ему.
– А это долго?
– Отдохни, Марк. Ты у нас немного побудешь.
В коридоре возле палаты наталкиваюсь на мать футболиста.
– Что случилось? – спрашивает она.
– Ничего страшного. Возможно, у Марка сломано ребро. Сделаем сканирование, убедимся, что не задета печень.
– Печень? Что это значит?
– Смотря что за случай. Но это лишь предположение, я хочу проверить.
– Я ждала, что-то случится подобное. Ненавижу этот футбол! – признаётся женщина. – Но для него это стимул. Он не любит учиться, но старается, чтобы играть, и я разрешила.
– Я уверена, что всё обойдётся. Подойду к вам после сканирования, – стараюсь её успокоить.
Идём в палату. Мимо Данила помогает везти каталку, на ней ещё один юный футболист, только форма другого цвета.
– Давление 136 на 80, пульс 125, – докладывает фельдшер.
– Меня избили, а судья ноль внимания, – возмущается парень.
– Капельницу с обезболивающим и противошоковым. Открытый перелом берцовой кости. 100 миллиграммов, медленно.
Неожиданно к футболисту подбегает мама Марка.
– Пять! – смотрит на номер на его груди. – Это же тот самый, который ударил мячом по моему сыну!
– Это был чистый удар! – парирует пострадавший.
– Ты специально ударил так, чтобы попасть в Марка! – возмущается женщина.
– Это вышло случайно.
– Нет, нарочно!
– А они не нарочно сломали мне ногу?
– И поделом тебе! – кричит мать Марка.
Парня увозят во вторую смотровую. Останавливаюсь, поскольку вибрирует телефон. Достаю. Читаю сообщение: «Завтра ты помогаешь Майе вывезти препараты. Если позвонишь копам – прежде подумай о дочери и родителях с братом и его отпрысками. Обнимаю, искренне твой Б.»
Холодея, убираю устройство в карман. Мне страшно. Этот Борис (хоть и незнакомый номер, но сразу понятно, кто сообщение прислал) может привести угрозу в действие. Что же делать?!