Весьма поучительный во всех смыслах материал нашего автора Б.Н. Григорьева редакция в этот раз предлагает без лишних разъяснений, ибо они излишни.
Дон Кихот в голубом мундире
Б.Н.Григорьев
Имя этого человека вошло в русскую историю однозначно под знаком «минус».
Вместе со своим начальником А.Х.Бенкендорфом (1782-1844) он прослыл душителем свободы и символом подавления всего инакомыслящего в России. Он был беспрекословно предан своему императору, любил его искренно, уважал и рассматривал его как великого и умного государя, обеспечившего мир и спокойствие в стране.
Звали его Леонтием Васильевичем, а фамилия - Дубельт (1792-1862). Он отдал службе в армии и в корпусе жандармов Николая I целых 55 лет и который удостоился даже прозвища Дон Кихота в голубом (жандармском) мундире. Мы решили показать этого человека с помощью его же собственных мыслей и рассуждений, но предварительно вкратце расскажем о его биографии.
Наш Дон Кихот происходил из лифляндских обрусевших немцев.
Закончив в 1807 году Горный кадетский корпус, он поступает прапорщиком в Псковский пехотный полк, а уже поручиком участвует в сражениях с наполеоновскими войсками (Гуттштадт и Деппен). В Отечественную войну 1812 года он служит адъютантом у генерала от инфантерии Д.С.Дохтурова, отличается в Бородинском (ранение), Малоярославском и Тарутинском сражениях, участник загранпохода 1813-1814 г.г., Лейпцигского сражения народов и взятия Парижа (медаль).
После войны он находится в армии на штабной службе и в 1721 году становится командиром Старооскольского пехотного полка. Во время запрещения масонских лож в 1822 году Леонтий Васильевич как член нескольких масонских лож даёт письменные показания. Был знаком с декабристами С.Г.Волконским и М.Ф.Орловым и как подозреваемый в связях с декабристами допрашивается в 1826 году Комиссией, но ввиду отсутствия доказательств «оставляется без внимания».
В 1828 году из-за конфликта с командиром дивизии П.Ф.Желтухиным (1777-1829) Дубельт в чине подполковника уходит в отставку поселяется в Рыскино, тверском имении жены. 1 февраля 1830 года, по протекции родственника жены и адъютанта Бенкендорфа А.Ф.Львов, а он получает должность жандармского офицера в Твери. С этого момента начинается его карьера в III отделении канцелярии Е.И.В.: он повышается в звании до полковника и работает в приёмной Бенкендорфа, 3 октября 1831 года получает диплом на потомственное дворянское достоинство, через 4 года становится начальником штаба корпуса жандармов с производством в генерал-майоры. С 1839 по 1856 г.г. Дубельт исполняет обязанности управляющего III отделения, в 1852-1856 г.г. – товарищем (заместителем) министра внутренних дел, повышается до звания до генерала от кавалерии.
Он умер в 1862 году и был похоронен на Смоленском православном кладбище. Могила, как сообщает нам википедия, утрачена – вероятно разрушена в ходе последовавших восстаний и революций.
К наиболее известным и громким делам Л.В.Дубельта можно причислить: запрещение журналов Николая Полевого «Московского Телеграфа» (1834) и Николая Надеждина «Телескопа» (1836), конфискация бумаг Пушкина после смерти поэта (1837), ссылка Лермонтова на Кавказ, разгром в 1847 году Кирилло-Мефодиевского общества (украинофилы Т.Шевченко и Н.Костомаров), ссылка М.Салтыкова-Щедрина (1848), аресты и следствие по делу Петрашевского (1848-1849), аресты И.Аксакова (1849) и И.Тургенева (1852).
При этом Дубельт неоднократно ходатайствовал о пенсиях для тех же Полевого и Надеждина, о разрешении постановок Михаила Щепкина. А.И.Герцен так охарактеризовал эту неординарную личность: «Дубельт – лицо оригинальное, он наверное умнее всего Третьего и всех трёх отделений Собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттенённое длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролись в этой груди прежде, чем голубой мундир победил – или лучше, накрыл всё, что там было».
Своим запискам, отражающим его мысли с 1832 года по 1862 год, Леонтий Васильевич дал заглавие «Вера без добрых дел мертва». Это интересный документ, дающий яркое представление об идеологии официальной России, «которая самодовольно замкнулась в убеждении своей непогрешимости». Так комментировал записки историк, публицист и один из вождей партии кадетов С.П.Мельгунов в своём предисловии к их публикации в журнале «Голос минувшего» за 1913 год.
Мы не станем излагать содержание этого предисловия, отметим только, что Сергей Петрович просит не верить приведенному выше высказыванию Герцена и считает Дубельта ханжой и лицемером, а его записки – выражением «полного убожества мысли».
Да, конечно, Дубельт – не Монтескье и не Сенека: он был плоть от плоти военным офицером и человеком своего времени и выражал свои мысли с учётом реальностей, господствовавших в России первой половины XIXвека. Попытаемся взглянуть на его записки с нынешней точки зрения - они заслуживают того благодаря своей не утратившей до сих пор актуальности.
«Желал бы, чтобы моё сердце всегда было полно смирения, …чтоб никого не обижал, напротив, всем желал добро, никого не презирал, даже самого убогого человека, …чтоб из уст моих всегда излетали только слова любви и благодати, …чтобы обхождение моё с другими было всегда кротко и без гнева…Желаю невозможного – но желаю!», - так начинает свои записки жандарм Дубельт и утверждает: «А что такое добро, надо спрашивать у совести».
Первой обязанностью честного человека, пишет далее автор записок, есть: любить выше всего своё отечество и быть самым верным подданным и слугою своего государя. И обращается к своим сыновьям с предупреждением не заражаться «бессмыслием запада»: «Не верьте западным мудрствованиям – они ни вас и никого к добру не приведут… Для нас одна Россия должна быть самобытна…всё иное есть лишь отношение к ней… Мыслить, мечтать мы можем в Германии, Франции, Италии, а дело делать в России». Актуальность этого призыва для нашего времени кажется нам совершенно бесспорной.
(Скажем сразу, что сыновья Дубельта честно исполнили завет своего отца: Николай умер в 1860-х годах в чине генерал-лейтенанта и командира гвардейской дивизии; Михаил, женатый на Натальи Александровне Пушкиной, дочери поэта, был комендантом Александропольской крепости на Кавказе).
Россию Леонтий Васильевич сравнивает с арлекинским платьем, сшитым из различных клочков одной ниткой – самодержавием. Выдерни эту нитку – и платье распадётся. В России, считает он, учёные должны поступать как аптекари, владеющие и целительными средствами, и ядами, и отпускать учёность только по рецепту правительства. Попутно он высказывается против свободы книгопечатания и выступает за жёсткую цензуру со стороны правительства. Очень близко к грибоедовскому Скалозубу, но что же можно было ожидать от человека, стоявшего на страже порядка и закона?
Дубельт сильно недоволен обручением в 1840 году в.к. Александра Николаевича с принцессой Гессен-Дармштадтской: «Виноват, эта партия мне не нравится». Причины? По портрету своему она не очень хороша, в то время как наследник настоящий красавец. Эта партия делается не по сердцу и себе не по плечу, - заканчивает он эту «крамольную» запись и тщательно вымарывает её. Но куда там! Специалисты добрались-таки до текста!
И. наоборот, он очень доволен браком А.Н.Демидова (1812-1870), который, будучи рядовым дворянином и дипломатом, женился на племяннице императора Наполеона и внучке короля Вестфальского, брата Наполеона. Что делает, по его мнению, честь России. И удивляется, почему государь не утвердил за Демидовым титул князя Сан-Донато. Радовался Дубельт и обручению в.к. Ольги Николаевны с принцем Вюртембергским – особенно потому, что Ольге Николаевне удалось избежать брака с австрийским эрцгерцогом Стефаном, сыном палатина Венгерского: того самого, который в своё время уморил с горя Александру Павловну. Стефан – всего-навсего племянник императора, а многочисленные его тётушки, дядюшки, сестрицы и братцы до смерти заклевали бы Ольгу Николаевну.
Далее Дубельт делится своим необычным наблюдением: он находит, что все наши царевны по имени Александра быстро и неожиданно умирают. Из потомства императора Павла умерли 8 великих княгинь и княжён, из них четверо носили имя Александра. И это не потому, что это имя было очень популярно. Так же популярно было имя Мария, но Марии, слава Богу, живы, а вот Александры умирают: у государя сестра Мария жива, а сестра Александра скончалась, у него же дочь Мария жива, а дочь Александра умерла. У в.к. Марии Николаевны дочь Мария жива, а дочь Александра умерла. «Конечно, не от имени они умерли, но как-то странно!» - заключает он это наблюдение.
Восхвалению Николая I на страницах своих записок Леонтий Васильевич отдаёт изрядную дань, и чувствуется, что любовь его к своему государю была искренней и беспрекословной. Он называет его рыцарем без страха и упрёка.
Недавно, сообщает он, государь приказал посадить в крепость одного еврея, вина которого ещё не была доказана. Дубельт осмелился возразить и попросил дать ему время на расследование дела, но Николай взглянул на него так строго, что Леонтий Васильевич «испужался», предчувствуя неминуемую беду. Однако, император, помолчав, ограничился только словами: «Нет, посади его в крепость!»
Приказание было исполнено, а через 4 месяца обнаружилась совершенная невинность еврея.
- Ты был прав, - сказал Николай, - теперь скажи, чем могу я вознаградить его невинное заключение?
- Деньгами, - ответил Дубельт. – Этот народ готов за сто рублей и год просидеть в крепости.
Николай приказал выдать пострадавшему 4 тысячи рублей.
«Много ли таких людей, готовых так честно признать свою ошибку?» - спрашивает автор записок.
Леонтий Васильевич принимал близко к сердцу судьбу страны и пытался в силу своих знаний и способностей помочь ей. Обнаружив, что Европа меняет парусный флот на паровой, он сильно забеспокоился: «при первой войне наш флот тю-тю! Игрушки под Кронштадтом и пальба из пищалей не помогут». Мысль о перевооружении русского флота Дубельт немедленно изложил своему начальнику А.Ф.Орлову. И получил от него в ответ такие слова:
- Ты, со своим здравым смыслом, настоящий дурак!
«Вот те на!» - воскликнул обидевшийся Леонтий Васильевич.
Инцидент произошёл как раз накануне Крымской войны, в которую Черноморский флот вступил в основном с парусными кораблями и оказать достойное сопротивление паровому флоту французов и англичан был не в состоянии. И флот тю-тю – затопили в Севастопольской бухте.
Возмущался Дубельт также отказом военных властей от предложения французского инженера-оружейника Меньё из-за того, что он потребовал за свои услуги слишком много денег. Они не подумали о том, что француз предложит свои изобретения европейским государствам.
Он сокрушается над тем, что казённое воспитание портит молодёжь не только в отношении нравственности, но и «насчёт мнений о государе». При воспитании дома родители внушают детям «чувства и правила порядочные», в то время как в корпусах «свирепствует такой дух непокорности, …что и самый лучший юноша заражается этими недугами».
Воспитание детей там поручено в.к. Михаилу Павловичу. Да разве он может быть настоящим воспитателем юношества? Да разве он имеет понятие о настоящем воспитании! Человек он честный, но сердитый и думает только о том, чтобы у мальчика были застёгнуты все пуговицы, чтоб фронт хорошо ровнялся и чтоб дети проворно метали ружьё. Игрушки! «Воля ваша, а этот человек – беда России», - восклицает он в сокрушении. «Генерал-фельдцейхмейстер, генерал-инспектор по инженерной части, он не думает ни об укреплении границ государства, ни об улучшении оружия; отказывает приезжающим к нам иностранцам с предложением новой системы ружей и оставляет армию, вместо ружей, с палками». В своей слепоте, продолжает Леонтий Васильевич, Михаил Павлович сумел убедить своего брата и государя Николая Павловича в том, что наша армия всех шапками всех забросает. И приводит сцену, свидетелем которой был сам автор: как-то на Параде в Красном Селе какой-то солдат выставил немного вперёд плечо, что стало причиной вспышки гнева у великого князя. Он поднял кулак и не сказал, а прокричал, обращаясь к присутствовавшим генералам:
- Вами надо командовать вот так: в одной руке держать пук ассигнаций, а в другой – палку.
От этих обидных слов некоторые генералы заплакали.
«Такой человек может ли иметь понятие о воспитании юношества?», - спрашивает Дубельт.
Позвольте, скажет читатель, да это…это не критика, это бунт!
Да, бунт, в лице главного охранителя и столпа самодержавия! Интересно, не правда ли? И писано сие в 1840-х годах, не на пенсии, а в разгар своей непорочной службы. И это не факт, а самая настоящая правда, скажем мы словами известного Остапа Бендера. Так сколько же усилий приходилось этому человеку прилагать, чтобы не дать вырваться наружу возмущению из груди, прикрытой голубым мундиром жандарма? Загадка.
Читаем далее.
«Пуще холеры огорчает Россию рекрутский набор... Едва к марту кончили поставку рекрут, теперь, к 1-му ноября, опять подавай по 10 человек с тысячи…Помещики и народ ропщут». Если бы об этом узнал государь, он бы, конечно, не допустил этого, но государь стоит слишком высоко, чтобы самому увидеть роптание народа. А ропот, по мнению Дубельта, опасен, потому что он вытесняет любовь народа к своему царю. Предлагает Леонтий Васильевичи средство для лечения этой болезни: заменить рекрутский набор, хотя бы частично, вербовкой в армию желающих. Таких людей на Руси довольно много.
На фоне французской революции 1848 года в России, а вернее в высших сферах власти, возникло желание задавить эту революцию. Революций боялся и император Николай и, возможно, именно в угоду ему появилось желание совершить поход во Францию.
Мы не знаем, как себя вёл Дубельт в этой ситуации, но в своих записках он решительно восстаёт против подобных планов. Не нравится их республика? Так стоит ли из-за этого воевать и навлекать на Россию все невзгоды этой войны? А не лучше ли оставить французов в покое, и пусть их безумствуют: «провались они сквозь землю, лишь бы мы были умны». Далее он на нескольких страницах рассуждает о том, почему французы «блажат», и почему русский мужик не последует французскому примеру. А сторонников французской революции среди русских людей Леонтий Васильевич предлагает выслать в ту же Францию и дать им возможность убедиться во всей прелести революционных порядков.
Он понимает, что подобные рассуждения не по нутру русским журналистам и либералам и переживает за то, что русская молодёжь начнёт «слепотствовать» по отношению к чужим краям, где всё хорошо, а дома плохо. «Всё это доказывает, что просвещение тогда только истинно и приносит действительную пользу человеку и вместе с тем всему обществу, когда ум и сердце просвещаются одинаково». Если же просвещается один ум, а сердце зарастает тернием, тогда и просвещение яд, а не польза для человечества, и заключает: «Просвещение должно состоять в познании и исполнении своих обязанностей, в развитии добрых склонностей, в присвоении себе самых высоких мыслей и самых благородных правил,… в умении размышлять и владеть собой». И с этой мыслью нам трудно не согласиться: Леонтий Васильевич имеет в виду ту саму «образованщину», которая даёт о себе знать и в переживаемые нами сложные дни противостояния с Западом.
Дубельт утешает себя мыслью, что в России пока всё тихо и спокойно, где «несть власть, иже не т Бога», где лучше иметь одного владыку, нежели 200 тысяч. Конечно, признаёт он, совершенства нет на земле, но зачем подражать чужим обычаям и правилам?
Говоря о свободе книгопечатания, автор не соглашается с теми, кто говорит, что всё зло от него. Он полагает, что всё зло исходит от общей безнравственности и общего духа безначалия. Хороший человек, по его мнению, не станет читать худых книг, а дурному человеку никакая цензура не помешает доставать ему дурное чтиво. Запрещение только разжигает любопытство и заставляет прочесть какую-нибудь скверность. Впрочем, причиной неустройства он полагает не только свободное книгопечатание, но и дурное воспитание людей, худое направление мыслей и привычка считать себя умнее других.
Коммунисты, проповедывая своё царство, по мнению Дубельта, забыли про давно известную истину – Евангелие, которое тоже предписывало равенство между братьями, но говорило, что Кесарю надо отдать Кесарево, и внушало добродетели, которые делают человека совершенным. А коммунисты, говоря о равенстве, забывают о добродетели, которая не допустит человека до худых поступков.
Современное правление России, по его оценке, стоит посередине между кровавым деспотизмом восточных государств и буйным безначалием западных народов. Россия, считает Дубельт, сильна своим самодержавием и помещичьим землевладением. Вольные крестьяне не смогут обеспечить страну продуктами земледелия а ринутся в города, увлекутся спекуляцией, и «о хлебе тогда поминай, как звали». Свобода возбудит у народа бушующие внутри страсти и удалит его от здравого смысла и истинной религии: «Всё состоит в том, что человек, необузданный хорошими правилами, всегда будет блажить, всегда будет недоволен…» Но с другой стороны, и помещик не должен угнетать своих крепостных – таких помещиков в Сибирь!
Помещик, по Дубельту, самый надёжный оплот государя: «Никакое войско не заменит той бдительности, того влияния, какие помещик ежеминутно распространяет в своём имении». Если уничтожить помещика, то народ «напрёт и нахлынет со временем на самого царя». Тут мы видим в Дубельте настоящего убеждённого крепостника, и с этим уж ничего поделать нельзя.
Комментируя дело Петрашевского, Дубельт полагает, что лучшим средством их наказания была бы высылка его участников в их любимый Запад («Пусть их там пируют с такими же дураками»), а Сибирь их не исправит – народ станет смотреть на них как на жертвы и станет им сочувствовать. И здесь Леонтий Васильевич даёт рецепт, который и в наши дни высказывается в частном порядке.
Критикует он и царя, подавившего в 1848 году восстание венгров. С бурлящей Европой России всё равно не справиться. Тем более, что вряд ли стоило помогать Австрии, которая столько раз обманывала Россию и на сей раз выкинет какую-нибудь подлость против нас. (Тут Леонтий Васильевич, как в воду глядел: через 8 лет Вена предаст Россию и станет в один ряд с Францией и Англией).
В 1849 году умер в.к. Михаил Павлович, и Дубельт высказывает по этому поводу соболезнование государю, но нисколько не жалеет о смерти самого великого князя, «который своей строгостью пятнал царство нашего доброго, великого государя, как бывало граф Аракчеев пятнал царство Александра благословенного». И высказывает мысль о том, что в наше время строгость не смиряет, а раздражает людей. (Спрашивается, как же эту сентенцию совместить с содержанием и результатами служебной деятельности её автора?)
Дубельт резко критикует понижение тарифов на импорт из Англии, который самым разорительным образом подействовал на состояние отечественной промышленности. Критически он относится и к пожалованию в.к. Екатерине Михайловне (племяннице Николая и дочери усопшего Михаила Павловича) 500 тысяч рублей: племянница и так богата, наследуя состояние своего отца, так к чему же награждать её ещё большим богатством?
Леонтий Васильевич с удовлетворением приветствует воцарение Луи Наполеона во Франции: «Вот Франция опять империя! Желаю, чтоб Людовик Наполеон упрочил власть свою во Франции. Прежде я считал его беспутным разбойником, а теперь вижу, что он человек мудрый». Он выражает опасение и сожаление, что государь с ним не сойдётся, а следовало бы: подружившись с Францией, мы заставили бы англичан призадуматься. И запись через несколько дней: «Не послушался государь людей опытных, ему преданных. Поссорился с Людовиком Наполеоном. Быть беде!»
Дубельт возмущён, что некоторые приближённые царя говорят о том, что Турция – слабый противник, что турецкая армия поражена чумой и холерой и что воевать будет не с кем. Дубельт предостерёг Николая от шапкозакидательства и призвал его крепиться духом.
- Братец! Духом-то не упаду, но здоровья не станет, - ответил император.
«Турок должно беречь и поддерживать, потому что для государства всегда выгоден глупый сосед», - делает вывод Дубельт.
«Иностранцы – это гады, которых Россия отогревает своим солнышком, а как отогреет, то они выползут и её же кусают», - говорит его личный опыт.
Леонтий Васильевич очень расстраивался, что Николай не послушался советов верных людей и поссорился с Людовиком Наполеоном. «Быть беде!», - пророчески восклицает он.
Следующая запись сделана уже после смерти Николая Павловича.
Запись от 26 августа 1856 года подводит итог его многолетней службы: «Бог видит, что я служил без всяких видов честолюбия, для пользы моего государя, моего отечества и моих сограждан»
В январе 1862 года, комментируя изображение фигуры Тараса Шевченко на памятнике тысячелетию России в Новгороде, пенсионер Дубельт пишет, что значение Шевченко как литератора искусственно раздуто русскими либералами, а оно между тем ничтожно, включая в себя несколько песен и повестей на малороссийским наречии. "Не думаю, чтоб эти песни и повести могли способствовать к прославлению России". Дубельт возвращается к 1847 году и к раскрытию заговора, ставившего своей целью отделение Малороссии (автор, вероятно, намеренно избегает названия «Украина») от России. В заговоре принимали участие Гулак-Артемовский («человек глупый, но богатый»), Кулеш (Кулиш) со своей женой, Андруский, Костомаров и Шевченко. При аресте у Шевченко были обнаружены рисунки, изображавшие членов императорской семьи в самом похабном виде, и когда его спросили: «Что это?», он сказал: «Простите, больше не буду».
Александр II освободил Шевченко, но он, уже спившийся в конец, скоро умер. Надобно было видеть этого человека, пишет Дубельт, дородного, с опухшим от пьянства лицом, с грубой мужицкой речью, которого в приличном доме и в дворники бы не взяли, а украинофилы назвали славой, честью и украшением Малороссии. Если бы авторы памятника обратились в архив III отделения и узнали бы всю подноготную Шевченко, вряд ли бы они стали срамит Россию, украсив его изображением памятник.
На этом записки Л.В.Дубельта заканчиваются.
Источник: Записки Л.В.Дубельта по публикации в журнале «Голос Минувшего» за 1913 год, том 3 (март).
Н.М.Языков (1803-1846), 6 декабря 1844 года.
(Русский архив», том 38)
О вы, которые хотите
Преобразить испортить нас
И обнемечить Русь – внемлите
Простосердечный мой возглас!
Кто б ни был ты, одноплеменник
И брат мой: жалкий ли старик,
Её торжественный изменник,
Её надменный клеветник;
Иль ты, сладкоречивый книжник,
Оракул юношей-невежд,
Ты, легкомысленный сподвижник
Беспутных мыслей и надежд;
И ты, невинный и любезный,
Поклонник тёмных книг и слов,
Восприниматель достослёзный
Чужих суждений и грехов.
Вы – люд заносчивый и дерзкий,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все – не русский вы народ.
Не любо вам святое дело
И слава нашей старины,
В вас не живёт, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью к Родине; не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живёт
Любовь не к истине, не к благу!
Народный глас – он Божий глас.
Не он рождает в вас отвагу:
Он чужд, он странен, дик для вас.
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бессмысленно звучат;
Могучих прадедов преданья
Вам ничего не говорят:
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья.
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственный сны!
Хулой и лестию своею
Не вам её преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрёт неверный ваш язык,
Крепка, надёжна Русь святая,
И русский Бог ещё велик!
