Так уж сложилось, что на тот исторический отрезок времени никто в мире, кроме Пауля Маузера, не имел личного тридцатилетнего опыта по созданию «болтовых» винтовок и столь шикарной экспериментальной базы по обкатке своих винтовочных творений в масштабах сразу нескольких армий. И всё это Маузер с большим знанием дела и с любовью аккумулировал в своём новом германском «гевере образца 1898 года».
От всех предыдущих образцов новый «гевер» взял всё самое лучшее, плюс ещё несколько штрихов, добавленных рукой мастера. Например, вдоволь поэкспериментировав с калибрами Маузер пришёл к выводу, что нормальный калибр должен лежать где-то от 7 до 8 мм, несколько тяготея к верхнему пределу. Потому для своего «фатерляндского гевера» он предпочёл не минимизированные «шведские» 6.5 мм, а по германски солидные 7.92 мм. При этом в эргономике винтовки появилась пистолетная, достаточно удобная рукоятка, а проблему «защиты ствола» (раз уж военное командование ей так озабочено было) Маузер решил иначе. Он сумел убедить генералитет, что на деформируемость ствола влияет не столько внешняя среда, сколько прикреплённый к нему с помощью кольца штык, передающий стволу все нагрузки, возникающие в процессе штыкового боя. Потому в новом гевере штык со стволом уже напрямую не соприкасался, закрепляя штыковую рукоять на специальную подствольную планку.
Были ли в «гевере 1898» недостатки? Конечно, были! Например, очень несовершенный прицел (кстати говоря, размеченный аж до 2000 метров!), который имел специфически покатую форму «американских горок» (в Америке их называют «русскими»), потому как тогда считалась, что именно по такой траектории и летит пуля, а значит, и конфигурация прицела должна ей соответствовать. Ещё ручка затвора в первых моделях торчала горизонтально, ибо так было тогда принято. На этом всё. Со временем всё это легко исправилось, и… исправлять больше стало нечего.
Особенно безрадостным для нас обстоятельством является то, что это, практически идеальное в своём классе оружие стало основным оружием рейха уже третьего. И поскольку приводить рисунок немца в «той самой» каске и с винтовкой Маузера в руках как-то не хочется, мы лучше расскажем о по-настоящему благородном применении данного оружия в весьма даже достойных целях.
Как мы уже писали, образец 1895 (а также небольшое количество М–1898) были поставлены в южноафриканские республики, где именно этой маузеровской винтовке суждено было стать основным оружием буров–африканеров, боровшихся за свою свободу против колониальной зависимости от Великобритании. Именно там, в южноафриканских саваннах, оказавшись в руках великолепных стрелков, каждый из которых буквально вырос с оружием в руках, столь прекрасное оружие сумело если и не сломать, то существенно расшатать британскую военную машину, тем самым дав мощный толчок к скорому крушению одной из величайших империй мира. Потому изображение не германца, целящегося из винтовки Маузера, а бура–африканера с изначально голландскими корнями мы и приводим, поскольку точно знаем, что у него на мушке будет не русский солдат, а обуянный империализмом англосакс.
Надо сказать, что в той войне британцы противостояли германскому «маузеру» винтовкой «Ли–Энфилд» образца 1895 года, тоже вроде как претендующей на шедевральность вследствие своей явной устремлённости в будущее, но на южноафриканском поле боя показавшей свою откровенную несостоятельность по сравнению с маузеровским творением.
Но по порядку. Как мы помним, в Англии внедрение бездымного пороха изначально не очень-то заладилось, и потому для принятой там винтовки Ли–Метфорда образца 1888 года в патроны калибра 0.303 (что составляло 7,7 мм) порох опять стали засыпать дымный. Благо, сложные и многочисленные нарезы системы Метфорда (почему его имя и фигурирует в названии) позволяли даже этим маломощным порохом стрелять вполне сносно.
Винтовка была явно перспективной, поскольку имела съёмный магазин. Иметь-то она его имела, но не снимала и даже носила прикреплённым на цепочке. британскому солдату полагалось зарядить магазин восемью патронами, поставить отсекатель магазина от патронника и вести огонь, поочерёдно вкладывая по одиночному патрону после каждого выстрела. Аргументы в пользу подобного подхода приводились самые различные, и порой не лишённые оснований. Например, что если солдат выпустит в наступающего врага весь магазин, а враг при этом не остановится, то его (солдата) моральное состояние после этого будет напрочь подорвано. Кроме того, в те не частые случаи, когда беспрерывным огнём проводилось опустошение всего магазина, зачастую возникали частые осечки, что было совершенно не удивительно, потому как постоянно заряженные магазины вызывали ослабление постоянно сжатых пружин, закономерно теряющих свои упругие свойства. Соответственно, и усилия по подаче патронов в патронник теперь становились недостаточным, что и порождало осечки.
В общем, стреляли англосаксы упрямо по одному патрону, и это у них уже почти вошло в традицию, тем паче, что порох-то у гордых бритов пока ещё оставался дымным и при одиночной стрельбе дым хоть как-то успевал рассеяться. остепенно с бездымным порохом в Англии всё же заладилось, вот тут-то и выяснилось, что нарезы Метфорда его никак не выдерживают и быстро срезаются. А раз так, то необходимо перевооружение, и к 1895 году на Туманном Альбионе появилась винтовка с той же самой затворно–магазинной системой Периса Ли (но с магазином, увеличенным уже до десяти патронов) и с не такими мудрёными как ранее, но более глубокими нарезами, вследствие чего из названия оружия было убрано имя Метфорда, будучи замененным на «Энфилд», являющийся географическим пунктом местонахождения королевского оружейного завода–изготовителя.
Кроме внушительной десятки зарядов в магазине, которые теоретически можно было использовать для существенного увеличения плотности огня, винтовка имела ряд несомненных плюсов. Например, вынесенную назад ручку перезаряжания, а также стебель затвора, отрегулированный по длине таким образом, что производить перезарядку с ним можно было не отрываясь от прицела.
Были в первой модели Ли–Энфилда и свои странности — например, боковой (расположенный на боку) диоптрический прицел для навесной стрельбы на большие расстояния по площадям. Прицел не просто боковой, но ещё и складной, который можно было поворотом привести в боевое положение и обратным поворотом убрать. При этом обычный прицел был вполне себе нормальным, но несмотря на это винтовка «Ли–Энфилд 1895» давала нестерпимо большой разброс, раза в 2–3 превышающий таковой у конкурирующей с ней маузеровки.
Кроме того, что маузеровка уже сама по себе стреляла точнее, так при этом ещё и находилась в руках прирождённого охотника и просто решительного, привыкшего к опасностям мужчины, умевшего равно хорошо и охотиться, и защищать с оружием своё, расположенное в диких краях жилище от и крайне воинственных аборигенов. И поскольку выросший на африканском континенте мужчина успешно делал всё это и с гораздо худшим оружием типа шомпольного «роёра» (национального голландского ружья), то уж с таким пятизарядным шедевром как германский «гевер» он щёлкал англичан просто играючи, умело подкрадываясь к ним как к пасущимся антилопам, среди привычного ему саванного ландшафта на расстояние прицельного выстрела, который практически всегда достигал цели.
Но империя есть империя! И кроме винтовок она применяла ещё артиллерию, пулемёты и даже бронепоезда, противопоставить которым африканерам было просто нечего. Плюс такое чрезвычайно эффективное для «работы» с мирным населением изобретение как концентрационные лагеря (да, да, первыми были именно англосаксы). Потому империя, в конечном итоге, и победила. Но нам интересно совсем другое.
Симпатии всего мира тогда были на стороне проигравшей стороны (то есть, на стороне свободолюбивых и гордых буров), а поскольку воевали они, в большинстве своём, с маузерами в руках, то и реклама германским «геверам» от того получилась весьма неплохой. И вот тогда какой–то британский гений коммерции взял да и назвал винтовку «Ли–Энфилд»… БУРОМ! Как к этому отнеслись ветераны британской королевской армии, честно проливавшие свою кровь на войне с этими самыми бурами–африканерами, история умалчивает (как можно предположить, скрепя зубами), но маркетинговый ход с такой подменой понятий получился просто великолепный!
Вскоре об этой винтовке узнал весь мир и она стала пользоваться огромной популярностью, прочно ассоциируясь в массовом сознании с мужественными африканерами, героически боровшихся за свою свободу. Да что говорить, если уже и в наше время о винтовках «бур» (именно «бур», а не «Ли–Энфилд») ходили легенды на тему того, как они в Афганистане якобы пробивали броню наших БТР–ов. Но то легенды, а вот то, что выпущенная из «бура» пуля прошивала насквозь броник, то это уже правда. О том, что это оружие осталось в афганских горах со времён английского нашествия, знали все, а вот о том, что оно никак не являлось оружием буров–африканеров, которые, наоборот, сражались против противника вооруженного именно «Ли–Энфилдом», знал весьма ограниченный круг лиц (и автор данных строк в их число не входил). Вот и так оно, оказывается, в жизни тоже бывает…
И в довершении темы «Ли–Энфилда» отметим, что все недочёты, выявленные в ходе англо–бурской войны, были скрупулёзно учтены и оперативно доработаны, и потому последующие модификации винтовки (они назывались «Mk» с порядковой цифрой) были уже выше всяких похвал. Но так как это происходило уже в двадцатом столетии, то в зачёт нашего конкурса на «шедевральность» конца девятнадцатого мы изделие последующего века включать не будем.
И здесь у пытливого читателя, прочитавшего про армейские винтовки России, Германии и Великобритании наверняка подспудно созрел вопрос: а что же в это время происходило у «законодателя мод» на стрелковое оружие, каковым в девятнадцатом столетии аж целых три четверти века заслуженно считались Североамериканские соединенные штаты? Почему они отсутствуют в нашем конкурсе «на шедевральность»? А всё просто. Недотянули американцы до того, чтобы к концу девятнадцатого века вооружить хорошим добротным оружием свою собственную армию. Понимаю, что в подобное поверить трудно, особенно зная историю «кольтов», «смит–вессонов», «винчестеров», «спенсеров» и прочего великолепно стреляющего железа сугубо американского происхождения, которое в своё время сделало самую настоящую революцию в мировом развитии стрелковых систем, но как говорится «из песни слов не выкинешь»…
Всё это по-настоящему гениальное оружие на американском континенте, в большинстве своём, было не в армии, а оставалось у гражданского населения, где одно время оно успешно применялось против индейцев, а когда те закончились, то против неизвестно кого (в основном, против друг друга). Вооружённые же силы США при этом до 1892 года, вы не поверите, но преимущественно ещё были вооружены старым, как томагавк Чингачгука, однозарядным «спрингфилдом» с тем же самым затвором системы «трапдор», который был актуальным лет двадцать назад, поскольку тогда он как нельзя лучше способствовал переделке шомпольных мушкетов времён гражданской войны в казнозарядные винтовки! Конкурировал же армейский «спрингфилд» с… «шарпсом» (тем самым) — пусть и однозарядным, но зато мощным и уже переделанным под стрельбу не бумажными, а нормальными унитарными патронами. И это в то время, когда в Европе уже вовсю палили «маузеры» и «манлихеры».
Долго так продолжаться не могло, и когда подобное отставание стало уже не только неприличным, но ещё и чреватым откровенной угрозой национальной безопасности, американскую армию всё же, скрепя сердце, перевооружили… только не думайте, что на гениальные творения Браунинга или, например, Винчестера. Нет! Зачем-то правительство США, имея у себя под боком столь великолепную оружейную базу, закупило норвежскую винтовку «Крага–Йоргенсена образца 1892 года» (в США её ещё иногда «датской» называют, хотя датский вариант имеет другой калибр). И добро, если эта скандинавская винтовка была хотя бы приближённой по уровню технического совершенства, например, к «маузеру», или, на худой конец, к «манлихеру», но этого не было и в помине! Мало того — она вообще представляла собой тупиковую ветвь развития винтовок с продольно–скользящим затвором, поскольку заряжалась по одному патрону через боковое окошко, расположенного на боку магазина…
Тем не менее, по сравнению с однозарядным «спрингфилдом» засыпанные через боковую дверцу пять патронов (с возможностью предварительно загнать шестой в ствол) поначалу воспринимались американскими солдатами как какое-то откровение. Но только поначалу, потому как США постепенно становились на свою имперскую «тропу войны», помаленьку встревая в конфликты на других территориях, где им приходилось противостоять противникам, обладающим самым передовым для своего времени вооружением.
И первыми, с кем они схлестнулись, были испанцы на Кубе в 1898 году, которые, не лишним будет вспомнить, к тому времени были вооружены «испанской» моделью «маузера» — оружием прекрасным во всех отношениях, но разве что за исключением чуть уменьшенного калибра (впрочем, это на любителя). При этом «испанский маузер» уверенно обеспечивал подавляющее превосходство на поле боя, поскольку перезарядка с помощью обоймы (вставил и пальцем нажал) очень здорово отличалась от поочередного запихивания патронов через боковую дверцу, плюс маузеровская дальнобойность и хорошая точность.
Среди участников той войны был один бравый полковник (по другим данным, подполковник), который командовал добровольческим отрядом кавалеристов. Как мы помним, американские кавалеристы никогда не были лихими рубаками в нашем понимании этого слова, всегда предпочитая вместо сабельного удара по противнику выпустить в него много пуль из чего-нибудь многозарядного. И как можно предположить, это запихивание патронов через боковую дверцу на скаку вызывало у них проблемы, да и вскоре всем стало очевидно, что данная норвежская винтовка по своим качествам начисто проигрывала германскому «маузеру».
Потому этот полковник был вооружён привезённым им из дома собственным винчестером (да и многие его кавалеристы тоже). Звали его Теодор Рузвельт, и вскоре после окончания войны, в которой Америка победила не столько на земле, сколько на море , он стал двадцать шестым президентом США. Ну и поскольку толк в оружии новый американский президент понимал просто преотлично, то уже 1903 году был изготовлен очередной «спрингфилд». И это уже была не какая-то однозарядная переделка, а полноценная винтовка на уровне утвердившихся к тому времени мировых стандартов.
Это было уже двадцатое столетие, которого мы в рамках сегодняшней статьи касаться не будем. Вместо этого давайте подведём итог вышеизложенному. И главным из них будет то, что всего за три с небольшим десятка лет развития винтовочные системы с продольно–скользящим затвором достигли своего совершенства, став основным оружием всех армий мира. Уровень их совершенства был уже таковым, что последующие полвека своего существования они только лишь слегка модернизировались (например, меняли целик, защиту мушки или наклон рукоятки перезаряжания), тем самым приближаясь к идеалу, достичь который, как известно, в принципе своём невозможно.
Исчерпав возможности своего развития и честно отслужив (в том числе и на полях сражений двух мировых войн), винтовки с продольно–скользящими затворами канули в Лету, уступив своё место новым и ещё более совершенным системам стрелкового оружия, вследствие чего людей от летящих в них пуль стало погибать ещё больше. А жаль…
Владимир Ерашов
ст. Старочеркасская, Россия
