Глава 27
Букет роз, возвращаясь домой, оставляю на работе. Незачем Розе Гавриловне на него смотреть. Ещё подумает, что я отыскала для своей Олюшки нового папу. А он, во-первых, никакой не новый, а единственный и неповторимый (думая так, иронично улыбаюсь). Во-вторых, не отыскала, а сам пришёл в мой кабинет. Наконец… с Граниным, как всегда, всё очень непонятно. Он ведь не в любви мне заявился признаваться, а чтобы вместе со мной порадоваться своему возвращению на прежнюю должность.
Да, всё верно: ему удалось через связи своего отца добиться, чтобы полной и безоговорочной реабилитации. Главврача по такому случаю вызвали в комитет по здравоохранению и как следует промыли мозги, чтобы не нарушал больше трудовое законодательство. «Он спорить пытался, представляешь! – возбуждённо рассказал Никита. – Мол, ну как же так, я не могу позволить, чтобы клиникой заведовал уголовник!»
– Что, прямо так и сказал? – усмехаюсь.
– Конечно! В глазах Вежновца я никто иной, как закоренелый преступник – настоящий махровый рецидивист! Дважды сидел, практически криминальный авторитет! – смеётся Гранин.
Словом, ушёл из кабинета руководства Иван Валерьевич, словно оплёванный. Мне бы злорадно радоваться этому, только не хочу. Не люблю, когда кому-то плохо. Даже если это такая неоднозначная фигура, как наш главврач.
C завтрашнего дня Гранин снова заведующий, и мне можно, наверное, этому радоваться. Всё-таки иметь среди руководства клиники человека, с которым тебя связывает общее прошлое, который к тебе вообще-то неровно дышит, – мягко говоря, хороший аргумент. Для споров с таким, как Вежновец, например. А уж он-то теперь будет особенно злой, с таким-то уязвлённым самолюбием!
Гранин поблагодарил за поддержку и прозрачно намекнул, что не прочь бы провести вечер в семейном кругу. Я отказала. Слишком уж всё быстро, по-гусарски. Вернул должность, купил цветы, примчался, а потом что? Завтрак в постель? Спасибо, сама умею варить манную кашу и варить кофе. Никите ещё придётся постараться, чтобы окончательно вернуть моё утраченное доверие.
Давным-давно я стала для него слишком лёгкой добычей. Спустя многие годы потруднее, но теперь… «Нет, Никита. Теперь недостаточно победить дракона, забраться в самую высокую башню замка и поцеловать принцессу», – думаю, лёжа на постели и глядя в потолок. Но придумать, какой подвиг придётся ещё совершить «рыцарю», не могу. Только улыбаюсь: надо же, кем себя возомнила! Принцессой! Так ведь и Гранину досталось – он рыцарем стал. «Неужели моего сердца?» думаю и засыпаю.
***
Рекомендую для душевного чтения!
– Обезболить нельзя? – спрашивает крупный 30-летний мужчина, которому Валерий Лебедев зашивает рваную рану на левой щеке.
– Ещё два шва и всё. А потом поедете в тюрьму.
– Ай, больно! – вскрикивает пациент и добавляет непечатное выражение.
Эту картину наблюдаю на следующее утро, заходя в смотровую. Обращаю внимание, что больной прикован к кровати наручниками. Заметив меня, бросает взгляд на бейджик и жалобно говорит:
– Доктор, он меня истязает, этот ваш… коллега!
– Доктор Лебедев, пациенту больно, введите ещё обезболивающее, – говорю Валерию.
– Зачем? Я сделал блокаду, – парирует он.
– Видимо, вы не попали в нерв. Сделайте инфильтрацию.
– Какую ещё фильтрацию?! – возмущается пациент. – Вы меня угробить решили?
– Не волнуйтесь, – отвечаю ему спокойно. – Инфильтрационная анестезия – метод обезболивания. Препарат вводится в кожу рядом с нервными волокнами. Это позволяет блокировать боль в определённой области.
– А, – расслабляется прикованный, – ну тогда ладно.
– Тогда я деформирую края раны, – продолжает спорить Лебедев.
– Введите обезболивающее подкожно, или я заберу больного, – говорю строже.
Валерий смотрит на меня несколько секунд, раздумывая. Потом оставляет инструменты.
– Пожалуйста. Забирайте.
Раненый смотрит на меня с надеждой. Видимо, решил, что раз перед ним теперь женщина, то и отношение будет намного мягче. Ошибается. Тут дело не в гендерных признаках. Я уверена, что ко всем больным надо относиться по совести, а не как это делает Лебедев: он заигрывает с медсёстрами и симпатичными пациентками, грубо шутит с пациентами своего возраста, пытаясь заполучить их расположение, иногда наглеет в отношении стариков и тех, кто ему не нравится. Я считаю такое поведение непрофессиональным. Но пока Валерий не делает медицинских ошибок, и это удерживает меня от кадровых решений.
Привожу пациента в порядок, оставляю на попечение медсестры. Заодно узнаю, что натворил этот гражданин. Оказывается, ничего особенного: поступил в состоянии крайнего возбуждения. Выпил (немного, судя по анализу крови), пока сидел с женой в ресторане. Приревновал её к какому-то незнакомцу. Подрались, и вот он здесь. Типичная история.
Потом поднимаюсь в отделение интенсивной терапии, чтобы проведать мальчика Кирилла. Рядом с ним и с маленькой дочуркой на руках сидит его мама.
– Доктор Печерская, – слышу неожиданно знакомый до боли голос. – Мы с вами постоянно встречаемся в странных местах, – подходит Вежновец. – Вы меня вызвали на консультацию? Сюда?
– Да, но сначала познакомьтесь: это мама Кирилла, о котором мы разговаривали раньше.
– Здравствуйте, – Иван Валерьевич протягивает ей руку, жмёт. – Сочувствую вам.
– Спасибо, – усталым голосом отвечает женщина.
– Я обещала обследовать её дочь, – говорю Вежновцу.
– Прекрасная мысль, – соглашается он.
– Доктор Печерская сказала, что если бы в больницах проверяли всех новорождённых, сотни детей были бы спасены.
– А поскольку анализ недорогой… – продолжаю её мысль, но главврач меня перебивает.
– Извините, меня ждёт больной с аппендицитом. Где у меня консультация?
– Я вызывала вас не на хирургическую консультацию, – признаюсь Вежновцу, глядя ему прямо в глаза.
– Ах, вот как, – иронично прищуривается он.
– Я составила обращение в комитет по здравоохранению, чтобы в нашей клинике расширили скрининг новорождённых. Сказала об этом маме Кирилла, и она захотела с вами встретиться.
– Пусть Кирюше этот анализ не сделали, – грустно говорит мама мальчика. – Но зато другим детям будет польза.
– Доктор Вежновец, вы не подпишете наше обращение? – протягиваю ему ручку и отдаю документ в жёсткой папке.
Он берёт пишущий инструмент с таким видом, словно передо мной король, собирающийся оставить автограф на важнейшем государственном документе.
– Я всегда говорю моим коллегам: что хорошо для клиники – хорошо для меня, – и ставит свою витиеватую подпись.
Улыбается маме Кирилла, улыбается мне. Как вампир, обрадованный близостью красивой женщины. Вот ещё немного, и он её укусит. «Не доставлю вам такого удовольствия», – думаю, глядя в глаза Вежновцу с победным видом. Главврач возвращает мне петицию, разворачивается и уходит.
Но замирает в дверном проходе и показывает мне указательным пальцем: выйдите, разговор есть. Вздыхаю и иду.
– Я слышал, Эллина Родионовна, вы совершили врачебный подвиг, спасли гражданину с сердечными проблемами жизнь? – спрашивает ядовито.
– Я действовала в интересах больного, – отвечаю деловым тоном.
– Главврач у нас затем, среди прочего, чтобы контролировать деятельность, – на этом слове он делает акцент, словно речь идёт о преступлении, – заведующих отделениями и старших врачей.
– Ясно.
– Вы не должны проводить опасные манипуляции в одиночку. И делать операции на сердце в своём отделении. Для этого существует хирургическое. Это ясно?
– Да, – отвечаю, и оба понимаем, что ничего не изменится. Если в следующий раз мне понадобится наплевать на правила, чтобы спасти человеку жизнь, я так и сделаю. Кажется, сознаёт это и Вежновец. Но Его Величеству надо же показать в очередной раз, кто здесь монаршая особа.
Спускаюсь в отделение, забираю пациентку. Светлана, 25 лет.
– Спуститесь чуть пониже, – прошу, когда девушка усаживается поудобнее. Беру гинекологическое зеркало по Куско.
– Как я это не люблю, – произносит девушка.
«Да кому же это понравится, интересно?» – думаю и спрашиваю:
– Сколько партнёров у вас было за последний год?
– Один.
– Предохраняетесь?
– Как правило. Думаете, я беременна?
– Нет. Анализ на беременность отрицательный.
– Надо же, совсем не больно, – произносит Светлана.
– Тёплая вода. Я знаю секрет, – говорю ей с улыбкой.
– Я думала, врачи держат инструменты в холодильнике.
– Надо сказать моему гинекологу, – замечаю шутливо. – Посевы на гоноккок и хламидии, – говорю медсестре.
– Думаете, хламидиоз? – спрашивает пациентка.
– Мы всех проверяем на венерические инфекции. Из шейки гнойное отделяемое.
– Мы с моим парнем уже больше года, и если он заразил меня сифилисом или ещё чем-то, я его прибью, – начинает злиться Светлана.
– Хорошо. Я вынимаю зеркало, прощупаю шейку. Скажете, если будет больно.
– Ай! – вскрикивает девушка.
– Простите, иначе никак, – поясняю ей. – Придатки постараюсь понежнее. Всё, опускайте ноги, ничего страшного. Видимо, воспаление придатков. Мы введём вам антибиотик, выпишем препараты, дадим что-нибудь от боли.
– Хорошо, – кивает Светлана.
– Можете одеться.
Выхожу из палаты и делаю назначение. Медсестра записывает. Иду в регистратуру. По пути вижу гражданина, который сидит с кистью правой руки, замотанной тряпкой. Она пропитана кровью. И что, никто им не занимается? Почему?!
– Дина! – зову администратора.
– Фёдор, – отзывается хрипловатый мужской голос.
– Какой ещё Фёдор? Вы кто? – вижу перед собой на месте Дины Хворовой мужчину примерно 50-ти лет, полноватого, роста чуть ниже среднего, с коротким ёжиком седых волос. Лицом и причёской он напомнил мне космонавта Алексея Леонова. Такое же приятное добродушное лицо.
– Я новый администратор.
– А Дина где?
– В отпуске.
– А Бояринов?
– Не его смена.
– Так вы…
– Фёдор Достоевский.
– Очень смешно.
– Я в самом деле. Только не Михайлович, а Иванович, – говорит мужчина. – Меня прислал отдел кадров.
– Опыт есть?
– 25 лет в полиции Ленинградской области. Старший участковый уполномоченный. Капитан, – представляется он.
– Очень мило. В медицине опыт есть?
– Полгода назад был перелом руки.
– Боже… – произношу ошарашенно. – Что здесь делают эти люди? – показываю на небольшую группу, скопившуюся в вестибюле.
– Это больные, – отвечает Достоевский голосом, которым поучают глупенького чему-то умному. В подтексте звучит: «А вы разве не знаете?»
– Спасибо за тонкое наблюдение, – саркастически отвечаю на это. – Почему их не смотрят врачи?
– Не знаю, я только что пришёл.
Начинаю выяснять, и оказывается, что у всех коллег какие-то неотложные дела. Кроме Лебедева, который спит в перевязочной. У меня возникает одна идея. Недавно к нам поступил мальчик: хулиганил на дороге, свистел из-за дерева на перекрёстке, заставляя водителей психовать. Те думали, что это полиция их останавливает. В итоге мальчишка доигрался: пошумел возле патруля ДПС. Полицейские вышли и кинулись его ловить. Мелкий сорванец поскользнулся и вывихнул ногу. Пришлось его везти к нам, свисток остался на память.
Тихонько открываю дверь в палату. Беру свисток, а потом, набрав побольше воздуха, резко выдуваю, одновременно включаю свет и громко говорю:
– Подъём!
Лебедев от неожиданности вскакивает, стукается лбом об смотровую лампу, висящую над ним на кронштейне. Трёт ушибленный лоб.
– Валерий Алексеевич, если через минуту вы не будете стоять над больным с состраданием на лице, то неделю не получите ничего, кроме клизм и молочницы! – бросаю ему и выхожу, чтобы не слушать оправданий.
Вскоре Лебедев приходит в регистратуру. Я, глядя на список поступивших, обращаюсь к коллеге:
– Доктор Лебедев, осмотрите пациента с геморроем. Третья смотровая.
– Но Эллина Родионовна…
– Я сказала: ваш геморрой! – бросаю ему. – И фурункул в четвёртой!
– Благодарю, – ворчит коллега.
– Я воспринимаю этот тон, как полный энтузиазм, – отвечаю на это.
– Ещё какой, – бухтит Лебедев. – Фурункул на заду и геморрой. Вот зачем я пошёл в медицину.
– Радуйся, что не получил профузный понос, – говорит ему Данила насмешливо.
Спешу к следующему больному. Женщина, 35 лет. Довольно полная, килограммов под 85.
– Давно вы чувствуете жжение? – спрашиваю.
– Несколько дней. Обычно проходит от клюквенного сока.
– Температура?
– 38,5, – говорит медсестра.
– Эллина Родионовна, осмотрите, пожалуйста, у больного свистящие хрипы, – Катя Скворцова ввозит в инвалидном кресле очень полного мужчину. Он с трудом делает каждый вдох.
– Простите, – говорю пациентке, отвлекаясь на новенького. Прослушиваю его. – Давно у вас астма?
– С детства, – отвечает он.
Прошу уложить на койку и дать пять кубиков бронхорасширяющего препарата. Потом иду к женщине, прошу её сесть и сказать, если больно. Стоит ей приподняться, как ойкает.
– Похоже, у вас пиелонефрит.
– Это серьёзно?
– Вылечим, – улыбаюсь ей и снова к астматику.
– Гормоны получали?
– В прошлом году. Несколько недель.
Делаю назначение, сообщаю Кате. Поворачиваюсь к больной.
– Когда были месячные?
– Где-то месяц назад.
– Аллергия есть?
– Крапивница на противомикробные средства.
– Какие ингаляторы используете? – спрашиваю мужчину на соседней койке. Он отвечает. – Вы не можете быть беременны?
– Не могу, точно, – немного испуганно отвечает он.
Я смеюсь. Вот что бывает, когда лечишь параллельно двух человек!
– Не вы, а вы, – обращаюсь к женщине.
Моё «Фигаро тут, Фигаро там» вскоре заканчивается. Выхожу из палаты, облегчённо вздыхаю. Хорошо день начался!