Глава 36
Усталая, но довольная, возвращаюсь к себе в кабинет. По пути вижу Владимира Вадимовича, который сидит рядом с телом супруги, накрытом белой простынёй. Первая мысль: крепко дать администратору по шее, поскольку до сих пор не удосужился вызвать санитаров из морга, чтобы забрали тело. Вместо этого (палата понадобилась для пострадавших на футбольном матче) несчастную старушку вытащили и установили каталку вдоль коридора, чтобы не мешалась.
Делаю вдох и выдох, чтобы не порочь горячку. Подхожу к старику, легонько трясу его за плечо:
– Владимир Вадимович. Владимир Вадимович, проснитесь. Вы уж простите нас, что… – но интуиция уже громко стучит в мозгу: с ним что-то не так. Кладу руку на сонную артерию: пульс едва прощупывается.
– Мне нужна помощь! – кричу, осознав масштаб случившегося, и вскоре кладём старика на каталку и везём в смотровую.
– Что случилось? – спрашивает Данила, прибежавший на помощь.
– У него инфаркт.
– Кислород падает. Дыхание, поверхностное, – говорит медсестра.
– Кто это такой?
– Зовут Владимир Вадимович. Его жена умерла у нас сегодня. Видимо, так сильно расстроился, – отвечаю, продолжая попытки вернуть старика к жизни.
– Асистолия.
– Нам не завести его сердце. Попробуем внешний водитель ритма.
– Нет. Слишком поздно, – произносит Данила. – Прости, Элли. Но это всё. Время смерти?
– 19.54. Отвезите его вниз. Проверьте, чтобы положили рядом с женой, – говорю медсестре, снимая перчатки.
После смены, вернувшись домой, смотрю на часы. Сегодня должно было состояться то самое событие, к участию в котором меня склонял Борис. Наверное, мне стоило остаться в клинике, но сделать этого не смогла. Слишком страшно. Я не знаю, на что способен законник Мартын, только мне кажется – человек он не просто влиятельный, а очень жестокий. В глубине его старческих глаз читалось что-то такое… хищное.
Я возвращаюсь, отпускаю Розу Гавриловну, остаюсь с Олюшкой. Мы играем, потом купаю доченьку, читаю ей сказку на ночь, как она любит, а сама то и дело бросаю взгляды на лежащий рядом смартфон. Не зазвонит ли? Но гаджет не подаёт признаков активности.
На следующее утро, едва прихожу на работу, как в кабинет стучится глава службы безопасности. Следом за ним входит майор Никоненко. У обоих озабоченный вид.
– Что случилось? Как вчера всё прошло? – спрашиваю их настороженно.
– А не было ничего, – хмуро произносит Аристарх Всеволодович.
– Как это не было? – напрягаюсь ещё сильнее, поскольку его ответ подразумевать может что угодно, в том числе – большие для меня неприятности от Бориса.
– Да вот так, – усаживается Артём Николаевич. – Мы организовали слежку, напрягли бойцов спецназа. Оцепили место, ждали. Почти целый час ждали. Но никто так и не приехал. Вы не знаете, Эллина Родионовна, что случилось?
«Простите, но я не имею права ничего вам говорить – слово дала», – хочу признаться, но вместо этого отрицательно мотаю головой.
Мужчины переглядываются.
– Вы уверены? – спрашивает Грозовой.
– Да.
– Что ж, в таком случае… будем думать дальше, – первым поднимается майор.
Они прощаются и уходят, а буквально через десять минут раздаётся стук в дверь, на пороге стоит трясущаяся Александра Фёдоровна. У неё так дрожат кисти рук и особенно нижняя челюсть (секретарь будто продрогла на морозе, хотя пришла в деловом костюме), что первые несколько секунд она даже сказать ничего не может.
Предлагаю ей сесть, выпить воды, успокоиться. Романова так и поступает, затем вдруг начинает плакать. Не рыдать, не реветь и не биться в истерике. Смотрит на меня, хлопает глазами и роняет слёзы на стол. Смахивает их спешно ладонью, а те опять: шлёп, шлёп… В тишине кабинета особенно слышно.
– Александра Фёдоровна, скажите, наконец, что случилось! – требую от неё.
– Эллина… Ро-родионовна… – заикается секретарь. Хватает стакан. Стуча об стекло зубами, пьёт воду. Шумно глотает. Ставит его на стол, платком утирает лицо. Успокоившись, продолжает. – Вы не представляете себе, как я вам благодарна за своего сына, Славочку!
Поднимаю брови.
– Простите, я вас не понимаю.
– Он вчера… то есть сегодня уже под утро вернулся домой. Целый и невредимый! Ну, почти, исхудал очень. Сказал, его отпустили.
– Напомните, а где он был?
– Сказал, его держали в каком-то гараже на окраине Касимово. Ну, вы знаете, это к северу от Питера, километрах в сорока. Поздно ночью пришли какие-то люди. Сломали замок, вывели его, посадили на машину и отвезли, высадили. Он сам добирался пешком два часа, – рассказала Романова.
– Простите, а я здесь при чём? Ваш сын так сказал?
– Нет, ну что вы! Но ведь вчера должна была состояться эта… акция, о которой я вам рассказывала. Помните?
– Ещё бы. Забудешь такое.
– А её не было! Я ждала у телефона, задержалась на работе, но ничего не случилось! Со мной должна была связаться одна девушка…
– Майя, – подсказываю имя.
– Верно. Только никто не позвонил. Я на всякий случай сходила туда, где должна была состояться передача препаратов, но и там тишина. Всё закрыто, я даже внутрь не попала.
– И вы решили, что я каким-то образом всё отменила? – спрашиваю секретаря.
– Да, конечно!.. – молчит, бросая на меня заинтересованный взгляд. – А разве это… не вы сделали?
«Пусть лучше думает, что я, так будет проще», – решаю и говорю:
– Только никому об этом ни слова. И вот ещё. Вы завтра же напишете заявление по собственному желанию. Это не предложение. Считайте приказом.
Эта мысль мне в голову пришла прямо сейчас. Я не буду подавать на Романову иск за то, что подделывала мою подпись и пользовалась моей печатью, подставляя под уголовное преследование. Пусть это будет на её совести. Для Александры Фёдоровны теперь гораздо важнее спасти сына. Его разыскивают, как уклониста от армейской службы, и добивать женщину, пусть и подлую, в таких обстоятельствах считаю ниже своего достоинства.
– Конечно, как скажете, – грустно произносит Романова. – Но всё равно. Я безмерно вам признательна за моего Славочку… Никогда этого не забуду. Век буду Бога за вас молить… Я могу идти?
– Да.
На пороге секретарь останавливается. Оборачивается и говорит:
– Напоследок открою вам, Эллина Родионовна, ещё одну маленькую тайну. Ваша медсестра Альбина Тишкина беременна.
– Мне это известно.
– Да? И вы знаете, кто отец ребёнка?
Смотрю на Романову с интересом.
– Вы даже не догадываетесь? – загадочно улыбается она.
– Послушайте, хватит уже загадок. У меня нет на это времени. Говорите или уходите.
– Гранин, – отвечает Александра Фёдоровна и уходит, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Некоторое время, не в силах ничего понять, словно молнией поражённая, сижу и смотрю прямо перед собой. Понемногу возвращается способность мыслить. Никита? С Альбиной? Как такое может быть? Я никогда не видела их вместе. Да и когда бы успели? Приходит на ум, что это такая злобная шутка Романовой. Решила, получив моё требование уволиться, напакостить напоследок.
Но неужели она способна на такое? Ведь сама же сказала, что благодарна за спасение сына? «Век Бога буду молить» – её слова, я за язык никого не тянула.
Не верится.
Встряхиваюсь. Пациенты ждут. Личные дела на потом.
– Женщина, 52 года, потеря сознание, паралич правой руки, – фельдшер поясняет, пока везём каталку. Это происходит минут через десять после моего возвращения к работе.
– У неё был инсульт? – спрашиваю сопровождающую. Она старше, но то ли сестра, то ли мама, пока не понять.
– Да, лакунарный инфаркт, – отвечает незнакомка. – Ухудшение случилось сегодня утром.
Перекладываем больную.
– Вы знаете, где находитесь, Юлия Сергеевна? – спрашиваю её.
В ответ лишь невнятное бормотание.
– Пусть доктор сначала тебя осмотрит, – говорит сопровождающая.
– Что она сказала? – удивляюсь тому, что такое вообще можно понять.
– Домой хочет.
– Кислород 92, – сообщает медсестра.
Прослушивание показывает: у Юлии Сергеевны фибрилляция предсердий. Это значит, что возможен новый приступ.
– Вы возле неё круглосуточно? – спрашиваю сопровождающую.
– Да.
– У неё есть семья?
– Нет, она с ними не общается.
– Простите, как вас зовут? И кем вы приходитесь больной?
– Галина. Я её подруга.
– А отчество?
– Можно просто Галя.
– Вызовите психиатра, – говорю медсестре.
– Психиатра? Зачем? – удивляется Галя.
– После такого удара она может быть неспособна принимать решения, – поясняю свой поступок.
Также говорю, что надо отправить Юлию Сергеевну на МРТ.
– Эллина Родионовна! – вызывает Альбина Тишкина (надо же, какое совпадение!) – Пожалуйста, это срочно.
Спешу в соседнюю палату. Там сидит с лицом, влажным от испарины, молодая женщина – примерно моя ровесница.
– Ходила по магазинам, начались роды, – рассказывает медсестра. – Зовут Регина, 30 лет.
– Как вы добрались? – удивляюсь, глядя на беременную. «Ещё одна!» – думаю непроизвольно.
– На такси.
– Какой у вас срок?
– 22 недели.
– Рожать рано. Возможно, это так называемые ложные схватки, – ощупываю её живот.
– Но они каждую минуту, – говорит Регина.
– Возьми инструменты. Приготовь палату, капельницу. Звони акушерам, – обращаюсь к Альбине, затем к беременной. – Регина, не тужьтесь. Как угодно, но старайтесь не тужиться. Хорошо?
– Помогите, прекратите это, – вдруг начинает плакать пациентка.
– Ну что вы, в самом деле, как маленькая, – глажу её по голове. – Не волнуйтесь, мы вам обязательно поможем.
Вскоре к нам присоединяется молодой симпатичный мужчина кавказской внешности. Среднего роста, щуплый, под белым халатом заметна дорогая бязевая рубашка.
– Вы кто? – спрашиваю его удивлённо.
– Акушер-гинеколог. Зовут Гайк Арутюнович Сафарян, – улыбается белозубо. – Меня прислала Барченкова. Я неделю назад устроился на работу.
– Приятно познакомиться, я…
– Знаю, – продолжает улыбаться.
– Что ж, хорошо. Помогайте.
Честно не знаю, как реагировать на доктора-мужчину с такой специальностью. Видеть мужчин-хирургов, невропатологов, ортопедов и прочее, но мне всегда кажется, что акушерство – это для женщин. Хотя, может, и ошибаюсь. Посмотрим, как покажет себя новенький.
– Хорошо, плацента цела, – говорю, осматривая Регину. – Но раскрытие шейки матки уже шесть сантиметров.
– Это можно остановить? – испуганно спрашивает беременная.
– Регина, вам делали УЗИ во время беременности? – спрашивает её Гайк Арутюнович.
– Примерно месяц назад. Врач сказал, что всё в порядке.
– Кто ваш врач?
– Он в Москве, – отвечает Альбина Тишкина, успевшая пообщаться с беременной до моего прихода. – Я позвонила ему. Срок подтвердился.
– Почему так вышло? – измученно спрашивает Регина.
– Иногда преждевременные роды бывают без особых причин, – отвечает Сафарян, и я подспудно замечаю, что говорит он по-русски совершенно без кавказского акцента.
– Ну зачем я приехала? – сокрушается беременная. – Сидела бы дома!
– Мы введём вам лекарство и остановим схватки, – успокаиваю её. – Плацента не повреждена. Но на всякий случай дадим лекарство, которое поддержит ребёнка…
– Нет! Очень давит! – прерывает меня Регина, с ужасом глядя вниз.
– Сильная схватка, – замечает Гайк Арутюнович.
– У неё отходят воды, – соглашаюсь.
– Остановите! Мне рано! – умоляет девушка.
Даю назначение нескольких препаратов. Прошу принести детский столик.
– Нет! – буквально кричит Регина. – Мне рано! – и смотрит на меня с надеждой. Но кто я, по её мнению? Господь Бог?
Срочно прошу привезти аппарат УЗИ. Сафарян сканирует, поясняя:
– Предлежание головное.
– Открытие восемь.
– Боже мой, остановите! – умоляет беременная.
– Приехал муж, – сообщает Альбина, показывая на мужчину, который влетает в палату.
– Региночка, что случилось?! – бросается к жене.
– Я была в магазине. Началась боль. Я не знала, что делать… – сквозь слёзы начинает она жаловаться. – Воды отошли.
– Её врач не предыдущем УЗИ поставил 21 неделю и пять дней, – добавляет Альбина новую информацию.
– У неё хрипы. Отёк лёгких, – говорю, прослушав грудь девушки, и отменяю один из препаратов.
– Что-то не так? – спрашивает она.
– От лекарства, которое вам дали, в лёгких скопилась вода, – поясняю. – Так бывает: всего лишь реакция организма…
– Всё равно прекратите это! Я не могу рожать! – настаивает Регина.
– Если она родит, ребёнок выживет? – тихо спрашивает муж девушки.
Вижу, как Сафарян отрицательно качает головой.
– Ваня! Я рожаю! – кричит беременная.
– Показалась головка, – оповещаю присутствующих.
– Регина, вы будете рожать, – предупреждает её коллега.
– Нет! Нет! – выкрикивает она, тяжело и часто дыша.
– Ничего другого не остаётся.
– Регина, давайте тужиться, – говорит Гайк Арутюнович.
– Нет! Нет!
– Вышла голова…
– О, Боже! Боже! – надрывается беременная.
– Мальчик, – замечаю.
– Он дышит? – спрашивает бледный отец малыша.
– Да, дышит, – подтверждаю.
– Замените меня, – вдруг произносит Альбина, сильно побледнев, и выбегает из палаты.
Бросаю ей в спину вопросительный взгляд. Но тут же возвращаю внимание к пациентке.
– Я ничего не слышу! – нервно возмущается Регина. – Он жив?!
– Да. Давайте взвесим.
– Какой крошечный! – поражённо произносит Иван, глядя на сына.
– Давление 100 на 60, – сообщает вторая медсестра.
– Дай мамочке успокоительное, измерь температуру, – говорю ей.
– Спасите его! – умоляет роженица. – Спасите моего ребёнка!