Глава 35
Возвращаюсь на работу воодушевлённой. Уж если полиция не смогла найти управу на Бориса и его компанию, то у Мартына обязательно получится! Можно не сомневаться. Такие люди, как он, своё слово держат. Не мой вывод – Изабеллы Арнольдовны. Значит, всё будет хорошо.
– Нет пульса! Начинаю массаж сердца.
– Что на мониторе?
– Остановка. Адреналин! Внутривенно! – мимо меня, стоит оказаться внутри отделения, проносится бригада.
– Есть пульс!
– Ещё противошоковое! В операционную!
Стоит мне чуточку расслабиться, как вдруг:
– Обезболена, давление 130 на 90! – вижу, как Лебедев толкает каталку с молодой девушкой.
– Откуда она? – спрашиваю.
– С футбольного матча. Напали возле туалета, – бросает коллега, удаляясь. – Брадикардия!
– Готовим интубацию.
У меня отчего-то мурашки по коже. Вроде бы здесь всё как всегда, но резкое возвращение напоминает нырок в ледяную воду во время Крещения. Вот ты тёплый, а спустя несколько секунд в тело словно впиваются тысячи маленьких иголочек, заставляя весь организм испытать нечто вроде шока. Но надо быстро адаптироваться.
Спрашиваю, как состояние Марка. Получив сведения, нахожу его маму, которая задремала на стуле в коридоре. Бужу её. Женщина раскрывает глаза, трёт их испуганно:
– Что?!
– Видимо, нанесённый Марку удар спровоцировал внутреннее кровотечение. Кровь попала и в область перикарда.
– Боже, дело серьёзное?
– Возможно. Пока крови немного, но нужна операция, дренаж. Пока функция сердца не нарушена.
– Операция на открытом сердце? – пугается женщина ещё сильнее.
– Нет, мы сделаем внизу брюшины маленький надрез. Это простая процедура, но вам нужно... – и протягиваю ей бланк согласия.
– Сейчас? – спрашивает она.
– Да, подписать согласие.
– Его будут оперировать сейчас?
– Пока давление Марка стабильное, это хороший знак. Но кровь может накапливаться. Нужно оперировать немедленно, чтобы не возникли непредвиденные осложнения.
– Нужна одна подпись? Я не смогу найти его отца.
– Одной хватит.
Женщина берёт протянутую ручку, подписывает.
Мне кажется, что этот день завершится более-менее спокойно. В обычном рабочем ритме. Какое там! Примерно в половине седьмого, когда смена подходит к концу, ко входу с воем и яростно сверкая огнями подлетают сразу несколько «Скорых». Бригады спешно вытаскивают людей и несут к нам.
– Травма брюшной области. Давление падает, ввели физраствор, – говорит первый фельдшер, которого вижу в коридоре вместе с пострадавшим.
– Что случилось? – спрашиваю и узнаю: на небольшом стадионе во время футбольного матча обвалилась трибуна.
– Две первые отрицательные, кровь на анализ. УЗИ?
– Да, в случае чего вызови меня. Туда! – берёт на себя больного доктор Ерёменко. – Капельницу, анализ мочи, рентген груди и таза.
– Игра была очень жёсткой. Судья назначил штрафной, и все словно с ума сошли, – слышу рассказ одного из пострадавших. Он сидит в смотровой на койке, рану ему обрабатывает Маша. – Стали скандировать, кричать, вот трибуна и не выдержала.
– Эллина Родионовна, вас зовут, – ко мне подбегает администратор. Довольно непривычно смотреть, что Достоевский бегает, при его-то пухлой комплекции. – Избили учителя. Гопники какие-то во дворе. Травма черепа, возможно, задето лёгкое.
– Иду.
Пока пробираюсь по коридору, что само по себе напоминает квест, снова фрагмент диалога:
– Дыхание жёсткое, давление 110 на 70. Миша, грудь болит? – это голос Данилы.
– Да.
– Ещё шесть кубиков обезболивающего. Вызови ортопеда и хирурга. Везите в смотровую. ЭКГ, рентген груди. И позови, когда будет снимок.
– Хорошо.
В отделении царит совершенный бардак. Игроки обеих команд, болельщики – всё смешалось. По пути успеваю заглянуть к Марку. Его надо бы везти в операционную, однако та оказывается занята: поступил больной с аневризмой аорты. Об остальных и говорить нечего: там идут плановые операции. Об этом рассказывает доктор Заславский, который прибыл для консультации.
– Ему сделаем пункцию перикарда здесь, – кивает он на Марка.
– Так мне не нужна операция? – по-своему понимает наш разговор юный пациент.
– Нужна, но придётся подождать. Держись, Марк, – говорю мальчику.
Ухожу, чтобы добраться до избитого учителя.
– Ты покалечил моего игрока и получил сдачу! – орёт один из футболистов на другого, пока медсестра пытается обработать ему рану на лице.
– Сам виноват! Ещё захотел? Ну, иди сюда! – с другого конца палаты вопит другой спортсмен.
– Тихо! – рявкает на обоих Аркадий Потапович. – Замолкли оба, иначе охрана вас упакует в смирительные рубашки!
Забияки прекращают перепалку.
– Чем вас ударили? – спрашивает Ерёменко футболиста с побитым лицом.
– Асфальтом, – ворчит тот.
Пока пробираюсь через хаос, вижу маму Марка, которая сидит и с ужасом наблюдает происходящее вокруг.
– Невероятно! Это же просто игра! – делится она впечатлением. – Люди как с цепи сорвались.
– Футбол – игра агрессивная, – пожимаю плечами.
– Моего сына увезут на операцию?
– Мы сделаем ему дренаж здесь.
– Вы сказали, его возьмут в хирургию.
– Да, но понадобится время, чтобы всё подготовить. УЗИ показало, что кровоизлияние растёт.
Мимо нас бригада везёт ещё одну каталку.
– Рваная рана, давление 70, ввели физраствор.
– Дышит? Был в агонии, интубирован.
– Две первые отрицательные, капельницу быстро! Готовь перитониальный лаваж.
– Давление 140 на 92.
Я даже не успеваю понять, кто взял больного. Так быстро все прошли мимо. Но когда добираюсь до вестибюля, то узнаю: это и был тот самый учитель, которым мне следовало заняться. Его взял, по словам Фёдора Ивановича, «какой-то новенький врач». Недоумённо взираю на администратора:
– Что значит «какой-то новенький»? Сюда людей набирают на работу уже без ведома заведующей?
– Что вы на меня голос повышаете? – возмущается Достоевский. – Откуда мне знать местные правила и порядки?
Его слова правдивы. Прошу прощения и спешу к Марку, поскольку Заславский прислал сообщение: пора начинать пункцию. По дороге обратно заглядываю во все палаты. В той, куда повезли учителя, вижу знакомое лицо. Батюшки! Да это же сам Никита Гранин! Надо же. Мне казалось, его просьба взять на работу на общественных началах – это так, фикция. Способ произвести на меня благоприятное впечатление.
Вхожу к Марку. Валерьян Эдуардович уже всё приготовил, ждёт только меня, поскольку я лечащий врач юноши.
– Не так уж больно, – спустя несколько минут замечает Марк.
– Тонкой иглой мы готовим путь для большой иглы. Ну, ты парень, крепкий. Ты выдержишь, – говорит Заславский.
– Пульс 90.
– Не верится, что всё началось с меня, – улыбается парень.
– Ты о чём?
– Ну, я слышал, что на футбольном матче случилась авария какая-то. Сначала я, потом все остальные…
– Ты личность популярная, – замечаю Марку, стараясь его морально поддержать.
– Он такой бледный, – слышу от угла грустный голос. Смотрю туда и вижу маму юноши. Она-то здесь каким образом очутилась?
– Пожалуйста, переждите процедуру в коридоре, – прошу её.
– Остаться нельзя?
– Ничего, мама. Я просто устал, – произносит Марк.
Киваю медсестре, давая понять, чтобы та вывела мать пациента.
– Я тебя люблю, сыночек, – произносит женщина, прощаясь.
– И я тебя, мама.
– Зубчатый зажим, – говорит Заславский.
Марк закатывает глаза и теряет сознание.
– У него тампонада, Валерьян Эдуардович, – сообщаю коллеге.
– Знаю. Марк, как самочувствие?
– Оксигенация 78, – произносит медсестра.
– Марк? Марк, открой глаза! Трубку номер восемь, я интубирую, – быстро решаю.
– Он ещё дышит, – говорит Заславский.
– Ненадолго.
– Следите за монитором.
– Вводите иглу.
Валерьян Эдуардович действует очень осторожно. Но манипуляции не дают положительного эффекта. Нам ничего не остаётся, как начать операцию на открытом сердце. Теперь счёт пошёл на минуты.
– Перикард полон крови, – замечает Заславский. – Так. Начнём прямой массаж сердца.
– Отсос! – командую. – Вы что-нибудь видите?
– Тампон. Вижу. Разрыв коронарной артерии.
– Зашить можете?
– Без шунта нет.
– Сделайте что-нибудь, я не могу его потерять.
– Откройте стерильную трубку, отрежьте кусок для шунта, – говорит хирург медсестре. Та спешно выполняет поручение.
Проходит несколько минут.
– Поставил. Всё, – говорит Заславской.
– Продолжаем массаж, – сразу после моих слов кардиомонитор начинает снова истошно пищать.
– Фибрилляция.
– Дефибриллятор. 50. Включаю… Разряд!
– Фибрилляция.
– 30. Разряд. Ампулу адреналина. Ещё раз!
– Разряд! – после этого вижу, как сердце завелось. – Всё ещё аритмия.
– Давай, Марк! – Заславский продолжает сжимать в ладонях сердце мальчика. – Давай! Сколько мы перелили?
– Шесть единиц. Гиповолемии нет.
– Когда ввели адреналин?
– Три минуты назад, – говорит медсестра.
– Надо подготовить мать, – замечаю печально.
– Противошоковое даём? – интересуется хирург.
– Уже пять минут.
– Чёрт! – ругается Заславский.
– Валерьян Эдуардович…
– Продолжаем! – настаивает он. – Давайте опять электроды. Заряжай! 30. Разряд.
Пока мы пытаемся спасти мальчика, вдруг слышу голос его матери за дверью.
– Что там происходит? Он умирает? Что с ним случилось? Скажите!
– Мне сходить к ней? – спрашиваю Заславского. Он молча кивает.
Снимаю одноразовую одежду, чтобы не испугать женщину. Выхожу в коридор.
– Говорят, Марку делают электрошок, это правда? – первое, что спрашивает бледная встревоженная до крайности женщина.
– Его состояние осложнилось, – сообщаю ей.
– Как осложнилось?
– Игла повредила артерию, подающую кровь и кислород в сердце. И у него был сердечный приступ. Мы вскрыли грудную клетку, чтобы зашить артерию, но его сердце слишком долго было без кислорода, и… остановилось.
– О, Боже! – вскрикивает мать Марка, зажимая себе рот ладонью.
– Мы ввели ему лекарства и делаем дефибрилляцию. Но безуспешно.
– Что это значит? Что это значит?!
– Мы можем его потерять.
– Что?!
– Он может умереть.
– Но вы сказали, процедура простая. Что всё будет хорошо. Что он её выдержит, – женщина бомбардирует меня вопросами, на которые при всём желании ответить не могу, поскольку… медицина – непредсказуемая наука.
– Да. Это исключительно редкое осложнение.
– Неважно. Верните его. Верните мне сына!
– Мы постараемся.
– Нет!
– Но...
– Вы обещали!
– Мне надо идти к нему.
Ухожу, испытывая жгучую смесь стыда и обиды. Не на женщину и на её сына, конечно же. На непредвиденные последствия наших действий.
– Всё ещё фибрилляция, брадикардия, – хмуро говорит Заславский. – Пульс едва слышен. Разряд! Ничего? Ещё раз.
– Сколько ещё будем продолжать? – спрашиваю коллегу печально.
– Пока я не скажу «хватит» Разряд.
– Адреналин кончился, – говорит медсестра.
– Принеси ещё.
Внезапно слышу, как в соседней палате вспыхивает драка. Яростная, очень шумная. Что-то падает, разбивается с грохотом. Удары, крики! Подбегаю к двери, распахиваю и вижу, как один из членов команды Марка сцепился с тем парнем, которого привезли следом за несчастным футболистом. На него ещё кричала мама нашего пациента, обвиняя в том, что из-за него пострадал её сын.
– Прекратите! Немедленно! – кричу им, да что толку? Они валяются на полу, словно сцепившиеся коты. Подхожу к телефону, срываю трубку и кричу в неё: – Охрана! У нас тут драка. Быстро сюда! – и называю номер палаты.
Но пока охрана добирается, гнев от двоих дерущихся перекидывается на остальных. Начинается «футбольное побоище»: сюда ведь не только пострадавших во время обвала трибуны привезли, ещё их родственники и друзья пожаловали. Стоило кому-то крикнуть «Наших бьют!» и вот результат. Я прижимаюсь к стене, чтобы не быть сметённой массовой дракой. Но сразу же вспоминаю: надо срочно вернуться, потому спешу обратно.
– Как он? – спрашиваю Заславского. Тот поворачивает ко мне лицо. Выглядит ужасно: маска перепачкана красным, но глаза блестят.
– Сердце бьётся! – сообщает радостно.
Смотрю на кардиомонитор и не верю своим глазам. Ровный, чёткий ритм! Завелось! Мне хочется броситься Валерьяну Эдуардовичу на шею и расцеловать. Вместо этого вся наша бригада, напоминающая мясников в базарный день, обменивается счастливыми взглядами. У нас получилось! Невероятно, но мы смогли!
Я выбегаю из палаты и пробираюсь в регистратуру. Там хватаю микрофон и по громкой связи кричу:
– Внимание! Внимание! Марк выжил! Слышите?! Марк вы-жил!!!
Занесённые руки с предметами и без останавливаются. Участники драки замирают. Потом начинают подниматься, поправлять одежду, некоторые даже наводить порядок. Ко мне подбегает мама футболиста. Стоит и смотрит, не зная, что делать. Глаза огромные, красные – видно, что плакала. И слёзы снова начинают течь, только теперь женщина улыбается.
– Спасибо, доктор! – произносит глухим от волнения голосом.
Я понимаю, что эти слова не ко мне одной относятся. Больше к хирургу Заславскому и всей нашей бригаде.