Кто-то потянул Дмитрия за рукав. Он обернулся. За его спиной стоял боярин Михаил Бренк. Это был еще не старый, крепкий мужчина с ярко-голубыми глазами.
-Князь! - проговорил он, стараясь перекричать нарастающий призыв к бою.-Князь, сними свой плащ и шлем!
Дмитрий посмотрел на него удивленно.
-Ты чего, Михайло? Умом тронулся? - Дмитрию сейчас было совсем не до причуд кого бы то ни было.
-Мнится мне, в тебя они станут метить князь! Головы нас лишить захотят! Одень одежды простые и мы не станем бояться за твою жизнь! - почти прокричал Бренк в лицо князю.
"А ведь он прав!" - мелькнуло в голове у Дмитрия. Вот только не хотел он, чтобы чья-то иная жизнь подвергалась из-за него опасности. Бренк, тем временем, уже стягивал с него красный, походный плащ.
-Скорее князь! - глаза Бренка горели, он поглядывал туда, где набирали скорость ратники, двигаясь навстречу врагам.
Дмитрий скинул плащ и Бренк накинул его себе на плечи, на голову нахлобучил остроконечный княжеский шлем и побежал вслед за остальными. Дмитрий понял, насколько мудрое решение принял боярин - теперь он мог без опаски привлечь к себе внимание следить за ходом боя. Мимо пронесся на коне Микула Вельяминов, даже не взглянув на своего князя, не признав его.
Дмитрий огляделся. Первые ратники уже схлестнулись с узкоглазыми пешими ордынцами, двигавшимся сплошной стеной, плечом к плечу впереди Мамаевой конницы.
Дмитрий и сам поспешил вступить в бой. Он, вместе со своими ратниками крушил врага, не желая оставаться в стороне. Однако сеча становилась все ожесточённой и Микула Вельяминов, отыскавший наконец Дмитрия в гуще сражения, решительно вывел его на безопасное место.
-Без тебя строи рассыпаются! - прокричал он, - Рука твоя нужна, княже!
Микула протянул Дмитрию поводья своего коня, махнув неопределенно в сторону. Пререкаться было не время. Дмитрий вскочил в седло и помчался к левому флангу, где русские ратники дрогнули и начали медленно пятиться назад...
Солнце уже перевалило за горизонт, когда потный, забрызганный чужой и своей кровью, Дмитрий, дрогнувшим от осторожной радости сердцем заметил, что в рядах ордынцев явно началась паника. Они еще не отступали, упорно шли вперед, понукаемые своими командирами, но борьба была уже борьбой отчаявшихся проигравших, идущих на смерть.
Дмитрий поморщился, ощутив наконец запоздалую боль. Плечо горело огнем, рубаха, в неприкрытом кольчугой месте окрасилась кровью. К князю подбежал Владимир Серпуховской, признав в измученном ратнике своего брата.
-Думали сгинул ты! - обрадованно произнес он, протягивая Дмитрию бутыль с водой. Он ловко порвал рубаху князя в месте раны, осмотрел ее, радуясь, что она совсем не глубока, и не останавливаясь говорил.
-Дрогнула татарва, дрогнула! Теперь уж точно побьем всех! Сейчас еще как весть скажу, что князь наш жив и здоров, так и вовсе силушки у ратничков прибавится! А ты сиди, сиди! Теперь и без тебя управимся!
И Дмитрий сидел, прислонившись спиной к высокому, раскидистому дубу. К нему то и дело подбегали вестники, сообщить о том, как продвигается битва. Через некоторое время Дмитрий почувствовал себя лучше. Он снова поднял меч и снова ринулся в бой. Теперь он дрался не безрассудно, а выборочно, как человек уверенный в своей победе и потому, не желающий тратить силы понапрасну.
Когда зашло солнце враг побежал прочь, словно утратил всю силу и запал вместе с уходом дневного светила.
Сидя на сырой земле и тяжело дыша, князь велел собрать князей и воевод. Пришло время подсчитывать потери, чтобы узнать, какой ценой далась им эта победа...
Победа, как бы велика и радостна не была, отдавала горечью. Слишком дорогую цену пришлось за нее заплатить. Имена тех, кто навсегда останется на Куликовом поле, обжигали сердце горечью.
Среди павших и Микула Вельяминов. Его тело принесли под дуб, положили к ногам князя. Лицо воеводы было безмятежным, словно не смерть его настигла, а глубокий сон.
Среди погибших обнаружился и храбрый Федор Елецкий, а следом за ним, среди павших, нашелся и сын его, Иван. Оба монаха игумена Сергия, Пересвет и Ослабля, пали не выпустив из рук мечей.
По утру копали могилы мечами, отложив празднование победы, ради последних почестей павшим. Зрелище было тяжким. Много мужей достойных, именитых полегло в этой битве, а еще больше простых, чьих имен и не припомнить. Дорогой ценой досталась победа, но отстояли родную землю, не допустили ее разорения!
Раненых укладывали в повозки бережно, стремясь каждого довести до родных краев, ведь дома и стены лечат. Как ни торопились домой, а путь обратный растянулся аж на три недели. Приходилось часто останавливаться, чтобы перевязать раны и похоронить тех, кто умер в пути.
Воспалилась рана и у князя Дмитрия, поднялся жар. Врачеватели озабоченно колдовали над ним, стыд сковал тех, кто вышел из боя нетронутым. Каждый корил себя, что не ему досталась та рана и чувствовал себя трусом. Вон каков их князь! Не убоялся в самое пекло сражения сунуться! "А может я где-то труса дал?" - думали многие и истово молились, чтобы Дмитрий хворь одолел.
И вот наконец Москва встречает войско победителей, высыпав за крепостные стены. Много слез было пролито в тот день. Плакали женщины от радости, завидев своих близких, шедших своими ногами или лежащих забинтованными в повозках. Плакали от горя, не найдя своих и понимая, что уж больше не увидеть им родных лиц, навеки оставшихся там, на поле Куликовом. Среди тех, кто потерял близких, была и Мария Вельяминова. Тело Микулы Васильевича привез его верный холоп Митька, всюду следовавший за своим господином, да прозевавший момент, когда шальная стрела пронзила тело его. Тщательно убранный, словно уснувший, лежал Микула в отдельном возке, укрытый до подбородка теплым плащом, словно Митька надеялся так отогреть умершего от вечного холода. Мария рухнула на тело мужа. Не слышно было рыданий, лишь беззвучно сотрясались ее худенькие плечи. За ее спиной стояли Сергий и Василиса.
Сергий осторожно дотронулся до плеча матери, поднимая ее с окоченевшего тела. И впервые произнес он:
-Не плачь, мати!
И слова его впервые не вызвали в душе Марии, ослепленной горем волны возмущения и отвращения, что испытывала она раньше. Она привалилась к плечу пасынка, сильно возмужавшего и так походившего на отца. Митька взял под уздцы лошадь, тянущую повозку и повел к дому Вельяминовых. Мария с детьми следовала за ним, опираясь на руку Сергия и удивлялась, как ноги ее еще способны передвигаться. Думы в голове были тяжелыми, как свинцовые тучи. Вина и отчаяние сковывали грудь. Как могла она так долго пребывать в плену своей обиды, что не дала ей вовремя разглядеть свое счастья. Почему не могли ее уста высказать Микуле истинные ее чувства, когда был он еще жив? Теперь уже стало поздно. Выйдет замуж Василиса и останется она одна, в пустом тереме коротать свой век. Сергий, которому она могла бы заменить мать, уйдет в свою жизнь и может никогда не простит ей ее небрежения, которое испытывал на себе с детства. Из красивой, холеной женщины, Мария Дмитриевна в одночасье превратилась в убитую горем старуху.
Радовалась и печалилась одновременно княгиня Евдокия, когда увидела носилки, с лежащим на них Дмитрием. Лицо любого ей мужа было бледным, с примесью зелени. Под глазами черные круги, на лбу испарина. Не отходила от не него ни на шаг, боясь и ночью сомкнуть глаз, словно отвернись она и случится страшное. Ей казалось, что между ними пролегла ниточка, по которой от ее здорового тела, бежала в тело Дмитрия жизнь. Тихо тлели лампады под образами, что висели в изголовии ложа, где боролся за жизнь Московский князь, а Евдокия, чувствуя, как усталость наваливается на нее непомерной тяжестью, вставала на колени и молилась о здравии его.
Молодой организм князя справился. Тело крепло, но боль, поселившаяся в глубине глаз и видная одной лишь Евдокии, пугала женщину. Что-то умерло в душе Дмитрия, навеки осталось в том сражении.
-Победил я Мамая ценой кровавой, Дуня! - говорил он жене, - Да только война не кончилась. И видать не будет покоя мне и детям моим никогда. Орда не простит, не успокоится!
Женскому сердцу в такое верить не хотелось, но разум, коим Господь не обделил княгиню, подсказывал, что прав Дмитрий и страх за будущее накатывал с новой силой.
Как только встал Дмитрий на ноги, отправились навестить сестрицу Марию. Та встретила их на крыльце своего дома и Евдокия не узнала ее. Да, битва та принесла не только победу! Она убила не только ратников в сражении, но и тех, кому предстояло теперь жить с вечной раной в сердце. И одной из таких несчастных была Мария.
Дмитрий же, увидав свояченицу, снова испытал глубокое чувство вины. "Может зря я затеял все это? Может надо было продолжать платить Орде дань, но сберечь жизни людей своих?" - думал он. Но сделанного не воротишь.
-Ты, Мария Дмитриевна, к нам перебирайся, в княжеский терем! - предложил он.
Мария отрицательно покачала головой.
-Тут дом мой, пусть и опустевший! Здесь словно дух Микулы витает, его запах! Не гневайся, князь!
Дмитрий и не думал гневаться, уважая решение вдовы. Заверил, что помощь любую готов оказать женщине, коли та потребуется, назначил содержание из казны. Не позабыл о других вдовах, наказав следить, чтобы нужды никто из них не знал.
А меж тем, наступила зима. По первому снежку прибыл игумен Сергий, еще раз отслужил молебен за павших. И от его чуткого взора не укрылось, насколько подавлен князь Дмитрий. Между ними состоялась долгая беседа, после которой Дмитрий немного воспрял духом. А почувствовав себя лучше принялся думать, как дальше спасать земли русские от разорения.
Поддержать автора можно с помощью перевода на карту ЮМани: 2204120116170354 или донатом, нажав на кнопку и следуя инструкции:
