Глава 22
Лучший способ отвлечься от тревожных мыслей, как известно, – работа. Иду проведать, как там восьмилетний Герман. Но стоит мне войти в палату, как мальчик начинает съёживаться от страха. Вцепившись пальчиками в простыню, кричит, обращаясь к медсестре:
– Что это у неё? Зачем ей папка? Что она со мной сделает?!
– Успокойся, никто с тобой ничего не сделает, – пытаюсь его привести в чувство.
– Пусть она меня не трогает! Не трогай меня! – у мальчика почти истерика, и медсестре приходится его обнять и прижать к себе.
– Ну что ты, тише, тише, – говорит она, а в Германа словно бесёнок вселился: отталкивается ножками от постели, сдвигаясь к спинке – от меня подальше.
– Не надо бояться, – говорю ему.
– Прогоните её от меня! – кричит пациент, заставляя меня ощущать себя Панночкой из «Вия».
Вдруг истерика находит продолжение: Герман резко спрыгивает с кровати и убегает из палаты.
– Видимо, ему полегчало, – комментирую и прошу медсестру поймать сорванца.
Ну, а пока этого не произошло, принимаю нового пациента – это старушка 83-х лет, которая сильно задыхается из-за приступа астмы. Приходится сразу назначить ей ингаляцию физраствором для облечения дыхания. Попутно медсестра докладывает, что у женщина тахикардия 120, кислород 99.
– Вы принимаете лекарства? – спрашиваю её. Но вместо старушки отвечает её муж, поскольку сама она лежит и жадно втягивает в себя воздух смешанный с лекарством. Заикаясь, он называет препарат, и я тут же замечаю, что его нельзя принимать при астме. Спрашиваю, кто назначил.
– Это… моё лекарство от давления, – говорит старик. – Оно дорогое, хорошее, а ей прописали… – и снова с трудом вспоминает и сразу замечает, что таблетки стоят около двух тысяч, и если они будут их покупать, то придётся жить впроголодь – пенсия у обоих маленькая. – Вот мы и решили, что Зоя может пить мои лекарства, потому что некоторые мне дают бесплатно. У меня больное сердце, я глотаю много разных таблеток, а у неё только астма.
Что ж, придётся этим заняться. Нужен оптимальный вариант, иначе один из этих двоих может остаться в полном одиночестве.
– Эллина Родионовна, там нашли беглеца, того мальчишку, – сообщает администратор.
Оставляю стариков на время, иду в регистратуру. Мне рассказывают, что Германа обнаружили в столовой – жадно поглощал второе одного из врачей, которого срочно вызвали. Улыбаюсь: ну, раз у пациента хороший аппетит, дело идёт на поправку. Правда, анализы не очень: мочевина и креатинин повышены, калий низковат. Прошу медсестру ввести физраствор сначала струйно, а потом капельно.
Вижу, как по коридору идёт отец Диляры – той девочки с рецидивом лейкоза. Подхожу к нему и сообщаю, что мы никак не можем убедить его бывшую жену…
– Я не просил вас, – нервно прерывает меня Евгений. – Зачем вы это делаете?
– Нет. Я ведь сказал: она не поможет.
– Тогда позвольте мне.
– Нет.
– Евгений…
– Я сказал «нет», – резко бросает он. Замолкает, спустя несколько секунд произносит виноватым тоном. – Пожалуйста, не нужно. Я пойду к дочери. Прошу вас: не устраивайте мне лишние неприятности.
Вздыхаю и возвращаюсь к старичкам. Сообщаю главе семейства, что его супруге нужна интенсивная терапия, куда мы её сейчас и отвезём.
– Столько хлопот… мне ужасно неловко, – произносит она, оторвавшись от ингалятора.
– Ничего, в реанимации вам помогут.
– Я знаю. Я там лежала после операции.
– Вам делали операцию? Какую?
– Дайте вспомнить… Как она называлась, Костя?
– Не помню. Что-то насчёт желудка, – отвечает её муж.
– Да, правильно, у меня что-то вырезали из желудка.
– Сейчас это имеет значение? – спрашивает меня старик.
– Вряд ли, но я найду старую карту на всякий случай, – сообщаю им. После этого сразу же отправляюсь сначала в регистратуру (поиск в компьютере ничего не даёт), а потом в архив. Там спустя десять минут сотрудница говорит, что ничего не нашла. Но если карта и есть, то она в дальнем хранилище. Будет через час.
– Кстати, это же вы заказывали карту того мужчины с шизофренией? – спрашивает она меня.
– Какого мужчины?
Сотрудница смотрит в компьютер:
– Руслана Аитова.
Холодок бежит у меня по спине. Это же тот самый тип, устроивший переполох в моём отделении в ту самую ночь, когда так до сих пор и не обнаруженный маньяк ранил меня и… убил Артура Куприянова.
– Давайте карту, я заведующая отделением, – говорю, и сотрудница архива передаёт мне документы. – Скажите, а кто её заказывал из архива?
– Минутку… Ординатор Тишкина.
– Спасибо.
Это очень странно. Зачем Альбине понадобилась старая карта? Тем более пациента, который не имел к ней ни малейшего отношения? Я беру папку и возвращаюсь к себе в кабинет. Стараясь унять дрожь, раскрываю карточку, смотрю документы. Но кажется странным, почему они остались у нас? Ведь Руслана Аитова спустя неделю перевели от нас в частную психиатрическую клинику, откуда он едва ли когда-нибудь выйдет, учитывая его состояние. Карточку должны были передать вместе с пациентом, сделав копию и сохранив её в компьютерной базе данных.
Смотрю название учреждения – «Истинный путь». Ах, ну конечно. Там главврач и владелец некто господин Сазыкин, – противный тип, который однажды пытался насильно забрать у нас молоденькую пациентку. Наверное, до сих пор на меня зуб точит. Ну, что ж, буду надеяться на профессиональную вежливость. Набираю его номер, представляюсь.
– Рад слышать, Эллина Родионовна, – дружелюбно отвечает Сазыкин. – Что вас интересует? Отвечу в рамках своей компетенции на любые вопросы.
Спрашиваю его, как состояние пациента Аитова.
Главврач молчит некоторое время, потом сообщает с нарочито печальным голосом:
– Простите за печальное известие, но господин Аитов два месяца назад скоропостижно скончался.
– Как? Он же был физически совершенно здоров, мы проводили анализы, – отвечаю ошеломлённо.
– Что поделать, – театрально вздыхает Сазыкин. – Острая сердечная недостаточность.
– Это показало вскрытие?
– Разумеется.
– Скажите, а накануне перед кончиной его никто, случайно, не навещал? – спрашиваю, поскольку у меня рождается смутное подозрение, что здесь не всё так гладко, как выглядит.
– Да.
– Супруга?
– Нет, племянница.
– Как её зовут?
– Простите. Я не имею права разглашать такую информацию, – сухо отвечает Сазыкин.
– Хорошо. Тогда спрошу иначе: она выглядела… – и даю короткое описание одной знакомой девушки.
– И родинка на верхней губе слева, говорите?
– Верно.
– Хм… что-то такое припоминаю. Да, была такая девушка. Но как вы…
Я спешно благодарю Сазыкина, кладу телефон и смотрю прямо перед собой. Что же получается? Альбина попросила карту Руслана. До этого она зачем-то ездила в клинику «Истинный путь», после чего Аитов внезапно умер. Причём от болезни, которой у него не было. Но Тишкина-то здесь при чём?! Звоню в регистратуру и прошу прислать ко мне Альбину. Мне говорят, что у неё час назад закончилась смена, она ушла.
Что ж, так даже лучше. В неформальной обстановке пообщаемся, так сказать. Ну, а теперь, поскольку и мой рабочий день подошёл к концу, я хочу завершить одно дело. Дина Хворова нашла для меня адрес бывшей жены Евгения, отца Диляры. Еду к ней.
– Здравствуйте. Вы Жасмин? – спрашиваю пухленькую миловидную девушку лет 15-ти, которая открывает мне дверь коттеджа.
– Да, – улыбается она.
– Жасмин, кто это? – слышу голос из глубины дома.
– Здравствуйте. Вы – Альбина Муратовна?
– Да.
Представляюсь.
– Что случилось? – волнительно спрашивает мать семейства и просит войти.
Захожу и говорю, что я лечу дочь её бывшего мужа.
– Это он вас прислал? – хмурится Альбина Муратовна.
– Нет, не он. Вы знаете, что Диляры лейкоз?
– Уходите отсюда! – внезапно взрывается женщина. – Жасмин, иди наверх!
– Мам, я хочу остаться…
– Альбина Муратовна, – пытаюсь её успокоить, – речь идёт о ребёнке. Остаются только неродственные доноры. В этом случае шансов на спасение девочки…
– Я сказала: уходите! – пытается снова прервать меня хозяйка дома.
– Если Жасмин подойдёт, будет больше шансов спасти девочку.
– Мне нет дела до него и всего, что с ним связано. Понятно? – возмущённо спрашивает Альбина Муратовна.
– Мама, успокойся, – просит её дочь.
– Не надо меня успокаивать! Пожалуйста, уходите, – идёт к двери и демонстративно её распахивает, хоть на улице и мороз, и снег.
– Альбина Муратовна, – упрямлюсь, – если вы хотя бы…
– Я сказала: уходите! Или вызвать полицию?
Понимая, что дальнейший разговор невозможен, покидаю дом. Ну, а теперь можно и с Альбиной встретиться. Звоню ей и прошу приехать в Лопухинский сад. Расположенный на берегу Малой Невки, он мне нравится за то, что небольшой, но очень опрятный, много скамеек, есть пруд с пешеходным мостиком. Это место выглядит так, словно вот прямо сейчас, легко ступая и с тросточкой в руке, сюда сейчас придёт сам Пушкин. Увы, но мой разговор будет далёк от поэзии.
Тишкина приезжает к назначенному времени. Ещё бы: Лопухинский сад я выбрала потому, что он недалеко от её дома.
– Что случилось, Эллина Родионовна? – спрашивает она.
Коротко перечисляю все странности, связанные с её именем, которые со мной случились сегодня. Как и следовало ожидать, Альбина делает большие глаза и всё отрицает. Мол, вовсе не она просила карту Аитова в архиве, и не она ездила в психиатрическую клинику.
– Брось отпираться, – говорю ей строго. – Тебя опознали. По твоим родинкам.
– Мало ли, у кого могут быть такие же, – парирует Тишкина. – Вы меня в чём-то обвиняете?
В самом деле, а что я ей должна сказать? «Это ты пыталась убить меня и погубила Куприянова»? Не выдерживаю напряжения и, глядя Альбине в глаза, спрашиваю:
– Ты убила Артура?
Девушка смотрит мне в глаза несколько секунд, не в силах ответить, а затем… неожиданно начинает рыдать. У неё буквально начинается истерика, так что даже редкие прохожие с интересом поглядывают в нашу сторону.
– Как… вы могли… подумать такое?! – спрашивает Тишкина.
Мне вдруг становится стыдно. Правда: одни косвенные и не улики даже, а невесть что. И я вдруг сделала такой вывод в отношении ординатора.
– Прости, – говорю ей. – Но полиция никак не может найти нападавшего.
– И вы… – шмыгает носом Альбина, – решили, что это я?
– Похоже, кто-то пытается тебя подставить, – говорю ей. – Прости, но я должна спросить. Где ты была в ту ночь?
– Там же, где и все. В регистратуре. Отмечала с коллегами. Они могут подтвердить.
– Не отлучалась?
– Пару раз в туалет, минуты на три-четыре, не больше. Да вы же можете проверить по камерам видеонаблюдения, – говорит Альбина.
– Преступник оказался умнее. Он перерезал сетевой кабель. Камеры работали, но запись не доходила до сервера, – отвечаю, памятуя о казанном главой службы безопасности.
– Эллина Родионовна, это была не я, – убеждает Тишкина. – Простите, что спрашиваю: а преступник был левшой или правшой?
Прищуриваюсь. Судя по направлению удара…
– Правшой.
– Ну вот же! – улыбается ординатор сквозь не успевшие высохнуть слёзы. – А я левша!
Смотрю на неё: действительно, как-то раньше не замечала. Но у Тишкиной сумочка висит на левом плече. Думаю некоторое время, пока идём по заснеженной аллее.
– Что ж… Прости, Альбина, что подумала на тебя. Прошу этот разговор оставить строго между нами.
– Конечно, Эллина Родионовна! – охотно соглашается ординатор.
Мы прощаемся, я возвращаюсь домой. Ставлю машину на парковке, иду к подъезду, поднимаюсь на свой этаж. В мыслях вся там, в происшествии, которое лишило меня любимого мужчины и едва не свело в могилу. Выхожу из лифта и замираю: около двери моей квартиры стоит… Николай Тимурович Галиакбе́ров. Один, без своих телохранителей. Ну, или они просто разошлись этажом выше или ниже. Спрашивать, как он узнал мой адрес, бессмысленно.
Миллиардер видит меня, но не улыбается, как привычно делает большинство людей, когда здороваются. Без предисловий сразу переходит к делу:
– Ты…
– Вы.
– Вы простите меня, доктор Печерская, – говорит Николай Тимурович, словно тяжёлые камни ворочает – давно отвык вежливо с простыми людьми разговаривать. – Я был груб и несправедлив к вам.
– Что же заставило поменять мнение обо мне? – интересуюсь с некоторой долей ядовитости. Не унизить хочу, разумеется, просто интересно.
– Дочь. Ольга. Она очень высокого о вас мнения. Сказала, что или я извинюсь, или она уйдёт из дома.
– Надо же, – произношу, ощущая прилив уважения к юному ординатору. – Ваши извинения приняты, – иду мимо, поскольку дальше разговаривать с этим господином у меня желания нет.
– В качестве прощения, – произносит Галиакберов, – предлагаю выполнить одно ваше пожелание.
Останавливаюсь и, иронично глядя на него, спрашиваю:
– Решили стать золотой рыбкой? Или джинном?
– Типа того, – коротко усмехается Николай Тимурович. – Деньги не предлагаю, помню.
– Верните Никиту Михайловича Гранина на прежнюю должность.
– А он кто? – хмурится миллиардер.
– Заведующий нашей больницей. Вежновец его сместил, пока Гранин был в СИЗО по ложному обвинению.
Миллиардер смотрит на меня со смесью интереса, любопытства и тщательно скрываемого восхищения.
– За что чалился?
– Простите?
– Ну, сидел за что.
– Его обвинили в незаконном распространении наркотических веществ.
Николай Тимурович становится совсем уж мрачен.
– Эллина Родионовна…
– Повторяю: все обвинения с доктора Гранина сняты. Он проходит по этому делу свидетелем.
– Что за дело такое?
– Долгая история.
– Ладно. Потом расскажете. Он вам кто, этот Гранин?
– Отец моей дочери.
– Муж?
– Нет, мы просто… некоторое время были близки.
Миллиардер кивает и неожиданно соглашается:
– Сделаю. С условием.
– Каким? – настаёт моя очередь напрягаться.
– В субботу. В восемь часов. У меня предновогодний бал. Для избранных. Приглашаю вас в качестве своей…
– Подружки? – подсказываю чуть игриво.
– Снегурочки, – улыбается Николай Тимурович. – Ну как, согласны? Мероприятие высокого уровня. Всё очень прилично и достойно. Аристократично.
– Хорошо, – неожиданно соглашаюсь.
– С вами свяжутся. До свидания, – после уходит вниз по лестнице.
Облегчённо выдыхаю и иду домой. Что ж, пусть лучше так, чем конфликт с одним из самых влиятельных людей в стране.