- Гюль-ага, позже, когда девушек помоют и осмотрят, приведи эту рабыню в мои покои, - не отрывая внимательных глаз от Оливии Веньер, велела слуге Хюррем-султан.
- Слушаюсь, госпожа, - с готовностью отозвался тот и поклонился.
Султанша ещё несколько секунд постояла возле красивой итальянки, едва заметно взмахнула юбками и устремилась вдоль по коридору к узкой крутой лестнице.
Оливия с беспокойством посмотрела ей вслед.
Хюррем вошла в свои покои и прямиком направилась к встроенному в стену шкафчику. Минуту спустя она, испытывая душевный трепет, достала расписанную витиеватыми узорами шкатулку, медленно присела на диван и поставила её рядом с собой.
В ларце, который госпожа не открывала много лет, да и забыла про него, лежали неотправленные письма Айшель-хатун дочери.
Поборов в себе искушение прочитать хотя бы одно из них, Хюррем положила руку на крышку и задумалась.
“Рассказать Сулейману, что во дворец по невероятной случайности привезли внучку Айшель-хатун? А, может, это не случайность?
А если девушка послана сюда высшей божественной силой, направляющей судьбы людей к благу? - размышляла султанша. – Я каждый день возношу молитвы Аллаху и прошу его уберечь моих детей от бед и тяжких испытаний, сделать их жизненный путь длинным и светлым, наполненным радостью и счастьем.
Слава Всевышнему, он слышит меня! Рядом с моим Мехмедом Айя, его добрый ангел, спасшая его когда-то от смерти, как, впрочем, и её семья. Это ли не милость Всевышнего?
Судьба Баязета тоже не вызывает серьёзных опасений: Хуриджихан любит его, это видно, она милая и нежная, однако внутри неё чувствуется сила, которая может укрощать излишнюю импульсивность шехзаде и направлять его на правильный путь. Похоже, он прислушивается к этой девушке. Султанша сможет в будущем стать его достойной супругой.
О будущем Джихангира говорить пока рано, однако Джихан уже сейчас стоит за него горой, - улыбнулась Хюррем, - а вот за Селима я волнуюсь. Скоро он отправится в санджак, гарем для него готов, однако я не увидела ни одной толковой наложницы. Да, молоды, да – красивы, но этого мало, чтобы быть рядом с ним, мягким и романтичным. Для него нужна девушка с особым стержнем и гибким неординарным умом, которая не только разделит ложе, но станет искусно и незаметно помогать ему в делах. Пожалуй, эта задача самая сложная.
Мне показалось, что внучка незабвенной Айшель-хатун должна с ней справиться. А если я расскажу Сулейману, он велит предоставить ей самую высокую должность в гареме. Хотя…он может вернуть её на родину, и это будет благородно с его стороны. Что ж, я тоже поступлю справедливо. Я честно расскажу девушке о её бабушке и предложу сделать выбор: поехать с моим Селимом в санджак или вернуться в Венецию, - приняла, наконец, решение Хюррем и с облегчением вздохнула.
Водрузив ларец на место, она велела служанкам принести ей айран со свежей зеленью и присела к столу на высокую мягкую подушку.
Тем временем новых рабынь отвели в хамам, а затем их осмотрели лекарши.
- Бейза-хатун, я хочу забрать вот эту рабыню, - Гюль-ага указал на Оливию, - ты уже осмотрела её?
- Да, ага, можешь уводить, девушка здорова и невинна, - кивнула повитуха и взяла за рукав следующую невольницу.
- Идём со мной, - свысока бросил Оливии Гюль-ага, однако она не тронулась с места.
- Мне сказали, что ты здорова, а ты, оказывается, глухая, - недовольно поморщился он и крикнул ей в самое ухо:
- Иди за мной!
Девушка вздрогнула, нахмурилась, но не сделала ни шагу.
Гюль-ага подошёл к ней вплотную и прошипел прямо в лицо:
- Если станешь показывать норов – тебя прихлопнут, как зазевавшуюся муху, ну, а если будешь покладистой и трудолюбивой, возможно, продлишь свои дни на этом свете.
Оливия знала турецкий язык и поняла, о чём ей сказал евнух, поэтому опустила голову и сделала шаг вперёд, намереваясь последовать за ним.
- Молодец, понятливая, - поднял брови ага и причмокнул. – Вперёд!
Хюррем никогда не откладывала важные дела на потом, поэтому не стала дожидаться утра, чтобы побеседовать с рабыней.
Госпожа велела зажечь побольше свечей и в ожидании присела на свой любимый диван.
Раздался дробный стук в дверь, и её верная Нилюфер доложила, что пришёл Гюль-ага с невольницей.
- Пусть войдёт, - кивнула султанша, и тотчас в комнату вошёл евнух, ведя под локоть рабыню-итальянку.
Хюррем посмотрела на девушку и неожиданно постучала ладонью по дивану, указывая жестом место рядом с собой.
Гюль-ага на секунду замешкался, соображая, правильно ли он понял
пожелание госпожи, но быстро собрался и подтолкнул Оливию к дивану.
- Присаживайся, куда тебе показала госпожа, - тихонько подсказал он.
Девушка растерянно посмотрела на него, он сделал утвердительный знак глазами, и она несмело присела рядом с Хюррем.
- Нилюфер, подай мне шкатулку, - попросила она служанку, та порывисто подошла к шкафчику, взяла ларец и подала госпоже.
- Оливия, знаешь ли ты, что у тебя была бабушка?
Девушка лихорадочно соображала, что происходит, а Хюррем, между тем, продолжила:
- Можешь отвечать на своём языке, я пойму.
- Я знаю, что у меня была бабушка. Я нашла письма, отец сказал, что она умерла, - на сносном турецком ответила рабыня.
- А отец говорил тебе, кем была твоя бабушка? – вкрадчиво спросила её Хюррем.
- Нет. Говорил, что она жила в Стамбуле.
- Твоя бабушка Айшель служила во дворце, в котором ты сейчас находишься. Она занимала высокий пост. Это дворец султана Сулеймана, - как можно доходчивее объяснила Хюррем.
- Как я могу это знать? – Оливия не смогла правильно сформулировать вопрос, однако выглядела спокойной и держала ровную осанку, лишь разлившаяся по лицу бледность выдавала её сильное волнение. Хюррем оценила её выдержку.
- Вот её письма твоей маме, Айшель-хатун не знала, что её дочь умерла, а я не решалась ей сказать, брала у неё письма и складывала в ларец. Возьми, они твои, - протянула она шкатулку девушке.
Сердце Оливии билось так сильно, что, казалось, все слышат его гулкие удары.
Девушка взяла в руки скрученный в трубочку лист, развернула и стала читать. “Виоланта, Оливия! Девочки мои родные…” – прочитала она, и силы, наконец, покинули её. Не выпуская письма, она закрыла лицо руками и разрыдалась.
Хюррем кивнула Нилюфер, та быстро налила из кувшина воды и поднесла к госпоже.
- Оливия, я тебя понимаю, однако, успокойся, не стоит так много плакать. Возьми, выпей воды, - протянула она девушке фарфоровую кружку.
Та сразу отняла от лица руки, с лёгким поклоном приняла воду и стала пить маленькими глотками.
Султанша отметила, что девушка воспитанная, и это ей понравилось.
– Ты знаешь, кто я такая? - положила она руку на подрагивающую ладонь Оливии.
- Знаю, Вы госпожа Хюррем-султан, османская королева, жена султана Сулеймана.
- Верно, - улыбнулась женщина. – Сейчас ты рабыня султана Сулеймана, однако я предполагаю, что падишах, когда узнает, кто ты, в исключительном порядке предоставит тебе свободу. Он относился к Айшель-хатун, как к матери, а она любила его, как сына.
Оливия покачнулась и закатила глаза, но невероятным усилием вернула своё сознание на место. Глотнув воды, она продолжила внимательно слушать султаншу.
- Однако я хочу сделать тебе предложение. У султана Сулеймана есть четверо сыновей, шехзаде. Я мать, и меня очень беспокоит их будущее. Скоро они упорхнут из-под моего крыла, и их дальнейшая судьба во многом будет зависеть от того, какая женщина пойдёт с ними рядом. Умная, сильная и любящая сможет защитить себя, станет единственной для шехзаде и продлит род великой османской династии, глупая и взбалмошная будет мешать, строить интриги, и в конце концов её выкинут из дворца. Я увидела в тебе первую женщину, о которой говорила. Ответ мне дашь, когда перечитаешь письма своей умной отважной бабушки, которую мы все любили.
- О котором из принцев идёт речь, госпожа? – к удивлению султанши, спокойно спросила Оливия.
- О шехзаде Селиме, - коротко ответила Хюррем.
- Вы позволите взять с собой письма? – спросила девушка.
- Да, конечно, они твои. Забирай вместе с ларцом, - улыбнулась госпожа.
Оливия, прижав к груди шкатулку, поклонилась и пошла к двери.
- Гюль-ага, скажи калфам, пусть проследят, чтобы с Оливией ничего не случилось, - задержала евнуха султанша.
- Госпожа, простите, но девушка такая своенравная и строптивая, - поморщился он.
- Гюль-ага, строптивость – это её защитная реакция, к тому же она итальянка, а их темперамент известен. Слава Аллаху, я не ошиблась в ней, она умная, воспитанная и сильная. Такой я вижу женщину рядом со своим Селимом. Письма Айшель-хатун, я уверена, помогут сделать ей правильный выбор.
- Госпожа, Вы поистине великая Хюррем-султан, - издала вздох восхищения Нилюфер, всё это время наблюдавшая за происходящим из дальнего угла комнаты.
На следующий день, как и предполагала прозорливая Хюррем, к ней в покои вошла Оливия и объявила, что принимает предложение госпожи.
- Хюррем-султан, моя бабушка была предана династии османов. Оказывается, она была фавориткой султана Селима, она написала об этом в одном письме, когда рассказывала о здоровье Айше-Хавсы-султан. Вашего принца тоже зовут Селим, я посчитала это добрым знаком, и принимаю Ваше предложение. Что мне нужно делать? – с полным достоинства видом спросила Оливия.
- Прежде всего, понравиться шехзаде Селиму, - очаровательно улыбнулась Хюррем, - присаживайся, Оливия, я хочу поговорить с тобой.
Девушка сделала глубокий реверанс и подошла к госпоже.
Более часа продолжалась их беседа, во время которой Оливия окончательно расположила к себе госпожу.
Когда девушка, наконец, вышла из покоев султанши, Хюррем отправилась к повелителю испросить разрешения провести в гареме праздник для шехзаде в связи со скорым их отъездом в санджаки.
- Сулейман, это давняя традиция, шехзаде должны увидеть гурий своих гаремов во всей красе, - объясняла причину веселья Хюррем.
- Ну, хорошо, пусть смотрят, только не рано ли? В свои губернии они отправятся через пару месяцев, а то и позже, дороги сейчас размыло, придётся подождать, - пожал плечами султан.
- Как скажешь, Сулейман, - поджала губы Хюррем, - мы подождём.
- Нет, раз ты так решила, устраивай сейчас, - согласился он, заметив тень огорчения, пробежавшую по лицу супруги.
- Спасибо, Сулейман, - вмиг повеселела она и приникла к его груди.
- О, Аллах! Что ты со мной делаешь, Хюррем! За один только твой улыбающийся взгляд я готов тебе позволить всё, что ты попросишь! – вздохнул он, нашёл её губы и страстно захватил их поцелуем.
На следующий день к вечеру состоялся-таки праздник, устроенный для младших шехзаде, на котором присутствовали повелитель и шехзаде Мехмед.
В специально отведённой для этих целей комнате было светло от множества зажженных свечей, в углу расположились рабыни с музыкальными инструментами и наигрывали тихую мелодию.
У стены напротив двери стояли три больших мягких дивана, тот, что в центре, напоминал высокий трон. Рядом на низких столиках стояли вазы с фруктами, сладостями и орехами.
Внезапно дверь распахнулась, музыка стихла, и слуги замерли в низком поклоне.
В комнату вошёл повелитель, а за ним следом его сыновья, шехзаде Мехмед, Селим и Баязет.
Султан махнул рукой, музыканты заиграли, на пушистый ковёр выпорхнули молоденькие гурии в разноцветных шёлковых платьях и закружились в танце, размахивая широкими шифоновыми рукавами, похожими на крылья дивных бабочек.
В комнате, кроме нескольких слуг, находились хранитель покоев Локман-ага, Гюль-ага и хазнедар Назлы-хатун. Все трое пристально следили за порядком, ловили каждое движение султана и шехзаде, бросали мимолётные взгляды на танцовщиц.
Повелитель что-то жевал, устремив невидящий взгляд на кружащихся гурий, Баязет нетерпеливо ёрзал на своём диване, поглядывая на падишаха в ожидании его команды завершить праздник, Мехмед, прищурив глаза, о чём-то размышлял, постукивая ногой по ковру в такт музыке, и только Селим восторженно наблюдал за одной из танцовщиц.
Девушка была хрупкой и миниатюрной, без выдающихся форм, однако плавность её движений завораживала своей очаровательной грацией, длинные тёмные локоны волнами рассыпались по плечам, придавая облику неповторимый шарм. Пожалуй, шехзаде был единственным, кто желал, чтобы танец не прекращался.
Однако прошло некоторое время, и падишах встал. Тотчас музыканты перестали играть, наложницы резко опустились на колени и замерли.
Султан, а за ним шехзаде Мехмед и Баязет покинули комнату. Шехзаде Селим подозвал евнуха.
- Гюль-ага, та рабыня, самая маленькая, в синем платье, из моего гарема или шехзаде Баязета? – спросил он, указав глазами на Оливию.
- Из Вашего, шехзаде, - поклонился слуга.
- Пусть подойдёт ко мне, - загорелись глаза юноши.
- Слушаюсь, шехзаде, - едва сдерживаясь, чтобы не запрыгать от радости, Гюль-ага подошёл к девушке и что-то шепнул ей. Та поднялась и, склонив голову, невесомой походкой приблизилась к шехзаде.
- Как твоё имя? – спросил её Селим.
- Меня зовут Нурбану, - не поднимая глаз, ответила она, и Селим с удивлением отметил её приятный уверенный голос, контрастировавший со щуплой фигуркой.
- Ты знаешь, что поедешь со мной в санджак? – спросил он лишь для того, чтобы подольше задержать девушку возле себя.
- Знаю, шехзаде, - нарушая правила, подняла она на него глаза и улыбнулась. В груди у Селима тотчас гулко ухнуло – это его сердце отозвалось на её ясный взгляд.
- Нурбану? Та, что излучает свет, - произнёс он, - тебе очень подходит это имя.
- Спасибо, шехзаде, - тихо промолвила она и опустила голову.
Гюль-ага стоял рядом и внимательно наблюдал за беседой этих двоих, чтобы во всех подробностях передать всё, что увидел и услышал, Хюррем-султан. Он знал, что порадует госпожу, и ему не терпелось сделать это.
Повелитель уединился со своей хасеки, Мехмед с нетерпением ожидал Айю, лишь Баязет, угрюмо насупившись, сидел в своих покоях и страдал.
Он уже три дня не видел Хуриджихан, которая вместе с родителя гостила у Бейхан-султан. Разлука для него была невыносимой, и он решил подговорить Селима пойти вместе к повелителю и просить тоже навестить тётю Бейхан. Эти мысли немного успокоили его, он разделся и лёг в постель, но уснуть не мог, обдумывая, как уговорить Хуриджихан выбросить навязчивые мысли из её прекрасной головки.
Между тем в другом месте другую красивую девичью головку тоже одолели назойливые думы.
- Дед, а сколько надо ехать до Франции? – работая крючком для плетения сетей, обратилась к старому Якову Аиша.
- Да что ты заладила, Франция да Франция! Вот я дурень старый, зачем сказал тебе! Выбрось эти мысли из головы! – разразился ругательствами рыбак.
- Не выброшу! – грозно свела брови девочка.
- Я сказал, что тебя там убьют! – негодовал он, не зная, чем ещё её напугать, чтобы она забыла о его словах, неосторожно сказанных в душевном порыве.
- И пусть убьют. Лучше помереть, чем жить такой страшной, с вечно закрытым лицом, - буркнула она.
- Ох, помоги, господи! Говорили мне, что наплачусь я ещё с тобой. Надо было сдать тебя в приёмник. Маленькая была – горя не знал, а теперь, смотри-ка, красоту ей подавай, заневестилась, что ли? – ворчал старик и, вдруг, замолчал.
- Аиша, плачешь, что ли? – прислушался он, и до его уха донёсся тихий жалобный писк.
Яков тотчас подхватился, подбежал к плачущей девочке и обнял её.
- Ну, Мышонок! Не плачь! Это я в плохом настроении сегодня, рыба не шла совсем, а про Францию мы подумаем, - гладил он по голове свою приёмную внучку, - Мыша моя, не плачь, я обещаю что-нибудь придумать!
Девочка всхлипнула и посмотрела заплаканными глазами на Якова.
- Деда, точно обещаешь? – спросила она.
- Ну сказал ведь, - вздохнул он и вытер её мокрые от слёз щёчки.
В эту ночь он не мог уснуть. Тяжёлые воспоминания одолели его. Вся прошлая жизнь пронеслась перед глазами. Вот он влюбился, построил дом и привёл туда молодую жену. Жили они хорошо, вот только Бог детей им не дал. Яков рыбачил, свой баркас у него был, а жена дома сидела, сети да корзины плела, как и другие женщины в их селении близ города Гелиболу, что в Румелии.
Однажды возвращался он с моря домой да пришёл на пепелище. Страшный пожар случился в их селе, сгорело три дома, в том числе и его вместе с женой. Не успела она выскочить, спала и в дыму задохнулась.
Несколько дней сидел он, словно мёртвый, а потом подхватился и побежал к своему баркасу. Как заскочил на него, не помнит, и повёл в открытое море, в котором шторм разыгрался. Решил свести счёты с жизнью, а на что она ему? Ни дома, ни детей, ни жены, не для кого жить.
Кидало его по волнам, да к берегу назад и прибило. Видно, не захотел Господь жизни его лишать, для великой миссии сберёг.
Помнит, сидит он на берегу и плачет. Помереть и то не смог. Вдруг послышался ему какой-то писк. Он огляделся – нет никого. Посидел – опять тот же писк. “Мыши что ли? Так откуда им взяться здесь?” – подумал он, встал, заглянул в кусты и обомлел. В маленькой плетёной колыбельке лежал ребёночек весь в крови и пищал. Яков схватил его и побежал на баркас. Там уже он увидел, что девочка это двух-трёх годков, не больше. Щёчка у неё порвана сильно, а она, бедненькая, не плачет, а пищит, словно мышка, прислушался, а она не просто пищит, а Аллаха поминает.
Растерялся он, куда идти? Вокруг место незнакомое, безлюдное, шторм бушует. Собрался с силами да и зашил ей щёчку сам, у него на баркасе чего только не было: и инструмент разный, и припасы, и вода, и лекарства кое-какие.
Потом он добрался до какой-то деревни, спрашивал, не слышал ли кто о крушении, никто ничего не знал. Предлагал он девочку в семьи, никто её не взял, в сиротский дом рекомендовали сдать. А ему жалко её очень было, так и оставил у себя, Мышонком поначалу звал, потом Аишу придумал.
Погрузились они в один день и на греческий остров уплыли. Там и жизнь наладили.
