-Я родилась в прекрасном городе Ленинграде. Когда началась война, мне было 8 лет.
Родители были в длительной командировке. Папа был военным.
Я осталась с бабушкой и дедушкой.
Ирина Петровна Колесникова - коренная ленинградка. Вместе с братом Володей они были богатыми на бабушек и дедушек.
Часто проводили время или в Белоруссии у родителей отца, или в самом Ленинграде, где жили сами и родители мамы.
Ирина чаще была в Белоруссии, откуда пошел их семейный род Корабелов.
Деда Бориса Ивановича Богдановича она помнит плохо. Он был молчун и жил в отдельной крохотной комнатке. Во время войны он партизанил.
В семейном альбоме сохранились опубликованные стихи молчуна-деда, что говорит о его творческой натуре. С бабушкой Анной Ильиничной она общалась чаще.
-Но она была суровая, властная, сильная. Она могла и розгой стегануть, если я что-то не так делала. От неё я переняла настойчивость, сильный характер.
Несмотря на суровое воспитание у родителей отца, Ирина Петровна вспоминала Белоруссию как самое любимое место детства.
-У них игрушек не было. Папа был в этом плане жестких правил. Он говорил: -У меня никогда не было игрушек. И вам я не собираюсь покупать дорогие игрушки.
Поэтому бабушка делала нам игрушки из тряпок. Она говорила: -Почему покупать игрушки. Я тебе сделала, вот и играй.
В том далеком довоенном детстве все же было много счастливых, замечательных моментов. Ей нравилось быть дочерью моряка. Правда, отец, Петр Борисович Богданович, разработчик, проектировщик атомных подводных лодок, очень редко бывал дома.
Всегда допоздна на работе, к тому же вечные командировки. Воспитанием детей он почти не занимался.
-Но папа был очень ответственным за семью. Когда в семье появилось двое детей, мама уже не работала. Семью обеспечивал папа, что считал своим долгом.
Мама - необыкновенная женщина. Они познакомились с отцом на танцах. Он учился в военно-морском училище имени Дзержинского.
А она с подружками приходила в это училище на вечера, на танцы.
Наступил 1941 год.
В то лето брат Володя был в Белоруссии, а Ирина в Ленинграде. Мама уехала вместе с отцом в его очередную командировку. Война застала семью в разных местах.
Бабушка Татьяна Николаевна Фролова и дед, рабочий Балтийского завода Степан Иванович Фролов, как могли, оберегали внучку от всевозможных бед.
Ирина Петровна вспоминает, что даже когда началась блокада, она ее поначалу не ощущала. Дед взял на себя всю организацию жизни в новых условиях.
-Дедушка запасал дерево, потому что почти всю мебель мы уже сожгли. Он получал хлеб по карточкам, ходил за водой.
Вспоминая своего крупного, высокого, сильного деда, Ирина Петровна отмечает его самое главное качество.
-Доброты он был необыкновенной. Еще до войны у него была привычка одаривать меня конфетами, хотя бабушка ругала его, что он балует меня.
Блокадным бедам нет границ.
Мы глохнем под снарядным гулом.
От наших довоенных лиц.
Остались лишь глаза и скулы.
-Дедушка стал сдавать. Когда он последний раз лег спать, он попросил: -Таня. (У него в изголовье рос фикус. Он ослабел уже и попросил) -Таня свари ты мне этот фикус. Я есть хочу.
Бабушка все отказывала ему, а потом все-таки на третьи сутки не выдержала и сварила этот фикус. И дала ему.
Он скушал на ночь этот фикус, а утром дедушки не стало. После его смерти начались самые трудные времена. Самые тяжелые. Потому что бабушка тоже слабела. Лишний кусок они давали мне, как ребенку.
Когда дедушка умер, бабушка попросила: -Ну подойди, попрощайся с ним. А я боялась подойти к нему.
Бабушка завернула дедушку и с помощью соседей его погрузили в чугунные санки. Это был декабрь. И мы с бабушкой его повезли. Это было самое суровое время и самое холодное, когда были сорокоградусные морозы.
Мы привезли дедушку туда, куда все жители привозили своих умерших родных, и вернулись домой.
Они вернулись в пустой холодный дом. Перемены в бабушке Ирина заметила сразу.
-Она сразу сдала. Она все время приговаривала: -Господи, Господи. Помоги. Ну как же мы будем?
Но бабушка была сильная. Она понимала, что у нее на руках ребенок, за которого она отвечает. Поэтому она старалась выдержать все это.
За хлебом мы стали ходить с бабушкой вместе. Она прижимала к груди этот хлеб, чтобы у нее его не вырвали.
В это время в Ленинграде было очень много ремесленников, которые до войны приехали в Ленинград в ремесленное училище. Блокада застала их в Ленинграде. Они были бездомными, голодными. Они и вырывали этот хлеб у ослабших людей.
Конечно, это был не тот хлеб, который мы сейчас кушаем. Это была черная жесткая корочка. Когда мы приносили этот кусок домой, бабушка дробила его и давала по кусочкам в течение дня.
За водой они тоже ходили вместе. К проруби на Финский залив.
-Там был очень тяжелый спуск. На эти же чугунные санки мы ставили ведро, кастрюли. Брали в проруби воду и ждали, пока она заледенеет, чтобы ее не расплескать.
То, что было трудно спуститься, это было полбеды. Намного труднее было подняться. Многие люди, которые поднимались, падали обратно, а помощи им никто не мог оказать. Каждый раз, когда мы доходили домой, вода оставалась только на донышке. Иногда мы топили снег, который лежал на окнах снаружи.
Сирены, которые мы слышали ночами, я и сейчас помню. Сирены, взрывы. Это было страшно, но полного осознания у меня не было.
Даже был пример: взрывы, сирена. У бабушки на этот случай всегда был готовый чемоданчик с одеждой. Мы спустилась в бомбоубежище. А мы с подружкой взяли и убежали. Больно нам хотелось на эти фугасные бомбы посмотреть. У бабушки была истерика.
С бабушкой они встретили 1942 год. Татьяне Николаевне становилось все хуже и хуже.
-Она еще как-то двигалась. К нам приходила соседка, которая говорила ей: -Таня, Таня. Ты себя тоже побереги. Ты все Ире отдаешь. Сама-то останешься без ничего. Ты так не выдержишь.
А бабушка только плечами пожимала и все.
В ночь по 5-6 раз были эти тревоги. Только ляжем, бабушка меня будит, и мы спускаемся в бомбоубежище. Только придем - ляжем - опять вставать. Однажды прозвучала сирена, а бабушка меня не подняла. Сирена гудит, а бабушка лежит. А я и рада, что можно поспать.
Утром, едва начало светать, я повернулась к бабушке. Толкаю ее, а никакой реакции. Я ее стала тормошить, а она от меня как-то отстранилась и на спину перевернулась. Я поняла, что она мертва. Было очень страшно.
Я помню только страх. Во-первых, полумрак, во-вторых, холодно.
В коридоре у нас стояли старинные раздвижные шкафы. Я спряталась в этот шкаф. Мне потом сказали, что там я пролежала трое суток, пока меня не подобрали дежурные, которые ходили по квартирам.
Меня перевезли в квартиру, где были такие подобранные дети, как я.
Все, что было потом, она помнит отрывочно. Например, однажды в том доме, где были собраны дети-сироты, один мальчишка выхватил у нее кусочек хлеба.
-А я сказать ничего не могу. А он жует-жует. Подошла воспитательница, подняла его, поцеловала, прижала к себе, приласкала и тихонько отняла мой кусок хлеба и дала мне.
Из эвакуации я помню только то, что мы ехали в плацкартных вагонах. Нас было на верхней полке трое. Помню, что мы были все во вшах. Они по нам ползали.
В эвакуацию Ирину отправили друзья отца. Именно они и нашли ее в Ленинграде. Это случилось уже ближе к 43-му году, после первого прорыва блокадного кольца.
-Мы ехали очень долго и приехали в Казань. Там меня встретили родители. У меня была дистрофия. Я была так слаба, что мама кормила меня из бутылочки с соской. Я просила у нее кушать, но она мне не давала. Когда окрепла, меня переправили в Зеленодольск. Там я приходила в себя.
Последствия стрессов, блокады дали о себе знать. Открытый туберкулез, глухота, ревматизм - все это сразу на меня навалилось в Татарстане.
Мне мама рассказывала, что до войны я была очень способная, быстро запоминала стихи. А когда со своими сверстниками пошла в школу, мне было очень тяжело учиться. Когда мама приходила в школу, ей говорили: -А ваша Ира опять двойку получила.
В тот период не принято было считаться с блокадой. Тогда все были одинаковы. Потому что война всех подкосила.
Первые впечатления о школе не связаны с двойками, а с тем, что ей постоянно хотелось есть. Мама берегла ее неокрепший после блокады желудок и порой просто прятала от нее еду.
-В школе детям давали завтраки. Так я и их завтраки тоже таскала. Дети, как обычно, откусят и положат обратно.
А я потихоньку забирала и прятала в портфель.
Мне казалось, что меня никто не видит. Но когда учительница и родители это обсудили на родительском собрании, дети сами стали мне отдавать свои завтраки.
Что касается дальнейшей судьбы, то она начала преподносить приятные сюрпризы. В девятом классе она стала успевать по многим предметам.
-Я и сама не могу понять. Но произошел какой-то прорыв. Я стала легко щелкать математику, геометрию. Очень любила алгебру.
Поступление в финансовый институт далось легко. Но в профессии, выбранной по совету родителей, случилось разочарование. Проучившись год, она, никому не сказав, поступила в медицинское училище. О чем никогда не пожалела.
Потом вышла замуж, родила сына Вадима. Какое-то время Ирина Петровна работала в Институте электрохимии при Академии наук.
Параллельно отойдя от медицины, получила высшее образование и вплоть до пенсии проработала проектировщиком.
-В Ленинград я стала ездить, когда похоронила родителей. Маму я похоронила в Ленинграде, а папу в Белоруссии, как он просил. Он хотел, чтобы я похоронила его рядом с родными.
Каждый раз, приезжая в город на Неве, Ирина Петровна первым делом спешила помянуть близких.
Ирина Петровна часто выступала перед школьниками, рассказывая не только свою историю.
А еще у нее есть любимое увлечение - составление букетов.
Свои изделия она с радостью несет людям. В любимой школе, к которой сама привыкла, нередко устраивали ее выставки.
А многие свои творения она просто дарит благодарным людям.
-Это мне помогает жить. Мне приятно, даже если кто-то просто посмотрит мои работы.
Все соседи мне говорят: -Ирина Петровна, как можно дольше творите.
______________________________
Дорогие читатели. Благодарю вас за внимание. Желаю мирного неба над головой. Всем, всем здорового долголетия. С уважением к вам.
