Лето в России! Что может быть прекраснее! Помните советскую песню? Её пели, кажется, ВИА «Пламя». На дальней станции сойду, трава по пояс. И хорошо с былым наедине. Бродить в полях ничем, ничем не беспокоясь, по васильковой синей тишине.
Весёлый гомон птиц, деловое жужжание шмелей, там и тут порхают белые бабочки. Большие и яркие пятна луговых цветов, высокая трава, в которой давно потерялась едва приметная тропка. Вокруг ни души, только я, травы и необыкновенно синее небо. А еще запах, пьянящий запах разнотравья, запах тишины и спокойствия. Вот и лес, молодой, но чащобный, влажный, несколько мрачноватый. Оглянулся. Железнодорожная насыпь, одинокая и кажется всеми забытая станция «Погостье» Ленинградской области. Чуть далее – мост через неторопливую речку Мга, поросшую высокой осокой и белыми фонариками кувшинок.
У платформы «Погостье» видел в высокой траве скромную братскую могилу погибшим воинам. 24 воина, из них только четыре воина опознано. Видно, что за ней ухаживают, хотя, и не так часто, трава растет быстрее. А еще сюда приносят советские каски, найденные в округе. Много касок.
Шагнув в лес, почувствовал, что наступил, на что-то твердое. Так и есть, штык от трёхлинейной винтовки. Чуть поодаль – кусок разорванной ржавой советской каски. Видно, снаряд или крупный осколок попал в голову. Значит и солдат лежит где-то недалеко. Вот так. Война здесь еще не закончилась. Сколько их было? Двадцать, сорок, пятьдесят тысяч? Немцы закрепились на насыпи и почти не атаковали. А наших бойцов бросали в атаку. Клали полками, дивизиями, устилая землю в несколько слоёв. Зимой 41 – 42 годов снега были по пояс. Сраженные солдаты так и оставались стоять. А новые всё шли и шли на немецкие пулемёты, застывая рядом с окоченевшими. Раненных с поля боя не выносили, некому, да и враг не давал. Здесь разворачивалась трагедия Любанской наступательной операции, одной из самых бездарно проваленных. Историки до сих пор спорят, сколько жизней было положено в ходе той операции. По документам вроде бы девяносто тысяч бойцов, историки называют цифру потерь около ста шестидесяти тысяч. Железнодорожную насыпь наши не взяли. Лишь, когда появились успехи на других фронтах, немецкое командование оставило свою линию обороны, четко и грамотно эвакуировав не только своих солдат, но и всё их имущество. Интересно, став невольным свидетелем трагической смерти одного человека, мы помним это всю жизнь, а тут сотни тысяч молодых ребят……
«В начале войны немецкие армии вошли на нашу территорию, как раскаленный нож в масло. Чтобы затормозить их движение не нашлось другого средства, как залить кровью лезвие этого ножа. Постепенно он начал ржаветь и тупеть и двигался все медленней. А кровь лилась и лилась. Так сгорело ленинградское ополчение. Двести тысяч лучших, цвет города. Но вот нож остановился. Был он, однако, еще прочен, назад его подвинуть почти не удавалось. И весь 1942 год лилась и лилась кровь, все же помаленьку подтачивая это страшное лезвие. Так ковалась наша будущая победа.
Кадровая армия погибла на границе. У новых формирований оружия было в обрез, боеприпасов и того меньше. Опытных командиров — наперечет. Шли в бой необученные новобранцы…
— Атаковать! — звонит Хозяин из Кремля.
— Атаковать! — телефонирует генерал из теплого кабинета.
— Атаковать! — приказывает полковник из прочной землянки.
И встает сотня Иванов, и бредет по глубокому снегу под перекрестные трассы немецких пулеметов. А немцы в теплых дзотах, сытые и пьяные, наглые, все предусмотрели, все рассчитали, все пристреляли и бьют, бьют, как в тире. Однако и вражеским солдатам было не так легко. Недавно один немецкий ветеран рассказал мне о том, что среди пулеметчиков их полка были случаи помешательства: не так просто убивать людей ряд за рядом — а они все идут и идут, и нет им конца.
Полковник знает, что атака бесполезна, что будут лишь новые убитые. Уже в некоторых дивизиях остались лишь штабы и три-четыре десятка людей. Были случаи, когда дивизия, начиная сражение, имела 6–7 тысяч штыков, а в конце операции ее потери составляли 10–12 тысяч — за счет постоянных пополнений! А людей все время не хватало! Оперативная карта Погостья усыпана номерами частей, а солдат в них нет. Но полковник выполняет приказ и гонит людей в атаку. Если у него болит душа и есть совесть, он сам участвует в бою и гибнет. Происходит своеобразный естественный отбор. Слабонервные и чувствительные не выживают. Остаются жестокие, сильные личности, способные воевать в сложившихся условиях. Им известен один только способ войны — давить массой тел. Кто-нибудь да убьет немца. И медленно, но верно кадровые немецкие дивизии тают.»
Знакомьтесь: Николай Николаевич Никулин — один из самых близких и талантливых учеников известного ученого-эрмитажника В.Ф. Левинсона-Лессинга. Совместно с ним он работал над первым научным каталогом фламандских примитивов, вышедшим в Брюсселе в 1965 году.
Много лет Н.Н. Никулин занимался организацией выставок. Н.Н. Никулин — автор свыше 160 статей, книг, каталогов, учебников и учебных пособий. Его перу принадлежат многочисленные статьи в научных журналах России, Италии, Польши, Венгрии, Германии, Бельгии и Голландии.
По признанию директора Государственного Эрмитажа академика М.Б. Пиотровского, многие искусствоведы с гордостью причисляют себя к школе Н.Н. Никулина.
А еще, он - автор одной из самых пронзительных и страшных книг о Великой Отечественной войне «Воспоминания о войне». Такую войну, даже я мало себе представлял. Ничем не прикрытая солдатская правда. Жесткая, если не жестокая, неудобная, где-то даже спорная. Эпизоды книги ни цитировать, ни пересказывать нельзя. Это будет запредельный шок-контент с точки зрения Дзена. А вот с некоторыми его размышлениями я вас познакомлю. Свои записи Никулин сделал в семидесятых годах. Уверен, при попытке их опубликовать, его бы посадили за антисоветчину.
«Почему же так? Разве не могло быть иначе? Ведь столько сил и средств тратилось перед войной на армию! Теперь уже не скрывают, что сил в начале войны у нас было достаточно. Танков даже больше, чем у немцев. Не все, правда, новые, но для обороны больше, чем нужно. И самолетов немало, но мы умудрились потерять в первый же день войны 2 тысячи машин на аэродромах, на земле! Одним словом, как всегда, был развал, головотяпство, негодная организация. Теперь, через много лет после войны, я думаю, что иначе быть не могло, ибо эта война отличалась от всех предыдущих наших войн не качеством, не манерой ее ведения, а лишь размахом. Здесь сказалась наша национальная черта: делать все максимально плохо с максимальной затратой средств и сил. Иногда в мемуарах генералов встречаются слова: «Если бы сделали так, а не так, если бы послушались меня, все было бы иначе…» Если бы да кабы!.. Иногда винят Сталина или других лиц. Конечно, Сталин — главное зло.
Мудрый Хозяин в Кремле все прекрасно понимал, знал и, подавляя всех железной волей, командовал одно: «Атаковать!» И мы атаковали, атаковали, атаковали… И горы убинных у Погостий, Невских пятачков, безымянных высот росли, росли, росли. Так готовилась будущая победа.
Бедные, бедные русские мужики! Они оказались между жерновами исторической мельницы, между двумя геноцидами. С одной стороны их уничтожал Сталин, загоняя пулями в социализм, а теперь, в 1941–1945, Гитлер убивал мириады ни в чем не повинных людей. Так ковалась Победа, так уничтожалась русская нация, прежде всего душа ее. Смогут ли жить потомки тех, кто остался? И вообще, что будет с Россией?
Выйдя на нейтральную полосу, вовсе не кричали «За Родину! За Сталина!», как пишут в романах. Над передовой слышен был хриплый вой и густая матерная брань, пока пули и осколки не затыкали орущие глотки. До Сталина ли было, когда смерть рядом. Откуда же сейчас, в шестидесятые годы, опять возник миф, что победили только благодаря Сталину, под знаменем Сталина? У меня на этот счет нет сомнений. Те, кто победил, либо полегли на поле боя, либо спились, подавленные послевоенными тяготами. Ведь не только война, но и восстановление страны прошло за их счет. Те же из них, кто еще жив, молчат, сломленные. Остались у власти и сохранили силы другие — те, кто загонял людей в лагеря, те, кто гнал в бессмысленные кровавые атаки на войне. Они действовали именем Сталина, они и сейчас кричат об этом. Не было на передовой: «За Сталина!». Комиссары пытались вбить это в наши головы, но в атаках комиссаров не было. Все это накипь…
Войска шли в атаку, движимые ужасом. Ужасна была встреча с немцами, с их пулеметами и танками, огненной мясорубкой бомбежки и артиллерийского обстрела. Не меньший ужас вызывала неумолимая угроза расстрела. Чтобы держать в повиновении аморфную массу плохо обученных солдат, расстрелы проводились перед боем. Хватали каких-нибудь хилых доходяг или тех, кто что-нибудь сболтнул, или случайных дезертиров, которых всегда было достаточно. Выстраивали дивизию буквой «П» и без разговоров приканчивали несчастных. Эта профилактическая политработа имела следствием страх перед НКВД и комиссарами — больший, чем перед немцами. А в наступлении, если повернешь назад, получишь пулю от заградотряда. Страх заставлял солдат идти на смерть. На это и рассчитывала наша мудрая партия, руководитель и организатор наших побед. Расстреливали, конечно, и после неудачного боя. А бывало и так, что заградотряды косили из пулеметов отступавшие без приказа полки. Отсюда и боеспособность наших доблестных войск.»
Однажды к нам в Дом пионеров пришел генерал армии Иван Иванович Федюнинский. Он говорил хорошо поставленной речью, очень интересно, зажигательно. Но вот про то, как гнали нашу необученную пехоту на немецкие пулемёты он не сказал. И как провалил Любанскую наступательную операцию тоже умолчал. Наша доблестная армия героически защищала Ленинград. Многие погибли. Кто, сколько, да какая разница? А провалы? У советских полководцев не бывает поражений. Только победы и…. тактические отступления. От реки Буг до Москвы реки. Пехота, а что пехота? Пехота – пыль войны. Помните, «Никто не забыт, ничто не забыто». Вот только со второй ударной армией неувязочка вышла. Её командующий генерал-лейтенант Андрей Андреевич Власов добровольно сдался немцам и начал с ними сотрудничать. Власова осудили, бойцов 2-й ударной забыли.
Как забыли и тех, кто остался перед насыпью у станции «Погостье». А как подумаешь, больно много подобных неувязочек выходит. Такое впечатление, что у нас было две войны: одна с красивыми наступательными операциями, с доблестью и героизмом, с жирными красными стрелками на картах, а другая с реальными, не очень героическими событиями: Волхов, Любань, Погостье, Ржев, Псков, Озерейки, Керченско-Феодосийская операция – всех не перечислить. Да и надо ли?
Меня озадачили слова Н.Никулина по поводу советской литературы о войне:
«Мемуары, мемуары… Кто их пишет? Какие мемуары могут быть у тех, кто воевал на самом деле? У летчиков, танкистов и прежде всего у пехотинцев? Ранение — смерть, ранение — смерть, ранение — смерть и все! Иного не было. Мемуары пишут те, кто был около войны. Во втором эшелоне, в штабе. Либо продажные писаки, выражавшие официальную точку зрения, согласно которой мы бодро побеждали, а злые фашисты тысячами падали, сраженные нашим метким огнем. Симонов, «честный писатель», что он видел? Его покатали на подводной лодке, разок он сходил в атаку с пехотой, разок — с разведчиками, поглядел на артподготовку — и вот уже он «все увидел» и «все испытал»! (Другие, правда, и этого не видели.) Писал с апломбом, и все это — прикрашенное вранье. А шолоховское «Они сражались за Родину» — просто агитка! О мелких шавках и говорить не приходится.
Но самую подлую роль сыграют газетчики. На войне они делали свой капитал на трупах, питались падалью. Сидели в тылу, ни за что не отвечали и писали свои статьи — лозунги с розовой водичкой. А после войны стали выпускать книги, в которых все передергивали, все оправдывали.»
Ну, мемуары, оно понятно, дивизии налево, дивизии направо, карта обороны района, карта театра военных действий на дату. А вот книги о войне иногда удивляли полным отсутствием переживаний, эмоций. Лишь мысли о Родине, о священном долге.
Сама книга Н. Никулина «Воспоминания о войне» небольшая, но сколько много неудобной правды содержится в ней. Например, о памяти и памятниках. Там, у станции «Погостье» очень скромный, самодельный памятник, такие надгробия, только в уменьшенном виде, ставят на всех русских кладбищах.
«Скажем точнее. Существующие мемориалы не памятники погибшим, а овеществленная в бетоне концепция непобедимости нашего строя. Наша победа в войне превращена в политический капитал, долженствующий укреплять и оправдывать существующее в стране положение вещей. Жертвы противоречат официальной трактовке победы. Война должна изображаться в мажорных тонах. Урра! Победа! А потери — это несущественно! Победителей не судят.»
И ведь действительно, каменные стилизованные штыки или пятиметровые изваяния солдат с непроницаемыми выражениями лиц. И никаких эмоций, никого чувства скорби. Всё торжественно, монументально и……… холодно. Лишь редкие памятники вызывают трепет и волнение. На московско-минском шоссе есть братская могила. Огромная надпись: Их было 10 тысяч. Редко, кто останавливается. Душу не цепляет.
Раскидали память и прах погибших по всей Европе. Никто не озаботился перенести и упокоить их на родной земле. Их превратили в инструмент политического давления. Прибалты и поляки вскрывают могилы наших павших воинов. Мы выражаем озабоченность. А дальше что? Будут ли немцы безобразничать на могилах наших бойцов? Будут. Пришло поколение, для которых минувшая война сводиться к компьютерным играм, а могилы павших - инструмент для мести, надругательства, для политического давления.
А у самих-то у нас все нормально с памятью, все захоронения приведены в порядок? Может пора ежегодно места жестоких сражений системно обследовать и максимально поднять останки непогребённых? Говорят в Погостье павшие лежали годами. А потом их закопали. Где закопали, сейчас никто уже не помнит. Решили проблему. Как решили и проблему с инвалидами Великой Отечественной. Разом всех собрали и вывезли подальше, на остров Валаам. Там они тихо ушли в мир иной. Не было инвалидов на советских улицах. Лозунги, знамёна, ветераны были, а инвалидов не было.
В лесах и по берегам тихих рек много разбросано останков наших солдат. Они разбросаны по мурманскому заполярью, по Сапун-горе, по Крыму, по новгородчине, брянщине, орловщине. Вот эта память, собрать максимально большее количество останков, поднять с болот и захоронить. Это работа на долгие десятилетия, но её надо сделать. Глядишь, и Великая Отечественная война закончится, последний солдат обретёт свой покой.
«Никакие памятники и мемориалы не способны передать грандиозность военных потерь, по-настоящему увековечить мириады бессмысленных жертв. Лучшая память им — правда о войне, правдивый рассказ о происходившем, раскрытие архивов, опубликование имен тех, кто ответствен за безобразия.
Говорят, что военная тема исчерпана в нашей истории и литературе. На самом же деле, к написанию правдивой истории войны еще не приступили, а когда приступят, очевидцев уже не будет в живых, и черные пятна на светлом лике Победы так и останутся нестертыми. Но так всегда бывало в истории человечества. Отличие лишь в масштабах, но не в сути происходившего, да и нужна ли по-настоящему кому-нибудь память о погибших?
Скорбь близких, какой бы невыносимой она ни была, длится лишь поколение. А если вспомнить историю, войны всегда превращали людей в навоз, в удобрение для будущего. Погибших забывали сразу же, они всегда были только тяжелым балластом для памяти.»
Всего Вам самого доброго! Будьте счастливы!
Вам понравилась статья? Поставьте, пожалуйста 👍 и подписывайтесь на мой канал
