Глава 18
Раз уж рабочий день сегодня, мягко говоря, не задался, я попросила Лидию Туманову подменить меня до тех пор, пока освобожусь. Неизвестно, сколько времени пройдёт, прежде чем у Ольги второй малыш родится. Но едва я сказала, что мне надо в отделение, она буквально умоляла не оставлять её «совершенно одну».
– Ну как же ты одна? – улыбаюсь ей, словно маленькой напуганной девочке. – Тут вокруг тебя вон сколько людей. Только нажми на кнопку, и прибежит целая бригада.
– Не нужна мне бригада. Останься, умоляю, – Тихонькая даже сложила руки в молитвенном жесте.
– Хорошо, – соглашаюсь. Усаживаюсь на стул, беру пульт и переключаю телеканалы.
– Чего ты ищешь? – спрашивает Ольга.
– Не знаю.
– Тебе со мной скучно?
– Нет, что ты. Хочешь поговорить?
– Хочу.
– О чём?
– Не знаю, – усмехается Ольга.
Меня подмывает спросить её, что она думает по поводу новоявленного папаши Вежновца. Но воспитание снова не позволяет так нагло лезть в чужую личную жизнь. Да и не успеваю. Заходит Барченкова и интересуется:
– Как самочувствие?
– Обожаю эпидуральщика, – с улыбкой отвечает Тихонькая.
– Он называется анестезиологом.
– Для меня он останется эпидуральщиком, – упрямо говорит Ольга и произносит это слово с плохо скрываемым благоговением. Могу понять: после той боли, что она перенесла, не ощущать ничего ниже пояса – настоящее блаженство. Кажется, будто та часть твоего тела парит в облаках, да и в голове такая нирвана…
Аппарат УЗИ, к которому подключена Ольга, начинает пищать.
– Что такое? – тревожится она.
– Ничего, сигнал пропал, – спокойно отвечает Людмила Владимировна.
– Куда пропал?
– Секунду… – коллега поправляет датчик на животе Тихонькой, перемещая выше пупка, и умный прибор лишь показывает сердцебиение плода, но без тревожных знаков.
– Что это значит? – продолжает любопытствовать Ольга.
– Ребёнок мог перевернуться. Всё хорошо, частота 140, – поясняет Барченкова.
– Операционная готова? – спрашиваю её.
– Я посмотрю.
– Вы что, хотите делать кесарево? – смотрит Ольга опять напуганными глазами.
– Не обязательно, но если будет ягодичное предлежание, поедем рожать туда, – говорит Людмила Владимировна.
– Это на всякий случай, – поясняю роженице, видя, как та занервничала.
– Боже мой, – утомлённо вздыхает она.
Барченкова просит меня выйти на минуту.
– Перевезём её сразу после схваток. Ребёнок в позе лотоса.
Сразу после этого возвращаемся. Оле на голову надеваем одноразовый чепчик. В нём она выглядит, как барышня из XIX столетия. Вспоминаю, как в ту пору назывался подобный головной убор: капор, кажется.
– Зачем это? – спрашивает Тихонькая.
– Мы одеваем вас для операционной, – поясняет медсестра.
– Даже если не нужна операция?
– Не бойся, я фотографировать не буду, – шучу, глядя на Ольгу.
– Ха-ха, – серьёзным голосом произносит она, по инерции начиная прихорашиваться: поправила шапочку, заправив выбившийся из-под неё локон. Женщина всегда остаётся жензиной, даже в таких обстоятельствах.
– Ой-ой… – вдруг произносит Тихонькая, глядя на свои закрытые ноги.
– Что такое?
– Кажется, воды опять отошли.
– Верно. Чистые и прозрачные, – комментирует Людмила Владимировна. – Сейчас мы тебя вытрем.
Монитор подаёт сигнал.
– Что?
– Пульс плода 90.
– Оля, я должна сделать осмотр, – говорит гинеколог, надевая перчатки.
– Главное, больше 80, да? – произносит Тихонькая, имея в виду сердцебиение плода.
– Успокойся, я тебя осмотрю, – сообщает Барченкова.
– Что вы ищете? – спрашиваю её.
– Надо подождать, пока схватка пройдёт.
– 75, – произносит медсестра.
– В чём дело? – начинает тревожиться роженица.
– Чёрт, пуповина выпала, – снимая перчатки, недовольным тоном произносит Барченкова.
– Выпала? – спрашивает Ольга.
– Да, пуповина вышла раньше ребёнка.
– Он остался без кислорода?!
– Срочно в операционную, – быстро решает гинеколог. – Сердцебиение плода 65. Надо его доставать, – говорю.
– Раскрытие всего шесть, – замечаю.
– Придётся идти на кесарево.
– О, Господи! – стонет Тихонькая.
– Оля, перебирайся, – помогаю переложить её на каталку.
– Операционная ещё не готова, – докладывает медсестра.
– Мы едем, – заявляю упрямо, давая понять, что откладывать некогда.
– Что вы делаете? – пугается Ольга, когда прямо во время пути Барченкова проводит какие-то манипуляции.
– Отвожу ребёнка от пуповины.
– Неужели это происходит со мной?! – говорит Тихонькая, вцепившись руками в края каталки так сильно, что костяшки пальцев побелели.
– Спокойно, – говорю ей.
– Элли, сделай что-нибудь!
– Дыши, не бойся, я рядом.
– О, Боже мой, Боже мой! – причитает роженица. Потом вдруг опять пристально смотрит вниз. – У ребёнка гипоксия?
Нет, современные мамочки определённо слишком много читают всякое в интернете.
– Всё нормально, – говорю роженице.
– Какая частота? – умничает Ольга.
– Мы без монитора.
Вскоре оказываемся в операционной.
– Что было? – спрашивает незнакомая мне женщина-хирург, видимо кто-то новый.
– Выпадение пуповины, брадикардия плода.
– Мойся, Элли, – говорит Барченкова. – Я приняла командование. Не отпускай. Вы хотите ассистировать?
– Конечно.
На несколько секунд оставляем Ольгу на попечение медсестёр, чтобы помыться. Принимать роды, которые обещают стать непростыми, будем втроём: Барченкова, я и ещё одна хирург, с которой быстро, пока моем руки, успеваем познакомиться. Зовут её Алиса Дмитриевна Игнатьева.
Возвращаемся.
– Элли, умоляю, спаси ребёнка, – говорит Тихонькая, когда снова видит меня рядом.
– Спасём.
– Дай мне слово!
– Даю. Быстрее, готовьте поле. Где анестезиолог?
– Я вызвала, – отвечает операционная медсестра.
– Он нужен срочно!
– Нет времени ждать. Ей уже сделали эпидуральную, – замечает Барченкова. – Держи наготове обезболивающее. Я буду следить за показателями.
– Умоляю, спасите ребёнка! – повторяет Ольга со слезами на глазах. – Пожалуйста!..
– Давление матери 120 на 80. Пульс 102. Оксигенация 98. Кислород через нос, – произношу быстро.
– Даю, – отвечает медсестра, накладывая на лицо роженицы маску.
– От разреза кожи до ребёнка одна минута. Скальпель, я начала, – говорит Барченкова. – Так. Засеките время.
– Господи, помоги! Господи, помоги! – шепчет Тихонькая под маской, огромными глазами глядя в потолок.
– Не бойся, всё будет хорошо, – пытаюсь её успокоить.
– Разводи края, Алиса.
– Развожу.
– Педиатра вызвали?
– Вызвала. Пузырный скальпель. Отводи вниз, ещё скальпель. Вскрываю матку, так. Разводи, – командует гинеколог.
– Педиатр пришёл.
– Элли, что там? – спрашивает Ольга.
– Вижу ребёнка.
– Я готова, – произносит Барченкова. – Похоже, девочка.
– Слышала? – спрашиваю роженицу. – У тебя ещё одна девочка.
– Как она?
– Подожди, – отвечаю.
– Второе плечико. Головка опущена. Ещё зажим. Ножницы, – голос у Людмилы Владимировны строгий, слова она произносит чётко, без эмоций.
– Вынули? – спрашивает Ольга.
– Вынули, – подтверждаю.
– Почему она не кричит?
– Сейчас закричит.
– Я взял, – говорит педиатр.
– Выглядит хорошо, – оценивает Барченкова.
– Она не кричит! – начинает психовать Тихонькая, вцепившись в моё запястье. Больно, синяк останется. Но я терплю.
– Как там? – спрашивает Алиса Игнатьева.
– Даю кислород, – это голос педиатра. – 51 секунда.
– Элли, она синяя, – в ужасе произносит роженица, заметив сбоку свою малышку.
– Порозовеет, – уверяю её.
– Матка атоничная, – замечает Барченкова.
– Элли, что это такое? – спрашивает Ольга.
– Состояние, при котором мышцы матки теряют свой тонус после родов, – отвечаю, стараясь не вдаваться в подробности. Пациентке они сейчас совершенно ни к чему.
Алиса Игнатьева говорит медсестре, чтобы та ввела 20 единиц препарата для стимуляции родовой деятельности. Мы с Ольгой наблюдаем за манипуляциями педиатра.
– Апгар через пять минут восемь баллов, – наконец произносит он.
– Какой ангар? – спрашивает Тихонькая, и я улыбаюсь: не успела, видимо, всё прочитать на сайтах. Шкала Апгара, Оля, это оценка состояния новорождённого. Выше семи баллов считается хорошим состоянием.
– Можно на неё посмотреть? – спрашивает роженица.
– Подождите, у нас тут кровотечение, – вдруг произносит Барченкова. – Давление?
– Сто на шестьдесят.
В операционную входит анестезиолог Миньковецкий.
– Где вы пропадали? – недовольно обращается к нему Людмила Владимировна.
– Меня только вызвали.
– Ребёнок родился пять минут назад. Профузные кровотечения, матка атонична.
– Сколько препарата для стимуляции ввели? – спрашивает Дмитрий Валентинович.
– 40 единиц. И 0,2 стимулятора тонуса матки.
– Внутримышечно?
– Нет, матку. Зажим, отсос. Кровит вся поверхность. Губку, измерьте давление, – продолжает руководить Барченкова.
– Боже мой, – абсолютно спокойно произносит Тихонькая, повернув голову и глядя на дренаж. – Я истекаю кровью.
– Крови всегда кажется больше, чем на самом деле, – успокаиваю её. – Как она? – спрашиваю у Миньковецкого.
– Давление падает. 80 на 40. Надо влить физраствор. Я войду во вторую вену.
– Покажите мне ребёнка, – слабеющим голосом просит роженица.
– Покажем чуть позже, – обещаю ей.
– Я беру малышку в детское, – сообщает педиатр и уносит малышку.
Теперь задача всей бригады – спасти жизнь Ольге.
– Давление 70. Ей нужно кровь совместить. Четыре дозы.
– Так. Пошли три литра.
– Кровь будет через 10 минут, – докладывает операционная медсестра.
– У нас их нет, – резко отвечает Барченкова. – Набор для гистерэктомии.
– Что? Разве иначе уже нельзя? – спрашиваю коллегу. Ведь это значит, что Тихонькой собираются удалить матку, и детей она больше никогда иметь не сможет. Не говоря о множестве других осложнений, которые потянет за собой такая операция.
– Оля, матка атонична. Она не сокращается. Ты теряешь кровь, несмотря на все наши усилия, – поясняет роженице Барченкова.
– Не надо удалять матку, – просит Тихонькая, и опять по её белому лицу катятся слёзы.
– У нас нет другого выхода, – говорит Людмила Владимировна.
– Не надо, прошу вас. Элли.
– Что ещё можно сделать? – спрашиваю коллег.
– Матка вялая. Вышло ещё пол-литра крови. Коагулятор, – говорит Барченкова.
– Должен быть ещё выход, кроме удаления, – настаиваю на своём.
– Да, потерять роженицу, – отвечает Игнатьева.
– Нельзя пережать артерию? – спрашиваю.
– Отойдите, доктор Печерская, – начинает злиться Людмила Владимировна.
– На это нужно всего полминуты!
– У нас и столько нет.
– Она против. Она осознает риск. Уважайте её волю, – требую от коллег.
– Викрил, нулевой номер, – Барченкова словно не слышит меня.
– Пришла первая отрицательная, – сообщает Миньковецкий.
– Пока подождите, – прошу бригаду. – Давление?
– 80.
– Измерьте ещё раз. Это гипогастрика. Она потеряла три литра, – говорит доктор Игнатьева. – Иглодержатель и пинцет.
Облегчённо вздыхаю. Наконец-то нашли, где была утечка. Во время родов пострадала гипогастральная артерия, которая обеспечивает приток крови к органам малого таза. Надеюсь, коллеги успеют её зашить, и тогда не придётся предпринимать куда более серьёзные шаги.
Рекомендую!
Спустя пару часов, когда прохаживаюсь по палате с первой малышкой, вижу, как Тихонькая открыла глаза и теперь смотрит на вторую малышку.
– Её надо назвать, – напоминаю с улыбкой. – Тамара хочет знать, как зовут её сестрёнку.
– Она здорова? – спрашивает роженица.
– Она безупречна, они обе безупречны.
– Что было?
– Ты нас немного напугала, но всё обошлось.
Ольга делает испуганные глаза, глядя на себя.
– Матка осталась при тебе, – сообщаю хорошую новость.
Тихонькая облегчённо вздыхает.
– Проснулась? Как самочувствие? – в палату входит Барченкова.
– В голове шумит.
– Боли есть?
– Нет, впервые за этот день.
– Обезболивающее. Получай удовольствие, – замечаю с улыбкой.
– Между нами говоря, ты обязана своей подруге твоими будущими детьми, – произносит Барченкова, вручая Ольге вторую малышку и бросая на меня красноречивый взгляд. Забавно, что она нас с Тихонькой считает близкими людьми. Но разочаровывать её не стану.
– Девчонки получились такие славные, что стоит подумать о продолжении, – шучу, глядя на Ольгу.
– Сейчас же этим и займусь, – ёрничает она в ответ.
– Как насчёт имени?
– Хочешь её назвать? – вдруг спрашивает меня Тихонькая.
– Я?!
– Как зовут твою маму?
– Мария.
Глаза у роженицы загораются радостными огоньками.
– Мария! Мне нравится.
Спустя некоторое время наступает пора первого кормления. Ольга прикладывает Тамару к груди, но та не реагирует.
– Иногда надо пощекотать ножки, чтобы разбудить. Новорождённые бывают сонливы, – поясняю Тихонькой. – Подожди, пока она откроет ротик. Пошире. Вот так. Она должна как следует захватить грудь. Видишь, как двигается подбородочек?
– Ох-х… – выдыхает роженица, закатывая глаза. – Просто акула!
– Отлично сосёт. Послушай, как она глотает. Слышишь? – спрашиваю Ольгу и вижу, что в этот момент она – самый счастливый человек на планете.
Малышка кряхтит, чмокает губками.
– Ну, мне пора. Теперь тобой займётся послеродовая сестра.
– Ты уходишь?
– Да. Всё будет хорошо. Поздравляю тебя.
– Спасибо большое.
– Пожалуйста. Ты вела себя храбро.
– Не уверена, – усмехается Тихонькая.
– Уж поверь мне. Спокойной ночи.
– До свидания.
Выхожу из палаты. Вот и ещё два маленьких человечка пришли в наш большой мир. Интересно, что теперь скажет их папа? Для интереса еду на административный этаж. Захожу в приёмную и спрашиваю у Романовой (при моём появлении она немного бледнеет, и понятно почему), на месте ли Вежновец.
Что же я слышу в ответ?
– Он уехал пораньше. Сказал, собака простудилась. Поехал лечить.
Выхожу, качая головой. Просто слов нет!