Глава 16
Зовут мать-героиню Варвара Быстрова, у неё ссадина на правом виске. Спрашиваю причину.
– Наверное, ударилась об стол, – робко улыбается она.
– Раньше обмороки бывали?
– Нет. Голова кружилась… я просто устала.
– Ещё были рвота и двоение в глазах, – добавляет фельдшер, несущий следом одного из сыновей Варвары.
– Слизистые сухие, – замечает медсестра.
– Это плохо? – интересуется многодетная мамочка.
– Видимо, обезвоживание, – отвечаю ей.
– Ой… у него протекает подгузник, – говорит медсестра, у которой на руках разместился самый младший ребёнок.
– Простите… – растерянно произносит Варвара. – Иногда он их стаскивает.
В это время старшие начинают ссориться. Один не отдаёт другому игрушку. Но матери довольно быстро удаётся уладить конфликт. Видимо, к такому она давно привыкла. Но беда в том, что мальчишкам здесь очень скучно, и они начинают забавляться. Один находит утку и начинает её пинать на манер футбольного мяча, производя страшный грохот. Другой решил покататься на дверце шкафа, и та едва выдерживает его вес. Мне приходится повышать голос на ребятишек, чтобы не мешали работать. Но непоседы сядут, выдержат минуту-другую, а потом опять начинают наводить хаос в смотровой.
– Четверо детей – это смело, – замечает медсестра.
– Вообще-то пятеро, – признаётся Варвара. – Младший остался с соседкой.
Качаю головой. Как такая хрупкая женщина справляется со своим хозяйством? Интересно, муж ей в этом помогает? Старший сын в это время забрался на табурет, оснащённый роликами, и давай на нём кататься: оттолкнётся и летит, пока не втемяшится в стену.
– Я просила прекратить! Володя, перестань! – ворчит на него мать.
Бесполезно. Никто её не слышит. Мне вспоминается учительница музыки. Она пришла к нам в девятом классе – вот как Варвара. Худенькая, почти прозрачная выпускница консерватории. Рафинированная питерская интеллигентка. Начала верещать своим тоненьким голоском что-то про композиторов, её никто и слушать не стал. Особенно «костяк класса» – около десятка человек, отъявленное хулиганьё. Так продолжалось месяца два, а потом «музы́чку» вызвали к директору школы. Лариса Борисовна Камнева, – та самая, что возненавидела меня одной из первых, решив, что Никита Гранин мне нужен исключительно ради вхождения в семью мэра под благовидным предлогом, – наорала на несчастного педагога. Полшколы это слышали. «Музы́чка» вернулась и навела в классе такого шороху, что я до сих пор помню, чем симфония отличается от сюиты, и как выглядели Бах, Бетховен, Григ, Чайковский и прочие. Правда, едва закончился учебный год, педагог сразу же уволилась.
Я вспоминаю об этом, пока вожусь с раной Варвары на её голове. Попутно думаю о том, что будь я на неё месте, мальчишки не вели бы себя так отвязно. Маленькие, а уже мать не слушают. Дальше вообще ей на голову сядут? Хотя всегда легко рассуждать о чужой семье.
– Нам нужно будет сделать вам томограмму. А ещё сестра поставит вам капельницу.
– Что такое томограмма? – спрашивает Варвара, и мне становится её искренне жаль. Она совсем молодая женщина, и, судя по всему, только успела окончить школу, а потом стала рожать одного за другим, даже профобразования не получила.
– Вроде рентгена. Изображение мозга, – объясняю ей.
Входит Катя Скворцова и говорит, что воспитательница из педиатрии согласилась взять ребят в игровую комнату на то время, пока Варвара будет обследоваться.
– Я никого не хочу затруднять, – говорит многодетная.
– Ничего, это её работа, – замечает старшая медсестра и уводит за собой галдящий выводок.
В палате, слава Богу, становится тихо.
– Как вам удаётся? – спрашиваю Варвару.
– День за днём, – пожимает она плечами со всё той же виноватой улыбкой на лице.
Говорю ей, что скоро позовут на МРТ, иду проведать Илью.
– Перистальтика хорошая, – докладывает Ольга Великанова.
– Тошнит?
– Нет, – отвечает Илья.
– Живот мягкий, раньше был напряжён, – замечаю во время пальпации.
В палату заходит крупный мужчина с седым ёжиком волос на голове. Крепкого телосложения, среднего роста.
– Илья, как дела? – спрашивает первым делом сына.
– Я попал в аварию.
– На машине? – отец начинает греметь голосом.
– Я потерял управление, – оправдывается сын.
– Быстро ехал?
– Не знаю, вроде не очень.
– Ладно, – выдыхает отец. – Не думай об этом.
– Машина разбита, пап.
– Ничего. Починим.
Когда в их эмоциональном диалоге возникает пауза, я наконец получаю возможность представиться. То же делает и вошедший:
– Егор Кузьмич. Что с ним? – кивает на сына.
– Возможно, понадобится операция, чтобы исключить внутренние повреждения.
– Боже…
– Может, и не понадобится.
– Вы не знаете?
– Мы его понаблюдаем, – смотрю на медсестру и говорю, чтобы не кормили пока пациента и брали кровь каждые шесть часов.
– Я сделаю всё, чтобы восстановить её, даю слово, – говорит Илья, глядя на отца преданными и немного тревожными глазами. Я бы на его месте тоже, наверное, побаивалась папеньку: очень уж сурово выглядит. Вероятно, в душе он добряк, но внешность специфическая.
– Машина меня не волнует, – говорит отец потеплевшим голосом. – Можно купить другую.
Ольга Великанова просит меня выйти из палаты.
– Эллина Родионовна, у юноши травма от ремня безопасности. Мне кажется, это не значит, что ему понадобится операция.
– Подождём томограмму.
– Томограмма выявляет разрыв тонкой кишки только в четверти случаев, – проявляет ординатор хорошие знания.
– У Ильи нет симптомов раздражения.
– Были, – упрямится Великанова.
– Я не нашла. В общем, давайте сделаем так. Позовите, когда будут готовы результаты МРТ.
Возвращаюсь к многодетной мамочке и… вот так новый сюрприз! Тест на беременность оказывается положительным. Спешу поделиться этой информацией с Данилой Береговым, поскольку одна заниматься ей не могу – слишком трудно сразу столько навалить на себя в первый же рабочий день.
– Это ты про многодетную? – спрашивает коллега.
– Да. Срок примерно восемь недель. Альбумин крови низкий, в моче есть кетоновые тела.
– Видимо, есть некогда, и беременность внеплановая, – предполагает Данила.
– А может, она растит футбольную команду? – шучу, поскольку меня и саму поражают (и тайно восхищают) такие женщины.
– Она поехала на МРТ?
– Пять минут назад.
– Думаю, надо поговорить с ней о режиме питания, – рассуждает Береговой.
Соглашаюсь с ним и прошу медсестру выдать витамины для беременных. Потом смотрю на часы: время подошло к обеду. Решаю сделать паузу вне работы, иду в кафе, что в 15 минутах ходьбы от клиники. Это новое для меня заведение, прежде тут бывать не доводилось. Хочу немного расширить кругозор, а то он уже который год узенький: работа – дом – работа.
Иду по улице, наслаждаясь морозным воздухом. До нового года осталось всего несколько дней, а я так и не придумала, как собираюсь отмечать праздник. Хотя что тут гадать? Буду сидеть дома с Олюшкой. Приготовлю нам обеим что-нибудь вкусненькое, первое проведём дома, а второго января поедем в Волхов – там соберётся вся наша большая семья, и многодетный Дима со своими приедет.
Пока иду, замечаю на автобусной остановке на противоположной стороне улицы беременную девушку. Присматриваюсь и узнаю Ольгу Тихонькую. Сидит бледная, сделала губы уточкой и медленно тянет морозный воздух. Спешу к ней.
– Оля! Привет, что с тобой?
– Воды отошли… – ошеломлённо произносит она.
– Давно?
– 15 минут назад.
– Схватки были?
Она кивает.
– Сколько раз?
– Два.
– С каким интервалом?
– 7-8 минут.
– «Скорую» не вызывала?
– Нет, до клиники одна остановка.
– Почему ты не села на автобус?
Она поворачивается ко мне и спрашивает немного раздражённо:
– Ты смогла бы ходить во время схваток?
– Да, ты права. Прости, – улыбаюсь смущённо. Не так уж и давно сама была беременной, да вот же, подзабылись те ощущения. – Напомни, какой у тебя срок?
– 38 недель.
– Воды были чистые?
– В автобусе было трудно разглядеть, – слабо усмехается Оля.
– Но без мекония?
– Это что такое? – устало спрашивает Тихонькая.
– Содержимое кишечника плода, первородный кал.
Девушка морщится.
– Не было такого.
– Хорошо. Так почему ты вышла из автобуса?
– Испугалась, – пожимает беременная плечами.
Я поднимаюсь со скамейки, на которой мы сидим, смотрю вдаль, выглядывая следующий автобус.
– Не волнуйся, я потерплю, – говорит Тихонькая.
– Вот что. Подождём автобус. А если не придёт через пять минут, вызовем «Скорую». Хорошо?
– Ладно.
Нам обеим везёт. Общественный транспорт сегодня работает хорошо. Подходит автобус, я завожу Олю в салон.
– Давай. Вот так, осторожно, маленькими шажками.
– Спасибо, – слабо улыбается она.
– Не за что.
Оля делает внутри автобуса шаг, другой… Потом морщится:
– О, Боже… – хватается правой рукой за живот и немного наклоняется.
– Что, схватки?
– Да…
– Садись, садись скорее.
– Уф-ф-ф… – пыхтит Тихонькая.
– Или стоять легче?
Она коротко кивает.
– Оля, ты ходила на занятия для беременных?
– Да, – и она размеренно втягивает воздух носом и выдыхает неспеша ртом, стараясь выровнять дыхание.
– Смотри на что-нибудь. Постарайся на чём-нибудь сосредоточить внимание, – говорю ей как можно спокойнее.
– Она что, рожает? – спрашивает какой-то старикан, показывая на Тихонькую.
– Всё нормально, только началось, – отвечаю ему.
– Вы уверены? – недоверчиво любопытничает пассажир.
– Да, конечно. Я врач.
– Что-то не нравится мне её вид…
– Ой… мамочка… – вырывается у Оли.
– Крикну водителю, чтобы тормозил! – вскрикивает старикан.
– Не надо! – требовательно бросаю ему. Не хватало ещё, чтобы пассажиры повалились, как скошенная солома.
– Ей нужно в больницу, – говорит надоедливый дед.
– Тут одна остановка.
– Лучше перестраховаться!
– Всегда ведь учат во время чрезвычайной ситуации кричать, чтобы остановили, – зудит старикан.
– Это не такая ситуация!
– Закройте рот и отстаньте от меня, чёрт бы вас побрал! – неожиданно орёт на него Оля. Так громко и яростно, что весь салон удивлённо смотрит на неё. Старик вздрагивает от её вопля и молча уходит в конец салона. Там садится, что-то ворчит недовольно.
Наконец автобус останавливается, мы выходим. Но до клиники надо ещё добраться, а Оля очень бледная. Она ковыляет к лавочке:
– Я посижу тут немного, ладно? – спрашивает, опускаясь.
– Схватки слишком частые, это уже роды, – поясняю её состояние.
– Да неужели? – иронично спрашивает Тихонькая. Но тут же понижает тембр голоса. – Прости… я просто…
– Видно, дело зашло дальше, чем ты думала, – улыбаюсь, стараясь её приободрить.
– Нет, всё нормально, просто… Очень больно.
– Какое было раскрытие при последнем осмотре?
– Два дня назад три сантиметра.
– Спина болит?
– Да, уже три месяца.
– Сегодня сильнее?
– Да, с утра.
– Что ж, Оля. Нам пора, – подхожу и пытаюсь её поднять, поддерживая за руку.
– А нельзя родить на улице? – спрашивает Тихонькая, глядя вперёд ошалелыми глазами.
– Если хочешь попасть во все новостные паблики страны.
Оля медленно поднимается. Держу её, хотя это непросто: кто и когда в Питере чистил тротуары от снега?
– Они вот-вот выскочат… – произносит моя спутница, делая осторожные короткие шажки.
– В том-то и дело.
– Ах ты… – и Оля добавляет пару непечатных фраз. Понимаю: это в ней говорят страх и боль.
– Хорошо, садись обратно.
Благо, скамейка длинная, мы её даже пройти не успели. Тихонькая тяжело дышит, закрыв глаза.
– Оля, сосредоточься. Попробуй гудеть.
– Что?
– Не удивляйся, это помогает. Просто гуди. Вот так, – и показываю, воспроизводя звук, не раскрывая рта. Напоминает силовой трансформатор.
– М-м-м-м… – подражая мне, делает Оля.
Картина маслом: сидят две дамы посреди Петербурга и усиленно гудят. Так проходит несколько минут, схватки сбавляют интенсивность. Мы идём дальше. Вот уже неподалёку виден главный вход в нашу клинику.
– Ты долго рожала? – спрашивает Оля, чтобы скрасить наш «ледяной поход».
– 16 часов примерно, – отвечаю.
– Ой… ой… – стонет Тихонькая. Благо, на нашей улице хорошо со скамейками.
– Садись, дыши глубже, – говорю ей. – Не бойся, это реакция блуждающего нерва на схватки. Дыши.
– Мне надо в туалет, – ошарашенным голосом произносит Оля.
– Мы почти пришли.
– Мне очень надо!
– Хорошо. Встать можешь?
– М-м-м-м… – начинает гудеть.
– Что? Опять схватки?
Короткие кивки.
– Уже? Ладно. Ничего. Только не тужься. Послушай меня, Оля. Не тужься. Оля, Оля?
Вижу, как она перестаёт гудеть, а потом начинает заваливаться в мою сторону. Вдруг понимаю: роженица лишилась сознания. Спасибо, мимо идёт какой-то мужчина. Умоляю его донести Тихонькую до клиники. Он соглашается, с трудом подхватывает её на руки и тащит, стараясь не упасть на скользком асфальте.
Когда до входа в отделение остаётся полсотни метров, бегу внутрь и кричу, чтобы срочно выходила дежурная бригада.