Глава 15
В половине одиннадцатого утра на следующий день начинаю нервно посматривать в окна, обращённые в сторону улицы. Стоит там проехать машине, как уже спешу проверить. Родители поначалу не замечают моего напряжения, затем мама восклицает:
– Эллинушка, ты чего мечешься туда-сюда? Снова Гранин, что ли, приехать должен?
– Его только здесь не хватало! – ворчит отец, откладывая в сторону планшет, на котором смотрит телепередачи. – Надо было всё-таки в своё время уложить его под трактор.
– Папа! – говорю ему возмущённо.
– А чего? Сейчас бы уже вышел по условно-досрочному освобождению за примерное поведение, – хмыкает отец и, довольный своей шуткой, снова утыкается в гаджет.
– Может, ты хотя бы скажешь, кого ты ждёшь? – спрашивает мама.
– Сама не знаю. Мне вчера сказали, что в полдень приедет какой-то человек.
– Странные какие-то у тебя знакомые, – пожимает она плечами и продолжает возиться с пирогом, который решила нам испечь сегодня. Не уверена, что Олюшка захочет его есть, но мама отчего-то уверена: едва ли найдётся во всей Ленинградской области хоть один человек, который откажется от её готовки.
Ровно без трёх минут полдень напротив дома останавливается машина. В это время я как раз сижу возле кухонного окна и вижу, как дверь представительского авто раскрывается, и оттуда выходит… Вот уж кого-кого, а этого человека я здесь увидеть ну никак не ожидала. Мне казалось, такие люди вообще не знают, что такое Волхов и где это вообще находится. Потому как привыкли видеть мир из окна своего персонального автомобиля.
Оглядываясь с интересом, из салона появилась заместитель председателя комитета по здравоохранению Северной столицы, сама Мария Викторовна Краскова. Или, как её называют за глаза, Клизма. Когда впервые услышала это, я долго смеялась и не могла понять: за что так «наградили»? Приятного вида 45-летняя дама, стильно одетая, следящая за фигурой. Оказалось, в комитете Мария Викторовна выполняет особые поручения руководителя. Нет, совсем не те, о которых все думают, стоит им это сказать.
Краскова потому и Клизма, что промываниями занимается. Но не буквально прямой кишки, а образно – мозгов. Если кто-то из руководителей медучреждения города и области начинает «вести себя неправильно», отправляют её. Поговорить, что называется, по душам. Наставить на путь истинный, сделать «просветление в уме». Когда из машины появляется второй пассажир, мне сразу становится понятно, кому предназначена процедура. Иван Валерьевич Вежновец с кислой физиономией выбрался следом за Марией Викторовной и даже поспешил её обогнать, чтобы открыть калитку.
Процессия двинулась к нашему дому. Заметив её, мама захлопотала, вытирая испачканные мукой руки.
– Эллинушка, смотри-ка! Это, кажется, к тебе. Ой, а у меня такой бардак…
– Мама, успокойся. Я не собираюсь их чаем поить.
– Ну как же, негостеприимно же. Всё-таки гости…
– Непрошенные, – хмуро добавляет папа, берёт планшет и уходит в спальню. Закрывает за собой дверь, давая понять: предстоящее ему неинтересно.
– Мама, ты присмотри за Олюшкой, пожалуйста. И не выходи, пока они не уедут, хорошо?
– А как же…
– Никакого чаепития не будет.
Я выхожу навстречу визитёрам. Раздаётся звонок в дверь, открываю. Передо мной Мария Викторовна с широчайшей улыбкой.
– Эллина Родионовна! Здравствуйте! Мы вот без приглашения. Пустите на порог?
– Добрый день. Прошу, – подождав, пока гости снимут верхнюю одежду и обувь, веду в зал. Предлагаю присесть.
Начальники размещаются.
– Эллина Родионовна, мы вот с Иваном Валерьевичем приехали, чтобы разобраться в деликатной ситуации, которая сложилась в вашей клинике… – и дальше она пересказывает мне всё, что случилось между мной и главврачом. Не критикует, но даёт понять: я должна быть более лояльной к руководителю. Больше советоваться, меньше подвергать сомнениям его решения.
– Любые решения? – спрашиваю, когда возникает пауза.
– Касающиеся ваших прямых обязанностей, безусловно, – отвечает Краскова.
Я перевожу взгляд на Вежновца и задаю следующий вопрос:
– А как насчёт животных?
– В смысле? – поднимает гостья татуажные брови.
Вежновец елозит на стуле, блукая взглядом по сторонам. Сразу догадался, о чём я говорю.
– Представим, что к нам привезут какое-нибудь крупное животное. Скажем, собаку. И попросят её полечить. Мне соглашаться?
Клизма устремляет ошеломлённый взгляд на главврача. Тот из себя глупенького корчит: смотрит в потолок с видом «Не шалю, никого не трогаю, починяю примус». Потом она глядит на меня.
– Это недопустимо ни при каких обстоятельствах. Для таких вещей существуют ветеринарные клиники.
– Ну, а если… в виде исключения?
– Никаких исключений! – голос Клизмы становится строже. – За такие вещи полагается увольнение по статье! Надеюсь, вы подобными не практикуете в своей клинике, Иван Валерьевич?
– Ну что вы! Нет, конечно! – отвечает бледный Вежновец.
Смотрю на него с тщательно скрываемой иронией. «Штирлиц был близок к провалу как никогда», – думаю о нём, но решаю не говорить.
– Но мы, безусловно, здесь не за этим, – лицо Клизмы озаряется широкой улыбкой, словно приехала мне сообщить о присуждении высокого звания Героя России. – Эллина Родионовна, мы с коллегой Вежновцом обсудили, так сказать, возникшие трения, и он хочет вам что-то сказать, – последние слова она произносит с усилением, давая ясно понять: отмолчаться у Вежновца не получится.
Следующие минут пять я слушаю самую длинную хвалебную речь мой адрес в своей жизни. Главврач распинается так долго, да ещё таким высокопарным стилем, что мне впору ощутить себя Елизаветой Петровной, которой сам Ломоносов написал «Оду на день восшествия на Всероссийский престол императрицы». Только мне смешно всё это слушать: я-то знаю, откуда у этого восхваления ноги растут. Из того самого места, которое Вежновцу как следует надрали за моё отстранение.
«Спасибо вам, Изабелла Арнольдовна, за такой приятный спектакль, и дай Бог здоровья!» – шлю мысленные пожелания автору идеи.
В завершении Вежновец предлагает мне с завтрашнего дня вернуться на работу. Обещает, что никаких изменений в заработной плате я не почувствую, напротив, даже получу премию по итогам квартала…
– Младший медперсонал, – перебиваю его. – Им нужнее всего.
Иван Валерьевич вспыхивает, но тут же гасит свой порыв.
– Разумеется, Эллина Родионовна, как же я мог забыть? Всё ваше отделение превосходно работает.
Клизма слушает с удовлетворением. Ей приятно наблюдать, как Вежновец покорно исполняет приказ. Главврач, скорее всего, напоминает начальнице послушного пса. Правда, ему пришлось пригрозить отшлёпать поводком, если не будет вести себя правильно. Но ничего, быстро понял.
– У меня вопрос: скажите, на каком основании Иван Валерьевич задним числом уволил Никиту Михайловича Гранина? – спрашиваю Клизму, а сама смотрю на Вежновца.
Он опять бледнеет.
– Кто уволил? Я? Вы что-то путаете, Эллина…
– Я не путаю. Мы вчера общались с доктором Граниным. Его, кстати, освободили и полностью реабилитировали. Но пока он был в СИЗО по надуманному обвинению, вы успели на его место посадить другого человека – некоего Владимира Ивановича Шилова.
Замечаю, как при упоминании этого имени кривит губы Клизма. С ней-то что?
– Зря вы так, коллега, – говорит она тухлым голосом. – Владимир Иванович – прекрасный специалист своего дела, а не «некий», как вы изволили выразиться.
В её голосе явно звучит обида. С чего бы? Этот Шилов ей кто? Друг? Родственник? Любовник?
– Я не знаю, каков он в работе, но уверена: доктор Вежновец не имел права так поступать. Это незаконно прежде всего, – твёрдо стою на своём.
Главврач опять прыгает взглядом, словно кот, гоняющийся за лазерной указкой.
– Иван Валерьевич, я не поняла, – обращается к нему Клизма. – Вы же сами убедили меня, что господин Гранин написал заявление по собственному желанию, и место заведующего свободно. Как это понимать?
Вежновец покрывается красными пятнами. «Чует кошка, чьё мясо съела», – думаю о нём снова с иронией.
– Здесь какое-то недоразумение, – бормочет он. – Мария Викторовна, я сегодня же разберусь и вам доложу.
– Да уж будьте любезны, – недовольным тоном произносит она. Потом поворачивается в мою сторону. – Полагаю, Эллина Родионовна, мы всё обсудили и пришли к общему знаменателю?
– Да.
– Вот и замечательно. В таком случае разрешите откланяться. Дела, сами понимаете, – Клизма встаёт, протягивает мне холёную ладошку, несильно пожимает. То же делает Вежновец.
Провожаю гостей, они уезжают.
– Ну, и кто это был? – интересуется папа, выйдя на кухню.
– Руководство.
– Чего им понадобилось?
– Просили вернуться на работу с завтрашнего дня.
– А ты?
– Согласилась, конечно.
Папа недовольно качает головой. Мама светлеет.
– Вот и правильно, Эллинушка!
***
Моё возвращение в отделение всех радует точно так же, как и когда я вышла с больничного после ранения. Только вопросов никто не задаёт. Все понимают: в высших сферах что-то случилось, и доктора Печерскую вернули обратно. То ли конфликт интересов, то ли ссора. Но главное – всё хорошо закончилось. Приказ о моём отстранении отправили в шредер, сделав вид, что его и не было вовсе, а те дни, которые я отсутствовала на работе… ну, по личной договорённости с главврачом.
Я же просто радуюсь тому, что могу снова заниматься любимым делом. А уж как там Вежновец выкручиваться будет с должностью заведующего, посмотрим. Иван Валерьевич, кстати, не преминул прибежать и проверить, как приступила к своим обязанностям. Но сделал вид, что вчерашнего разговора не было. Я даже подумала: «Зря промолчала, надо было всё-таки рассказать Клизме, как он тут свою собаку лечит».
Ну ладно, я не мстительный человек.
– Эллина Родионовна! – Вежновец сверкает улыбкой. – Готовы трудиться на благо России? В графике была дыра, и я поставил вас в ночную смену. Или завтра, если считать от полуночи.
– Иван Валерьевич… – пытаюсь опротестовать.
– Эллина, послушайте. Я преподам вам очень важную истину. Для русского врача нет ничего невозможного. Поверну иначе: отдежурите, буду обязан. Откажетесь…
– Уволите? – прищуриваюсь, глядя ему в наглые глаза.
– Ну что вы! – хмыкает Иван Валерьевич, внезапно смутившись. – Я вообще-то пошутил.
У меня нет в лексиконе приличных слов, чтобы оценить его юмористический талант. И зачем он устроил этот маленький спектакль? Ах, ну конечно. Вчера его мужскую гордость физиономией возили об пол, и она срочно нуждается в маленькой мести. Думаю, что бы ответить, но главврач улепётывает. Да и мне становится некогда: привозят пострадавшего в автоаварии.
– Мальчик, 18 лет, потерял управление, врезался в ограждение, – докладывает фельдшер.
– Где моя машина? Куда её отвезли? – спрашивает юноша.
– Пока вроде никуда, – говорит сотрудник «Скорой».
– Но ведь её куда-то отвезут?
– Не знаю. Давление 130 на 85, пульс 110. Боли в животе.
– Шея болит? – спрашиваю парня.
– Нет.
– Я сниму воротник, но ты головой не двигай.
– У меня права всего две недели. Отец впервые разрешил мне выехать.
– Здесь больно?
– Нет.
– Посмотри на меня.
– Я здоров.
– На сестру.
– Можно позвонить?
– Когда доктор уйдёт, – хитро улыбается Катя Скворцова.
– Шея без патологий. Повернись на тот бок, я выну из-под тебя щит.
Удаётся это с трудом. В свои 18 лет парень весит килограммов 90.
– Кислород 99.
– Подушка безопасности сработала?
– Это «Волга ГАЗ-24» 1970 года, – с гордостью отвечает пациент. – Там только ремень безопасности… Ох… он убьёт меня.
– Я уверена, что твоего отца ты волнуешь больше, чем машина, – говорю парню.
– Вы его не знаете, – невесело усмехается он.
– В лёгких чисто. Больно? – делаю пальпацию. Когда давлю на живот, пациент вскрикивает.
– Наверное, там ремнём прижало, – предполагает он.
– Хорошо, что ты пристегнулся, – замечаю. – Общий крови, биохимия, моча, снимок лёгких, томография живота с контрактом и консультация хирурга, – делаю назначение.
– Я тормозил. Не понимаю, как это вышло, – оправдывается парень.
– Страховка всё возместит.
– Это антикварный автомобиль. Его не починят. Знаете, кто на нём раньше ездил?
– Нет.
– Сам Григорий Васильевич Романов, Член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь Ленинградского обкома КПСС! – с восхищением рассказывает больной. Эх… такую машину теперь не починят.
– Илья, послушай. Такое с каждым может случиться. Тебе сейчас кажется, что это катастрофа, но всё обойдётся, поверь.
Сколько раз я сама так думала за последний год! Про крушение надежд и планов, и порой казалось: ну вот теперь точно всё, буду где-нибудь в захолустье, как молодой Булгаков, коротать свои дни. Но вроде бы ничего. Вот, даже последнее происшествие закончилось хорошо. Я снова на работе.
Долго насладиться тишиной не получается. Мне сообщают, что поступила многодетная мамаша. Упала в обморок. Но самое невероятное в другом: её привезли вместе с четырьмя сыновьями, старшему из которых семь, младшему два. И ребятишки вовсе не отличаются спокойным нравом. Шумная куча-мала заходит в вестибюль. Да, повезло мне сегодня.
